Дознание [1] [С.Лем]

Станислав Лем

Дознание
Часть 1
(перевод с польского Василия Молякова)

видетель Шеннон Куин!
          - Я, господин командор!
          - Вы являетесь свидетелем в процессе, который проходит в Суде Космической Палаты, а я его председатель, поэтому при обращении ко мне прошу называть меня “Председатель”, а членов трибунала - судьями. На вопросы Суда вы должны отвечать сразу, а на вопросы обвинения и защиты - только с предварительного разрешения Суда. В своих показаниях вы должны опираться только на то, что видели сами или знаете из личного опыта, но не на то, что вам известно от третьих лиц. Свидетелю понятны мои разъяснения?
          - Да, господин председатель.
          - Имя и фамилия свидетеля - Шеннон Куин?
          - Да
          - Как у члена экипажа “Голиафа” у вас ведь было другое имя?
          - Да, господин председатель: это было одним из условий договора, который заключили со мной арматоры.
          - Свидетелю известны причины, по которым ему дали псевдоним?
          - Я их знал, господин председатель.
          - Вы принимали участие в орбитальном полёте “Голиафа” в период между восемнадцатым и тридцатым октября текущего года?
          - Да, господин председатель.
          - Какие обязанности выполнял свидетель на борту корабля?
          - Был вторым пилотом.
          - Прошу рассказать Суду, что произошло на борту “Голиафа” двадцать первого октября во время упомянутого рейса, начиная с определения положения корабля и поставленных перед ним задач.
          - В восемь тридцать корабельного времени мы пересекли периметр спутников Сатурна с гиперболической скоростью и начали торможение, которое продолжалось до одиннадцати часов. За это время мы потеряли гиперболическую скорость и, имея двойную орбитальную нулевую, начали маневр выхода на круговую орбиту, чтоб уже с неё запускать искусственные спутники в плоскости кольца.
          - Под двойной нулевой свидетель подразумевает скорость в пятьдесят два километра в секунду?
          - Да, господин председатель. В одиннадцать закончилась моя вахта, но, поскольку маневрирование с непрекращающимися эволюциями требовали постоянных курсовых поправок, я только поменялся местами с первым пилотом, который с тех пор управлял кораблём, а я выполнял обязанности штурмана.
          - Кто приказал вам поступить именно так?
          - Командир, господин судья. В подробных обстоятельствах это обычная процедура. Нашим заданием было подойти на максимально близкое безопасное расстояние к границе Роша в плоскости кольца и оттуда, с практически круговой орбиты, выпустить по очереди три автоматических зонда, которые по радио мы должны были ввести в границы зоны Роша. Один зонд должен был вводиться в теснину Кассини, то есть в пространство, отделяющее внутреннее кольцо Сатурна от внешнего, а два остальных были предназначены для контроля за движениями первого. Нужно объяснять это более подробно?
          - Прошу сделать это.
          - Слушаюсь, господин председатель. Каждое из колец Сатурна состоит из мелких метеороподобных тел, и разделяет их расщелина шириной около четырёх тысяч километров. Искусственный спутник, находящийся внутри щели и обегающий планету по круговой орбите, должен был передавать информацию о флуктуациях гравитационного поля, а также о внутренних движениях взаимодействующих тел, из которых и состоят кольца. Однако такой спутник спустя довольно короткий период времени был бы либо вытолкнут из этого пространства пертурбационными процессами наружу, либо в область внутреннего или наружного кольца, где бы его размололо как в мельнице. Чтобы этого не допустить, мы использовали специальные спутники с собственными ионными двигателями сравнительно небольшой тяги, порядка одной четверти- одной пятой тонны, причём два спутника-“сторожа” должны были своими радиолокационными датчиками следить за тем, чтобы тот, который кружил внутри щели, не покидал её. Располагая бортовыми калькуляторами, они должны были рассчитывать соответствующие поправки для этого спутника и в нужный момент включать его двигатели, благодаря чему это обеспечивало работу спутника в Кассини так долго, как это позволяли запасы топлива, то есть около двух месяцев.
          - С какой целью вы собирались запустить два контролирующих спутника? Не думает ли свидетель, что достаточно было бы и одного?
          - Хватило бы, конечно, и одного, господин судья. Второй “сторож” был попросту резервом на случай, если бы первый был уничтожен в результате столкновения с метеоритом. С Земли наблюдаемое астрономами пространство около Сатурна кажется пустым, кроме собственно колец и лун, но в действительности оно достаточно “запылено”. Уклонение от мелких тел в таких условиях практически невозможно. Именно поэтому нашим заданием и было удерживать круговую орбитальную скорость, поскольку практически все обломки вращаются в экваториальной плоскости Сатурна с его первой космической скоростью. Это уменьшало шансы столкновения до разумного минимума . Кроме того у нас на борту была противометеоритная защита в виде выстреливаемых экранов: экраны можно было выстрелить с места пилота, но то же самое мог сделать и специальный автомат, сопряжённый с локатором корабля.
