КУЛЬТУРА
Нина Забабурова
доктор филологическиx наук,
профессор

С брегов воинственного Дона...

Нина Забабурова

лед Пушкина на Дону до сих пор будоражит воображение, подвигает исследователей на неустанные поиски, окружается легендами и домыслами. Сверяются и уточняются маршруты его передвижений по земле Войска Донского, круг людей, с которыми мог встречаться и общаться поэт, местоположение мемориальных зданий. И такая работа, во всяких результатах плодотворная и познавательная, будет продолжаться. Тайн еще много...
          Мы ставим перед собой несколько иную задачу - попытаться обобщить то, что писал и думал Пушкин о казачестве, и не только о донском. Тайн здесь нет, есть тексты и документы, и за ними открывается поступательная работа пушкинской мысли, как всегда лаконичной, ясной и провидческой.
          Обратимся сначала к данным Словаря языка Пушкина. В целом слово "казак" (козак) встречается в его произведениях 317 раз в двух основных значениях:
          1. В Московском государстве 15-17 в.в. - вольный человек, бежавший на окраины страны, чтобы избавиться от крепостной зависимости или непосильных государственных повинностей;
          2. С 18 в. в некоторых областях России - лицо из особого сословия земледельцев, обязанное за определенные льготы нести длительную военную службу в конном строю.
          Вполне очевидно, что первоначально Пушкину было известно второе значение этого слова. Война 1812 года запечатлела в национальном сознании образ казака-воина, героя отечества, достойно закрепившего славу русского оружия в глазах Европы. Казак становится своеобразным символом военной удали и патриотического духа.
          Тема вольного Дона входит в русскую изящную словесность. В 1814 году в №6 "Вестника Европы" было напечатано послание В. Жуковского "К Воейкову", совершившему незадолго до этого поездку на Кавказ и Дон, где есть такие строки:

Ты видел Дона берега;
Ты зрел, как он поил шелковы
Необозримые луга,
Одушевленны табунами;
Ты зрел, как тихими водами
Меж виноградными садами
Он, зеленея, протекал
И ясной влагой отражал
Брега, покрытые стадами,
Ряды стеснившихся стругов
И на склонении холмов
Донских богатырей станицы;
Ты часто слушал, как певицы
Родимый прославляют Дон,
Спокойствие станиц счастливых,
Вождей и коней их ретивых;
С смиреньем отдал ты поклон
Жилищу Вихря-атамана
И из заветного стакана
Его здоровье на Цимле
Пил, окруженный стариками..."

          Следует заметить, что сам Жуковский до этого никогда на Дону не был, тем удивительнее поэтические картины, воссозданные его воображением. Вероятно, они соответствовали общему настрою русского общества, покоренного доблестью казаков, "вихрем" промчавшихся по Европе.
          Пушкин наверняка знал это стихотворение. "Вихрь-атаман", с которым Жуковский связал славу Дона - это знаменитый Матвей Платов, родиной которого считалась в ту пору станица Цимлянская. В 1812 году в поэме "Певец во стане русских воинов" Жуковский посвятил Платову строки, выдержанные в былинно-фольклорном стиле, где доблесть Платова оборачивается сказочным русским богатырством:

Хвала, наш Вихорь-атаман,
Вождь невредимых, Платов!
Твой очарованный аркан
Гроза для супостатов.
Орлом шумишь по облакам,
По полю волком рыщешь,
Летаешь страхом в тыл врагам,
Бедой им в уши свищешь;
Они лишь к лесу - ожил лес,
Деревья сыплют стрелы;
Они лишь к мосту - мост исчез;
Лишь к селам - пышут селы.

          Пушкину эти строки Жуковского были, естественно, известны. Любопытно, что уже в лицейский период он пишет стихотворение "Казак" (1814), где образ "удалого казака" предстает в фольклорной интерпретации, вероятно, более близкой мироощущению юного поэта. Считается, что это стихотворение было навеяно комедией князя А. Шаховского "Казак-стихотворец". В 1815 году в лицейском дневнике Пушкин отметил, что в ней есть "счастливые слова, песни замысловатые", хотя при этом нет даже "и тени ни завязки, ни развязки". Нет сомнений, что пушкинский "Казак", имеющий в рукописи подзаголовок "подражание малороссийскому", непосредственно связан с упомянутым водевилем А. Шаховского, в котором персонажи распевали украинские песни3. Малороссийский колорит пушкинского стихотворения нетрудно обнаружить в обращении казака к девице - "коханечка". Но столь же очевидно, что речь в нем идет о казаке донском:

Шевельнул донец уздою,
Шпорой прикольнул,
И помчался конь стрелою,
К избам завернул.