          - Считает ли свидетель это задание трудным или опасным?
          - Оно не было ни опасным, ни особенно трудным, господин судья, при условии, что все маневры выполняются правильно и без задержек. Сатурн, вместе с окружающим его пространством, считается у нас свалкой похуже Юпитеровой, но зато ускорения, которые необходимо развивать при маневрах, значительно меньше, чем для тех же целей в окрестности Юпитера, и это даёт значительные преимущества.
          - Кого свидетель имеет в виду, говоря “среди нас”?
          - Пилотов, господин судья, ну и, конечно, штурманов.
          - Одним словом - космонавтов?
          - Да, господин корабельного времени, мы практически подошли к наружной границе кольца.
          - В его плоскости?
          - Да. На расстояние около тысячи километров. Уже там датчики показывали достаточное запыление - около четырёхсот микроударов в минуту. В соответствии с программой мы вошли в зону Роша над кольцом и с круговой орбиты, которая была практически параллельна теснине Кассини, стали запускать зонды. Первый мы запустили в пятнадцать часов корабельного времени и радиоимпульсом направили его прямо в расщелина. Это и было моей задачей. Пилот помогал мне, удерживая минимальный ход, благодаря чему у нас была почти такая же скорость, что и у кольца. Кальдер маневрировал очень хорошо. Ход давал только такой, чтобы правильно сориентировать корабль - носом вперёд, потому что без хода он сразу начинает давать “козла”.
          - Кто находился в ходовой рубке помимо свидетеля и первого пилота?
          - Все. Весь экипаж, господин судья. Командир сидел между мной и Кальдером, ближе к нему, потому что именно так он установил своё кресло. У меня за спиной были инженер и кибернетик. Доктор Бёрнс сидел, кажется, за командиром.
          - Свидетель не уверен в этом?
          - Я не обратил на это внимания. Всё время был занят, а смотреть с кресла назад трудно. Спинка слишком высокая.
          - Зонд был запущен в теснину визуально?
          - Не только визуально, господин судья. У меня с ним была постоянная телевизионная связь, в моём распоряжении был радиолокационный альтиметр. Обсчитав параметры орбиты спутника, я убедился, что он “сидит” хорошо - почти посередине пустого пространства между кольцами, - и сказал Кальдеру, что я готов.
          - Что вы готовы?
          - Да, для запуска следующего зонда. Кальдер двинул лапой, крышку люка открылась, но зонд не вышел.
          - Что вы называете “лапой”?
          - Гидравлический поршень, который выталкивает зонд из наружной катапульты после открытия крышки люка. У нас на корме было три таких катапульты, и этот маневр мы должны были повторить трижды.
          - Значит, второй в очереди спутник не вышел из корабля?
          - Нет, он застрял в катапульте.
          - Прошу подробнее рассказать, как это случилось.
          - Очередность операций была следующая: сначала открывается наружная крышка , затем пускается в ход гидравлика, а когда индикатор показывает, что спутник выходит, включается стартовый автомат. Автомат даёт зажигание с задержкой в сто секунд, поэтому всегда есть время для его выключения, если бы дошло до аварии. Автомат запускает малый бустер на постоянном топливе, и спутник отходит от корабля собственным ходом, пятнадцатисекундным ходом порядка тонны. Необходимо отдалить его от корабля-носителя как можно быстрее. Когда бустер выгорает, автоматически включается ионный двигатель, дистанционно управляемый штурманом. В нашем случае Кальдер уже включил автомат разгона, так как спутник стал выходить из корабля, а когда вдруг остановился, то попробовал его выключить, но ему это не удалось.
          - Свидетель уверен в том, что первый пилот пробовал выключить стартовый автомат зонда?
          - Да, он силился сдвинуть рукоятку, которая застопорилась в заднем положении, но я не знаю, почему заряд всё-таки сработал. Кальдер крикнул: “Блок!” - это я слышал.
          - Он крикнул “Блок!”?
          - Да, что-то там заблокировалось. До зажигания бустера оставалось ещё с полминуты, поэтому он пытался ещё раз вытолкнуть зонд, увеличивая давление. Манометры показывали максимум, но тот сидел намертво. Тогда он отодвинул поршень и снова привёл его в движение, мы все чувствовали, как он ударил в зонд , потому что это было как удар молотом.
          - Таким образом он пытался вытолкнуть зонд?
          - Да, господин судья. Следовало считаться с возможностью его уничтожения, так как он не увеличивал давление постепенно, а сразу дал полное давление в магистрали, что было вполне разумно, если иметь ввиду, что у нас был запасной зонд, но не было запасного корабля.
          - Это, должно быть, шутка? Свидетель должен отказаться от подобного стиля объяснений.
          - Так ведь поршень ударил, а зонд не вышел, а поскольку время шло, я крикнул: “Ремни!” и затянул свои ремни изо всей силы. Кроме меня это крикнули ещё как минимум двое, одним из которых был командир, я узнал его голос.
          - Прошу разъяснить Суду, почему свидетель поступил именно так.
          - Мы были на круговой орбите, над кольцом. И шли практически без хода. Я знал, что когда бустер заработает, а это должно было произойти, потому что стартёр уже работал, мы получим сильный боковой реактивный толчок, и корабль начнет “козлить”. Заклинился зонд рулевого борта, обращённого к Сатурну и он должен был подействовать как отклоняющий двигатель. Я ждал, что корабль встанет на нос и возникающей при этом центробежной силы, которую пилоту придётся гасить ходом назад. В этой ситуации загодя невозможно предвидеть всех эволюций, до которых может дойти дело. Поэтому в любом случае необходимо быть хорошо пристёгнутым.
          - Значит, свидетель во время вахты, исполняя за управлением функции штурмана, не был пристёгнут к креслу?
          - Нет, господин судья, они были не расстёгнуты, а только ослаблены. Их можно регулировать в определённой степени. При полном затягивании пряжки - мы это называем на “полный ход” - свобода действий ограничена.
          - А известно ли свидетелю, что уставом не предусмотрены ни степени затягивания ремней , ни их ослабление?
          - Да, Высокий Суд, я знал, что инструкция говорит нечто другое, но так делают всегда.
          - Как это понимает свидетель?
          - Практически, на всех кораблях, на которых я летал, ремни затягивались не до конца, оставляя определённый люфт, потому что так легче работать.
          - Распространённость нарушения не может его оправдывать. Говорите дальше.
          - Так, как я и ожидал, бустер зонда выстрелил. Корабль начал вращение вокруг поперечной оси, и одновременно нас сносило с орбиты, хотя и очень медленно. Пилот выровнял это двойное движение собственной боковой тягой корабля, но не до конца, это значит - не с нулевым результатом.
          - Почему?
          - Я не сидел за управлением, но допускаю, что это было тогда невозможно. Зонд сидел, заклинившись в катапульте, у которой была открыта крышка. Через это отверстие выходила часть газов от двигателей зонда, причём поток газов должен был иметь завихрения и поэтому бил неравномерно. Результат был таков, что боковые импульсы, действующие на корабль, были то сильнее, то слабее, вследствие чего коррекция собственным ходом порождала боковые колебания всего корпуса, а когда бустер отгорел, мы стали кувыркаться значительно сильнее, с противоположным знаком, что пилоту удалось погасить только через некоторое время, когда он сориентировался, что бустер и в самом деле сдох, но работает ионный двигатель.
          - “Бустер сдох”?
          - Я хотел сказать, что пилот не был уверен в том, заработает ли ионный двигатель, в конце он довольно сильно ударил зонд поршнем и мог его повредить, тем более, что именно это он и намеревался сделать, я сделал бы то же самое. Когда бустер отгорел, оказалось, что работает уже ионный привод, и мы снова получили боковой импульс порядка четверти тонны. Это было немного, но достаточно для того, чтобы на такой орбите снова “дать козла”. У нас ведь была круговая орбитальная скорость, а при этом малейшие изменения ускорения оказывают огромное влияние на траекторию полёта и на остойчивость корабля.
          - Как вели себя при этом члены экипажа?
          - Абсолютно спокойно, господин судья. Все же отдавали себе отчёт о степени опасности, когда бустер выстрелил, потому что это прежде всего пороховой заряд весом порядка ста килограммов, который мог в этом, наполовину замкнутом, пространстве, которое представляла собой катапульта с заклинившимся зондом, просто сдетонировать как бомба. Это бы вскрыло нам штирборт как банку консервов. К счастью, до взрыва не дошло. Ионный двигатель такой опасности уже не представлял. Правда, у нас возникли другие сложности, вызванные тем, что автомат включил противопожарную систему и стал заливать катапульту № 2 пеной. Это не могло привести ни к чему хорошему, потому что двигатель с ионной тягой пеной не погасишь, пена поступала через открытую крышку, причём её часть всосало в выхлопную воронку зонда, что повысило давление. Пока пилот не выключил систему огнетушителей, нас в течение некоторого времени бросало в стороны, не сильно, но в любом случае это нарушало стабилизацию корабля.
          - Кто включил батарею огнетушителей?
          - Автомат, господин судья, когда датчики показали повышение температуры на обшивке штирборта свыше семидесяти градусов - это бустер нас так подогрел.
          - Какие приказы или распоряжения отдавал до этих пор командир?