          Донской казак возникает в поэтической фантазии юного Пушкина, вероятно, не без влияния Жуковского, и эта смесь разных стилистических пластов создает забавные неувязки. Разумеется, бессмысленно было бы требовать от юного лицеиста этнографической точности: поэтому его "донец" одет явно на манер запорожского казака:

Черна шапка набекрени,
Весь жупан в пыли.

          Скорее всего эта смесь "малороссийского" и донского колорита возникла ненамеренно, но она свидетельствует о том, что о "донцах" поэт уже слышал и именно с ними связывает образ казака.
          Этот образ складывается из выверенных лейтмотивов. Во-первых, подчеркнута воинственность:

Пистолеты при колене,
Сабля до земли.

          Во-вторых, с пушкинским казаком связывается вполне определенная сюжетная ситуация: он явно едет домой, возвращаясь с военной службы. Потому он один и вокруг него чужой пейзаж - явно не малороссийский и не донской:

Вот пред ним две-три избушки,
Выломан забор;
Здесь - дорога к деревушке,
Там - в дремучий бор.

          В этой среднерусской глуши казак и находит себе девицу, заманивая ее в "дальний край", туда, на далекий юг. Шутливая концовка пушкинского стихотворения:

Был ей верен две недели,
В третью изменил

          является последним и необходимым штрихом, придающим законченность пушкинскому образу "удалого казака", созданного для ратных забав, а не для прозы семейных будней.
          С тихим Доном и донскими казаками Пушкин непосредственно встретился в 1820 году. На кавказских перевалах дорожный обоз генерала Раевского сопровождали казачьи отряды. Поэт наблюдал, вслушивался и понял нечто для себя неожиданное. В письме брату Льву уже из Кишинева от 24 сентября 1820 года он обронил многозначительную фразу: "Когда-нибудь прочту тебе мои замечания [об] на черноморских и донских казаков - теперь тебе не скажу о них ни слова". Умолчания скорее всего цензурного характера, остается лишь сожалеть, что эти пушкинские "замечания" до нас не дошли.
          В "Кавказском пленнике" поэт впервые выразил эти новые впечатления, следуя собственной музе, которая

Любила бранные станицы,
Тревоги смелых казаков,
Курганы, тихие гробницы,
И шум, и ржанье табунов.

          В пушкинской поэме возникает неожиданный контраст между миром горцев, с их природной воинственностью, и казаками, несущими по заведенному порядку сторожевую службу. Они становятся легкой добычей одиноких и ловких горцев, охотящихся за ними в безлунной ночи. Драматичен эпизод такой охоты, вне всяких сомнений, описанный Пушкиным, что называется, с натуры. Горец, обвешивая пень своим оружием, незаметно плывет вслед за ним, а казак, смотрящий со скалы на темную реку ничего, кроме того пня, в ночной мгле не видит, потому что мысль его витает далеко:

О чем ты думаешь, казак?
Воспоминаешь прежни битвы,
На смертном поле свой бивак,
Полков хвалебные молитвы
И родину?... Коварный сон!
Простите, вольные станицы,
И дом отцов, и тихий Дон,
Война и красные девицы!
К брегам причалил тайный враг,
Стрела выходит из колчана -
Взвилась - и падает казак
С окровавленного кургана.

          Пушкин недаром называет горца "грозой беспечных казаков". Именно этот мотив звучит и в черкесской песне, сопровождающейся грозным рефреном: "Чеченец ходит за рекой". Первый ее куплет как бы дублирует вышеупомянутый эпизод, тем самым его акцентируя:

В реке бежит гремучий вал;
В горах безмолвие ночное;
Казак усталый задремал,
Склонясь на копие стальное.
Не спи, казак: во тьме ночной
Чеченец ходит за рекой.