          - Он не отдавал никаких приказов или распоряжений. Было похоже, что он хочет понять, что сделает пилот. У нас было всего две возможности: или отойти от планеты, увеличивая скорость, и возвращаться на гиперболу, отказываясь от выполнения задания, либо попытаться вывести на орбиту последний, третий, зонд. Отход означал полный провал программы, поскольку зонд, который уже кружился в теснине, наверняка разбился бы в результате дрейфа самое большее - через два часа. Наружная коррекция его движения, осуществляемая зондом-“сторожем”, была необходима.
          - И эту альтернативу должен был, естественно, разрешить командир корабля?
          - Господин председатель, я должен отвечать на этот вопрос?
          - Отвечайте на вопрос, свидетель.
          - Дело в том, что командир, конечно, м о г отдавать приказы, но он н е о б я з а н был делать это. Обычно пилот в определённых обстоятельствах уполномочен выполнять функции не менее важные, чем функции командира корабля, как об этом говорит параграф шестнадцатый бортовой инструкции, поскольку часто случается, что просто нет времени на обмен мнениями между командиром и тем, кто сидит за управлением.
          - Но в тех обстоятельствах командир мог отдавать приказы, поскольку корабль не ускорялся, делая невозможной отдачу приказаний голосом, и не подвергался непосредственной опасности уничтожения.
          - В пятнадцать с минутами корабельного времени пилот дал умеренный выравнивающий ход...
          - Почему свидетель проигнорировал то, что я сказал? Прошу Высокий Суд напомнить свидетелю и указать на необходимость отвечать на мои слова.
          - Высокий Суд, я должен отвечать на вопросы, но обвинение не задавало мне никаких вопросов. Обвинение высказало лишь только собственный комментарий, интерпретирующий возникшую на корабле ситуацию. Могу ли я прокомментировать этот комментарий в свою очередь?
          - Обвинение сформулирует вопрос свидетелю, а свидетель должен будет проявить максимум доброй воли при своих ответах.
          - Свидетель не полагает, что командир в возникшей ситуации просо обязан был принять решение и довести его до пилота в виде приказа?
          - Инструкция, господин прокурор, не предусматривает...
          - Свидетель может обращаться только к Суду.
          - Слушаюсь. Инструкция, Высокий Суд, не предусматривает в подробностях всех обстоятельств, которые могут возникнуть на борту. Тем более, что это невозможно. Если бы это было возможно, то было бы достаточно, чтобы каждый член экипажа её выучил, и тогда командование кораблем было бы просто не нужно.
          - Господин председатель, обвинение протестует против такого рода ироничных замечаний свидетеля!
          - Свидетель, отвечайте на вопрос обвинения связно и просто.
          - Слушаюсь. Я не думаю, чтобы командир в этой ситуации должен бы отдавать какие-то специальные приказания. Он был рядом, видел и понимал, что происходит, если он молчал, то, в соответствии с двадцать вторым параграфом бортовой инструкции, это означало, что он позволяет пилоту действовать в соответствии с его собственным разумением.
          - Высокий Суд, свидетель неверно интерпретирует содержание двадцать второго параграфа бортовой инструкции для космоплавания, поскольку в данном случае решающим является параграф двадцать шестой, в котором говорится об опасных ситуациях.
          - Высокий Суд, ситуация, возникшая на “Голиафе”, не была опасной ни для корабля, ни для здоровья и жизни экипажа.
          - Свидетель, Высокий Суд, проявляет явно преступное желание, поскольку вместо того, чтобы стремится к установлению объективной правды, он во всех своих признаниях стремится per fas et nefas оправдать поступки обвиняемого Пиркса, который был командиром корабля! Ситуация, в которой оказался корабль, без сомнения, была такого рода, которые предусматриваются содержанием параграфа двадцать шестого!
          - Высокий Суд, обвинение не может одновременно выполнять функции эксперта-языковеда, который определяет суть высказываний!
          - Лишаю свидетеля голоса. Суд оставляет вопрос о применении или неприменении параграфа двадцать шестого корабельной инструкции до особого рассмотрения. Расскажите нам, свидетель, что произошло на корабле дальше.
          - Кальдер не обращался с вопросами к командиру, но я видел, что он неоднократно смотрел в его сторону. Тем временем двигатель заклинившегося зонда стал работать равномерно, и стабилизация корабля уже не представляла больших сложностей. Кальдер, при хорошей стабилизации, отдалился от кольца, однако не спрашивал меня об обратном курсе, и я понял, что он будет пытаться закончить выполнение задания. Когда мы вышли за границу Роша, через шестнадцать минут, он крикнул “вышка!” и попробовал вытряхнуть зонд.
          - Это значит?
          - Это значит, что он включил сигнал противоперегрузочной защиты, а потом дал полный назад и сразу полный вперёд. “Вышка” - это верхний предел перегрузки. Зонд весит три тонны, а при полном ускорении должен был весить в двадцать раз больше. Он просто обязан был вылететь из этой катапульты как горошина. Имея около десяти тысяч миль “люфта”, Кальдер дал эти два импульса, один за другим, но безрезультатно. Это привело только возрастанию реактивной силы от выхлопа зонда. Видимо, под влиянием внезапных рывков зонд изменил положение и заклинился ещё больше, так что теперь весь газовый поток от его двигателя бил в открытый наружный люк, отражался от него и уходил в пространство. Рывки двигателем были одинаково неприятны и для нас, да и рискованны, поскольку было ясно, что если зонд и выйдет, то наверняка унесёт с собой кусок наружной брони. Было похоже на то, что либо нам придется высылать людей в скафандрах с инструментами на наружную обшивку, или возвращаться назад с этой хре... простите, с этим заклинившимся зондом.
          - Не пробовал ли Кальдер выключить двигатель зонда?
          - Он не мог этого сделать, господин судья, потому что управляющий кабель, связывающий зонд с кораблём, был уже разъединён - оставалась только возможность радиоуправления, но зонд торчал в самом жерле катапульты и был экранирован её металлической защитой. Так мы летели, пожалуй, минуту, удаляясь от планеты, и я был уже уверен, что он решил возвращаться. Он выполнил несколько маневров, выполняя так называемый “наезд на звезду” - он заключается в следующем: носом корабль нацеливается на выбранную звезду, и при этом изменяют ускорение. Если стабилизация нормальная, звезда должна остаться в экранах неподвижной. Естественно, этого не было - у нас изменились характеристика полёта, и Кальдер старался исследовать её количественно. Через несколько попыток ему удалось добавить ход, скомпенсировать отражающий фактор ионного двигателя, и тогда он повернул.
          - Свидетель, значит, понял истинные намерения Кальдера?
          - Да, это значит - я допускал, что он постарается запустить оставшийся на борту третий зонд. Мы снова сделали заход над плоскостью эклиптики со стороны Солнца, причём Кальдер работал просто великолепно - если бы я этого сам не видел, то ни за что бы не поверил, что он так свободно управляет кораблём, у которого в боку торчит непредусмотренный конструкцией работающий двигатель. Он приказал мне вычислять курсовые поправки и всю траекторию целиком вместе с импульсами управления для нашего третьего зонда. Тогда у меня не осталось никаких сомнений.
          - Свидетель выполнил эти приказания?
          - Нет, господин судья. То есть я сказал ему, что не могу вычислять курс в соответствии с заданной программой, поскольку мы должны поступить иначе - ведь придерживаться первоначальной программы мы уже просто не могли. Я запросил у него дополнительные данные, так как не знал, с какой высоты он хочет запустить последний зонд, но он ничего мне не ответил. Возможно, он обратился ко мне только для того, чтобы поставить в известность о своём намерении командира.
          - Свидетель так думает? Он же мог обратиться непосредственно к командиру.
          - Может быть он не хотел этого делать. А может быть ему не хотелось показать окружающим, что он сам не знает, что делать, и ему нужна помощь. С таким же успехом могло быть и так, что он решил показать, какой он отличный пилот, если берётся за выполнение задач, в которых штурман, то есть я, не может ему помочь. Командир однако не это не среагировал, и Кальдер пошёл на сближение с кольцами. И вот тогда всё это перестало мне нравиться.
          - Свидетелю, говорите по существу.
          - Да, господин судья. Я подумал, что он замахнулся на слишком рискованную операцию.
          - Высокий Суд должен заметить, что свидетель помимо воли подтверждает настоящим то, чего не хотел прямо сказать раньше: обязанностью командира было активно вмешаться в сложившуюся ситуацию, а командир умышленно этого не сделал, подвергая корабль вместе с экипажем непредсказуемым последствиям.
          - Высокий Суд, это было не так, как утверждает обвинение.
          - Прошу не полемизировать с обвинением, а давать показания, касающиеся исключительно течения событий. Почему именно в ту минуту, когда Кальдер возвращался на периметр колец, свидетелю показалось, - именно тогда, - что операция эта рискованна?
          - Может быть я не так выразился. Дело было так: в подобных обстоятельствах пилот обязан обратиться к командиру. Я бы не его месте это обязательно сделал. Выполнить абсолютно точно первоначальную программу мы уже не могли. Я полагал, что Кальдер, поскольку командир отдал ему инициативу действий, постарается запустить зонд с большого расстояния, то есть не приближаясь близко к кольцу. Это уменьшало шансы на успех, но возможность такая оставалась, и это было безопаснее. И действительно, имея небольшую скорость, он снова приказал мне рассчитать курсы для спутника, управляемого импульсами с расстояния порядка тысячи двухсот километров. Поскольку я хотел ему помочь, то и стал считать эти курсы, при этом оказалось, что величина ошибки становится соизмеримой с шириной теснины Кассини. А это означало “пятьдесят на пятьдесят”, то есть зонд вместо контрольной орбиты пойдёт либо в сторону планеты, либо разобьётся о кольцо. Этот результат я ему и вручил за неимением лучшего.