          В сущности в пушкинской поэме героичным становится мир горцев, защищающий неприкосновенность своего отчего дома, а образ казака, брошенного судьбой в этот чуждый и далекий мир, где война идет не по известным и непонятным ему законам, где на каждом шагу его подстерегает ловушка, перед которой свойственная ему доблесть бессильна, приобретает трагический пафос. Поэтому в эпилоге Пушкин возвращается к теме русского оружия, которому, как он уверен, суждена миротворческая миссия:

Изменит прадедам Кавказ,
Забудет алчной брани глас,
Оставит стрелы боевые.

          Но это дело будущего, увы, даже для нас далекого. Поэт очень тонко постиг весь глубинный трагизм проблемы, заложником которой уже в его пору стало казачество. И образ "беспечного" казака, тоскующего в ночных горах, над чужой шумящей рекой, о далеком тихом Доне, становится в пушкинской поэме поистине символическим.
          После путешествия на Дон и тех наблюдений и разговоров, которые Пушкин не доверил бумаге, в его поэтическом сознании появляется и иной образ казака - бунтаря и мятежника, готового любой ценой платить за столь ценимую им волю (по вышеприведенным данным пушкинского словаря, это первое значение слова "казак"). В неоконченной поэме "Братья разбойники" (1821-1822) такой казак достойно представляет удалую разбойничью шайку:

Здесь цель одна для всех сердец -
Живут без власти, без закона.
Меж ними зрится и беглец
С брегов воинственного Дона
,
И в черных локонах еврей,
И дикие сыны степей
..........
Опасность, кровь, разврат, обман -
Суть узы страшного семейства

          Этот же мотив продолжается в пушкинских "Песнях о Стеньке Разине" (1826 год). В письме к брату (ноябрь 1824 г.) Пушкин назвал Разина "единственным поэтическим лицом русской истории". Это можно понимать по-разному, но скорее всего подразумевается связь этого образа с фольклорной традицией. Именно о Разине были созданы в народе песни, и его удаль ассоциировалась с богатырством и широтой души. В пушкинских стилизациях вновь звучит тема разбойничьей вольницы. Разбушевавшаяся стихия нашептывает Стеньке, заманивая его в море синее:

Молодец удалой, ты разбойник лихой,
Ты разбойник лихой, ты разгульный буян...

          Пушкин сохраняет смысловые акценты народной песни, потому Стенька - это прежде всего разбойничий атаман, добывающий в своих набегах богатую поживу, которой он одаряет и матушку-Волгу, и астраханского воеводу, позарившегося на дорогую шубу, наброшенную на плечи атамана.
          В эти же годы в Михайловском Пушкин работал над "Борисом Годуновым", поднимая исторические документы и впервые пытаясь постичь смысл большого исторического времени. События его драмы разворачиваются в начале 17-го века, а о казачестве, по замечанию самого Пушкина, в истории начали упоминать не ранее 16-го века. В этом он следовал за Карамзиным, который писал: "Но важнейшим страшилещем для варваров и защитою для России, между Азовским и Каспийским морем, сделалась новая воинственная Республика, составленная из людей, говорящих нашим языком, исповедующих нашу Веру, а в лице своем представляющих смесь европейских с азиатскими чертами; людей неутомимых в ратном деле, природных конников и наездников, иногда упрямых, своевольных, хищных, но подвигами усердия и доблести изгладивших вины свои - говорим о Донских Казаках, выступивших тогда на театр Истории"6 Поэтому особенно любопытно то, что казаки появляются в "Борисе Годунове" как реальная сила, причем оппозиционная по отношению к Борису. Они стекаются в Польшу под знамена самозванца вместе с опальными холопами из Москвы. Вот этот интереснейший эпизод:

САМОЗВАНЕЦ
Ты кто?
КАРЕЛА
Казак. К тебе я с Дона послан
От вольных войск, от храбрых атаманов,
От казаков верховых и низовых,
Узреть твои царевы ясны очи
И кланяться тебе их головами.
САМОЗВАНЕЦ
Я знал донцов. Не сомневался видеть
В своих рядах казачьи бунчуки.
Благодарим Донское наше войско.
Мы ведаем, что ныне казаки
Неправедно притеснены, гонимы;
Но если Бог поможет нам вступить
На трон отцов, то мы по старине
Пожалуем наш верный вольный Дон.