          - Командир познакомился с результатами вычислений свидетеля?
          - Он не мог их не видеть, потому что цифры выскакивали на индикаторе, размещённом посередине над нашими пультами. Мы шли малым ходом, и мне казалось, что Кальдер не может решить, с чего ему начать. Он просто попал в тупик. Если бы он сейчас отступил, это бы означало, что сначала он ошибся в расчётах, что его подвела интуиция. Пока он не повернул к планете, он мог ещё делать вид, что риск показался ему слишком большим и неоправданным - одновременно. Но он продемонстрировал, что держит корабль в руках несмотря на изменившиеся характеристики тяги, и, хоть этого не сказал вслух, из его очередных маневров ясно было видно, что он решил продолжить работу по выведению зонда на орбиту. Мы шли на сближение, и я просто подумал, что он просто хочет повысить наши шансы, потому что они, естественно, увеличивались с уменьшением дистанции, но если речь шла действительно об этом, то ему пора было начать торможение, а он увеличил ход. Только когда он это сделал, я подумал, что он затеял что-то совсем другое, а раньше мне это и в голову не пришло. Да и все это поняли - моментально
          - Свидетель утверждает, что все члены экипажа осознали серьёзность положения?
          - Да, господин председатель. Кто-то у меня за спиной, сидящий со стороны бакборта, в момент увеличения хода произнёс: “А жизнь была так прекрасна”.
          - Кто это сказал?
          - Этого я не знаю. Может быть инженер, а мог и электронщик. Я не обращал на это внимания. Всё происходило в доли секунды. Кальдер включил сигнал “вышка” - то есть все должны были пристегнуться - и ещё больше увеличил ход, имея курс, ведущий к сближению с кольцом. Ясно было, что он хочет провести “Голиаф” сквозь теснину Кассини и по пути “потерять” третий зонд методом “испуганной птички”.
          - Что это за метод?
          - Так это иногда называют, господин судья. Корабль “теряет” в полёте зонд так же, как птица в полёте теряет яйцо... Но командир ему это запретил.
          - Командир запретил? Он отдал такой приказ?
          - Да, господин судья.
          - Протест обвинения. Свидетель переиначивает факты. Командир такого приказа не давал.
          - Да, командир пытался отдать такой приказ, но не успел его сформулировать. Кальдер дал предупреждение о перегрузке, но - едва за долю секунды перед выполнением маневра. Когда блеснуло красным, командир что-то крикнул ему, но тот одновременно пошёл самым полным. Под таким прессом - свыше 14 g - из себя невозможно выдавить ни звука. Было похоже, что Кальдер просто пытался заткнуть ему рот. Не утверждаю, что так оно и было на самом деле, но похоже было очень. Нас сразу вдавило так, что я абсолютно ничего не видел, только командир едва успел крикнуть...
          - Господин председатель, обвинение вносит протест против используемых свидетелем формулировок. Вопреки собственному утверждению свидетель однако предполагает, что Кальдер умышленно пытался лишить командира возможности отдать приказ.
          - Я не говорил ничего подобного.
          - Лишаю свидетеля голоса. Суд приступает к вынесению обвинения. Прошу вычеркнуть из протокола слова свидетеля, начиная с фразы “Было похоже, что Кальдер просто пытался заткнуть ему рот”. Свидетелю необходимо воздержаться от комментариев и повторить слово в слово то, что сказал командир.
          - Но ведь, как я уже говорил, командир не смог сформулировать слова приказа в одной фразе, но смысл его был ясен. Он запрещал Кальдеру входить в теснину Кассини.
          - Протест обвинения. Для суда не важно то, что х о т е л с к а з а т ь обвиняемый Пиркс, а что он действительно с к а з а л.
          - Протест принят. Свидетель, прошу вас ограничиться лишь тем, что действительно было сказано в рулевой рубке.
          - Сказано было достаточно для того, чтобы каждый космонавт-профессионал понял, что командир запрещает пилоту входить в теснину Кассини.
          - Свидетель должен выражаться более точными словами, а Суд сам примет решение, касающееся их смысла.
          - Я не помню этих слов, господин председатель, только - их смысл. Командир начал что-то вроде “Не проходи сквозь кольцо!” или “Не насквозь!” - дальше он уже говорить не мог.
          - Однако только что свидетель говорил, что командир не произнёс фразу целиком, а цитируемые им сейчас слова “Не проходить сквозь кольцо!” составляют целую фразу.
          - Если бы в этом зале возник пожар и я закричал бы “Горит!”, это бы тоже не было целой фразой, потому что она не сообщала бы о том, что горит и где горит, но была бы вполне понятным предупреждением.
          - Протест обвинения! Прошу призвать свидетеля к порядку!
          - Суд предупреждает свидетеля. Свидетель не должен поучать Суд байками и анекдотами. Прошу ограничиться информацией о том, что произошло на борту.
          - Слушаюсь. На борту произошло то, что командир окриком запретил пилоту вводить корабль в теснину...
          - Против! Признания свидетеля тенденциозно ведут к искажению фактов!
          - Суд всё таки хочет быть объективным. Свидетелю необходимо понять, что цель процесса - установление реальных фактов. Не попытается ли свидетель уточнить обрывок фразы, произнесённой командиром?
          - У нас было большое ускорение. Я уже был в black-out-е, ничего не видел, но слышал крик командира. Слова не были отчётливыми, но я сообразил, о чем шла речь. Тем более это должен был слышать пилот, поскольку находился ближе к командиру, чем я.
          - Защита требует ещё раз прослушать запись того, что происходило в рулевой рубке, а именно - фрагмент, касающийся крика командира.
          - Суд не принимает предложение зашиты. Ленты уже прослушаны и установлено, что степень искажения голосов позволяет идентифицировать только личности, но не содержание их криков. Суд вынесет по этому спорному вопросу особое решение. Скажите, свидетель, что произошло после окрика командира?
          - Когда я снова смол видеть, мы шли на столкновение с кольцом. Акселерометр показывал два g. Скорость была гиперболическая. Командир крикнул: “Кальдер! Ты не выполнил приказ! Я запретил тебе входить в Кассини!”, - а Кальдер тут же ответил: “Я не слышал этого, командор!”
          - И командир тем не менее не приказал ему начать торможение или отвернуть?
          - Это уже было невозможно, господин председатель. Мы шли с гиперболической скоростью порядка восьмидесяти километров в секунду. И речи быть не могло, чтобы погасить такой разгон, не превысив гравитационный барьер.
          - Что имеет в виду свидетель, употребляя термин “гравитационный барьер” ?
          - Длительное добавочное ускорение, положительное или отрицательное, свыше двадцати-двадцати двух гравитационных единиц. С каждой секундой ведущего к столкновению полёта необходима была всё большая мощность для торможения. В самом начале маневра оно могло составлять - порядка пятидесяти g, а потом может и все сто. При таком торможении все мы неминуемо должны были погибнуть. Это значит - должны были погибнуть все люди на борту.
          - Технически корабль был способен на это?
          - Да, господин судья. Корабль способен, если сорвать предохранители, но только при этом условии. Ректор “Голиафа” позволяет развивать максимальную тягу порядка десяти тысяч тонн.
          - Прошу свидетельствовать дальше.
          - “Ты хочешь угробить корабль?” - сказал командир совершенно спокойно. - “Мы пройдём сквозь Кассини, и я заторможу на той стороне”, - так же спокойно ответил Кальдер. Этот обмен мнениями ещё не закончился, когда началась закрутка. Из-за резкого увеличения скорости, которым Кальдер начал полёт к теснине, зонд, видимо, совершенно неожиданно изменил своё положение внутри катапульты, и боковой отражающий импульс от его двигателя стал меньше, но поток газов шел теперь по касательной к корпусу корабля, так что корабль стал вращаться вокруг продольной оси как волчок. Вращение это сначала было медленным, но с каждой секундой оно становилось всё быстрее. Это было началом несчастья. Кальдер привёл к этому неумышленно - тем, что слишком резко увеличил ускорение.
          - Объясните Суду, свидетель, ясно, почему, по его мнению, Кальдер увеличил ускорение.
          - Высокий Суд , обвинение вносит протест. Свидетель пристрастен и, без сомнения, скажет, как уже и говорил, что Кальдер пытался заткнуть командиру рот.
          - Я совсем не это хотел сказать. Кальдеру не нужно было увеличивать ускорение резко, он мог это сделать и медленнее, но если он собирался войти в Кассини, большой ход был просто необходим. Мы находились в крайне сложном для маневра пространстве, поскольку это типичная область для неразрешимых математически задач движения многих тел. Влияние самого Сатурна, массы его колец, ближайших спутников - всё это вместе создаёт поле тяготения, в котором пертурбационные процессы невозможно учесть целиком и полностью. Кроме того на нас воздействовал ещё и фактор бокового отражения со стороны зонда. В этой ситуации мы двигались по пути, который был следствием влияния многих сил: как собственной тяги корабля, так и силы притяжения распределённых в пространстве больших масс. Чем больше была бы наша собственная скорость, тем меньшее влияние оказывали бы на нас сторонние факторы, так как их воздействие оставалось постоянным, а наша собственная скорость постоянно росла. Увеличивая скорость, Кальдер делал наш полёт менее подверженным воздействию внешних отрицательных факторов. Я уверен, что проход сквозь кольцо удался бы, если бы не это, вдруг возникшее, боковое вращение.