          Следуя карамзинской истории, Пушкин предельно точен в характеристике исторической ситуации. Казаки, добившиеся больших льгот от Ивана Грозного, в период царствования которого шло активное заселение донских земель верховыми казаками и формирование политической структуры Войска Донского, при Борисе достигнутые привилегии утратили. И поэтому Карела, как представитель общей воли, явился к самозванцу с целью отстоять полученные Доном вольности. Отсюда продуманное обещание самозванца: "... по старине пожалуем наш верный вольный Дон".
          Слово "бунчук"(высокое древко с крестообразной перекладиной сверху, к которой прикреплен конский хвост), звучащее в устах самозванца как своего рода эмблема казачьего войска, связано скорее с традициями днепровских казаков и было принесено из походов против турок и татар. Пушкин не раз упоминает его в "Полтаве", указывая в одном из примечаний к поэме, что "бунчук и булава - знаки гетманского достоинства". Но в данную эпоху, когда память о победоносных казачьих походах на юг была свежей, бунчук вполне мог оставаться общим атрибутом казачьей доблести. Весьма актуальным для этой эпохи было разделение на верховых (пришедших на Дон позже) и низовых (изначальных, исконных) казаков.
          Но далее в "Борисе Годунове" устами мятежного Гаврилы Пушкина, собственного предка, Пушкин дает весьма нелицеприятную характеристику донскому войску, выступившему в поддержку самозванца. Басманов, отстаивающий права наследника царя Бориса, презрительно бросает Гавриле Пушкину:

А вы, кого против меня пошлете?
Не казака ль Карелу? али Мнишка?
Да много ль вас, всего-то восемь тысяч.

          И Гаврила Пушкин, в данном случае выступающий как авторское alter ego (ведь дальше он развивает выстраданную авторскую мысль о силе "мнения народного"), неожиданно с этим соглашается:

Ошибся ты: и тех не наберешь.
Я сам скажу, что войско наше дрянь,
Что казаки лишь только села грабят,
Что поляки лишь хвастают да пьют,
А русские... да что и говорить...

          Здесь поэт также был верен исторической правде, и издержки казачьей вольницы неизбежно должны были обнаружиться в сложившихся обстоятельствах. Но мысль Пушкина глубже: любой гражданский раздор, влекший за собой государственную измену, виделся ему как гибельный для изначальной, пусть даже самой благородной, идеи. Самозванец выступает как орудие судьбы, воздающей преступному Борису. И всем, кто идет за ним, суждена эта, и только эта роль.
          Известно, что основным источником Пушкина при работе над драмой "Борис Годунов" была "История государства Российского" Карамзина. Тем более любопытно взглянуть, как аналогичный эпизод трактуется у историка. Во-первых, Карамзин указывал, что Дмитрий Самозванец прошел своего рода воинское обучение не у донских, а у запорожских казаков. После того, как он сбросил монашескую одежду и явился мирянином, он решил приобрести необходимые навыки и знания: "Среди густых камышей Днепровских гнездились тогда шайки удалых Запорожцев, бдительных стражей и дерзких грабителей Литовского Княжества: у них, как пишут, Расстрига Отрепьев несколько времени учился владеть мечом и копьем, в шайке Герасима Евангелика, Старшины именитого...". У Пушкина же Димитрий уверенно заявляет: "Я знал донцов", и думается, что этот акцент сознательно сделан поэтом, даже в ущерб исторической точности. Школа, пройденная у донцов, могла объяснить дерзость и авантюризм Самозванца, рискнувшего бросить вызов закону и традиции. Такие ассоциации были более привычны для русского общества, знавшего о Стеньке Разине и Пугачеве. Что касается казака Карелы, то это реальный исторический персонаж, который упоминается и у Карамзина: "Зная свойство мятежных Донских Казаков - зная, что они не любили Годунова, казнившего многих из них за разбои - Лжедимитрий послал на Дон Литвина Свирского с грамотою; писал, что он сын первого царя Белаго, коему сии вольные Христианские витязи присягнули в верности: свергнуть раба и злодея с престола Иоаннова. Два атамана, Андрей Корела и Михайло Нежакож, спешили видеть Лжедимитрия.... Удальцы Донские сели на коней, чтобы присоединиться к толпам Самозванца". Важно, что Пушкин опустил факт обращения самозванца к казакам, а представил прибытие Карелы как вольное решение Дона выступить против притеснений монаршей власти. Это само по себе знаменательно и позволяет понять пушкинскую концепцию казачества как силы во многом "самостийной", а потому и неуправляемой. Отсюда последующие сведения Гаврилы Пушкина о том, что "казаки лишь только села грабят". Кстати, в связи с этим очень любопытно наблюдение Жуковского, посетившего Новочеркасск вместе с императорской фамилией в 1838 году и записавшего в своем дневнике: "Смотр двадцати казачьих полков. Государь недоволен. "Это мужики, а не армия". От чего? Казацкая армия может существовать только на границе, в виду неприятеля. Покой ее портит. Или она становится обыкновенною регулярной армией. Но они смотрят только на выправку". Пушкин считал участие казачьего войска в своего рода интервенции против отечества делом неправым, поэтому ясно указал на последующую расплату - моральное разложение воинства, вырождающегося в грабителей и мародеров.
          Дальнейшее развитие тема казачества получила в поэме "Полтава" (1828 год). Давно было отмечено, что "Полтава" явилась в определенной степени ответом на поэму К. Рылеева "Войнаровский", где Мазепа был изображен бунтарем и героем, отстаивающим гражданские свободы. Для Пушкина исторический Мазепа - прежде всего честолюбец, вложивший в свой бунт личные политические амбиции.
          Характерно, что в поэме Пушкина развернувшееся в ту пору на Дону восстание Кондратия Булавина связывается с политической интригой Мазепы:

Повсюду тайно сеют яд
Его подосланные слуги:
Там на Дону казачьи круги
Они с Булавиным мутят;
Там будят диких орд отвагу;
Там за порогами Днепра
Стращают буйную ватагу
Самодержавием Петра.

          Как известно (и об этом не мог не знать Пушкин), восстание Булавина раскололо Дон и не было поддержано значительной частью низового казачества, отказавшегося выступить под знаменем "вольности кровавой". Поэтому казаки в поэме Пушкина также принадлежат разным лагерям.. Если Мазепа окружен "толпой мятежных казаков", то авангард войска Петрова составляют казачьи "отряды конницы летучей". Свою рану, как указал Пушкин в примечании 31, шведский король накануне боя получил при встрече с казаками петровского войска: "Ночью, Карл, сам осматривая наш лагерь, наехал на казаков, сидевших у огня. Он поскакал прямо к ним и одного из них застрелил из собственных рук. Казаки дали по нем три выстрела и жестоко ранили его в ногу".Великолепное описание Полтавской битвы открывается следующими строками - прелюдией боя:

Уж близок полдень. Жар пылает.
Как пахарь, битва отдыхает.
Кой-где гарцуют казаки.
Ровняясь, строятся полки.

          Завершается поэма описанием бегства Мазепы в сопровождении поверженного шведского короля. Во время ночной остановки на заброшенном хуторе ему встречается безумная Мария. А отступающие вместе с Мазепой казачьи отряды совершают свой обычный походный ритуал:

Редела тень. Восток алел
Огонь казачий пламенел.
Пшеницу казаки варили;
Драбанты у брегу Днепра
Коней расседланных поили.

          Путь Мазепы - в чужие края и к бесславной кончине, а они? Скорее всего их ждет столь же бесславное возвращение в родные края.
          Апофеоз Петра, которым завершается пушкинская поэма, определил и расстановку исторических акцентов в "Полтаве". Итак, определились два образа, две ипостаси - казачество как воплощение мятежа, оппозиции, вольницы и казачество как оплот службы государевой и воплощение благородной воинской доблести.
          Впереди был 1829 год - новая встреча Пушкина с Доном, Кавказом и казаками.

Назад

Коллекция Евгения Пескина

Controversial Russian Literature

Об африканских корнях А.С. Пушкина [Б.Безродный]

О дне рождения Александра Сергеевича [Н.Забабурова]

Пушкин в Ростове [И.Балашова]

Черная речка [Н.Бусленко]

Один вечер для души [Е.Капустина]

Первозданный "Тихий Дон" [A.Скрипниченко]

Парад прошел по полной программе [И.Звездина]

Всю жизнь быть Джузеппе... [В.Концова]

Зритель возвращается [И.Звездина]

Когда вы в последний раз были в кукольном театре? [В.Концова]


№ 6 [12] 16 апреля 1999 г. Вернуться в содержание