          - Свидетель полагает, что проход сквозь теснину на исправном корабле был возможен?
          - Да, господин судья. Этот маневр возможен, хотя и запрещён всевозможными справочниками и инструкциями по космоплаванию. Ширина теснины - порядка трёх с половиной тысяч километров, причём на её краях полно крупной ледяной и метеоритной пыли. Визуально, правда, её обнаружить невозможно, но плотность её достаточна для того, чтобы сжечь корабль, двигающийся с гиперболической скоростью. Более или менее чистое пространство, через которое можно пройти - это пятьсот-шестьсот километров. При малых высотах войти в такой пассаж нетрудно, но при больших возникает гравитационный дрейф, поэтому Кальдер сначала хорошо прицелился в расщелину, а потом дал полный ход. Если бы зонд не изменил своего положения, вся бы было хорошо. По крайней мере, мне так кажется. Разумеется, был определённый риск, у нас был один шанс их тридцати на то, что угодим в какой-нибудь одинокий обломок. Но у нас ещё началась закрутка вокруг продольной оси. Кальдер пытался её погасить, но ему это не удалось. Но боролся он замечательно. Это я должен признать.
          - Кальдеру не удалось погасить вращение корабля? Известно ли свидетелю, почему?
          - Раньше, наблюдая его во время вахт, я заметил, что потрясающе считает. Его здорово уважали за умение делать молниеносные расчёты в уме без помощи калькулятора. Сложившуюся у нас ситуацию, на гиперболической скорости, можно было сравнить с попыткой пройти сквозь игольное ушко. Указатели тяги были бесполезны, поскольку они показывали лишь собственный ход “Голиафа”, без учёта влияние двигателя зонда. Кальдер пользовался исключительно показаниями гравиметров и управлял кораблём, используя только их данные. Это было настоящее математическое состязание между ним и условиями задачи, которые изменялись всё быстрее. О том, на что был способен Кальдер, свидетельствует то, что пока я едва успевал с ч и т ы в а т ь р е з у л ь т а т ы на индикаторах, он в то же самое время проводил расчёты, составляя в уме дифференциальные уравнения четвёртой степени. Должен подчеркнуть, что хотя я и считал его повеление до сих пор возмутительным, так как он услышал приказ командира и умышленно проигнорировал его, но всё равно я восхищался тем, что он делает.
          - Свидетель не ответил на вопрос Суда.
          - Я как раз и собирался это сделать, господин судья. Решения, даже если он и получал их в эти доли секунд, могли быть только аппроксимациями. Они не были идеально точными, да и не могли таковыми быть, если бы даже он превратился в самую совершенную вычислительную машину. Погрешность расчётов, которую он учитывать не мог, всё возрастала - и мы всё ещё крутились. Какое-то время ещё казалось, что Кальдер справится с ситуацией, но он раньше меня понял, что проиграл, и сбросил ход до нуля.
          - Почему он сбросил ход?
          - Он хотел пройти через теснину почти по прямой, но не смог погасить закрутку корабля вокруг продольной оси. “Голиаф” крутился как волчок а поэтому и вёл себя как волчок: сопротивлялся разгоняющей силе, которая стремилась поставить его по оси. Мы попали в прецессию - чем больше была наша скорость, тем сильнее “гуляла” у нас корма. Наша траектория представляла как бы очень растянутый штопор, корабль ложился на борта, а каждый из этих витков имел около сотни километров в диаметре. Так мы вполне могли бы запросто врезаться в край кольца вместо того, чтобы попасть в середину расщелины. Кальдер уже ничего не мг поделать. Он попал в воронку.
          - Что это значит?
          - Так мы называем необратимые ситуации, в которые легко войти, но из которых нет выхода, Высокий Суд. Дальнейший наш полёт был абсолютно непредсказуем. Когда Кальдер выключил двигатель, я подумал, что он просто отдаётся в руки судьбы. Цифры мелькали в окошках индикаторов, но считать было уже нечего. Кольца слепили так, что смотреть на них было почти невозможно - они ведь состоят из ледяных глыб. Они крутились перед нами каруселью вместе с расщелиной, которая напоминала чёрный разлом. В такие моменты время тянется неимоверно долго. Сколько раз я ни смотрел на секундомер, мне всё казалось, что стрелка стоит на месте. Кальдер стал лихорадочно расстёгивать ремни. Я стал делать то же самое, так как догадался, что он хочет сорвать главный предохранитель перегрузки, который расположен на пульте, а ,пристёгнутый к креслу, Кальдер не мог его достать. Имея в собственном распоряжении полную мощность, он мог ещё затормозить и уйти в пространство, развив ускорение в каких-нибудь сто g. Все бы мы лопнули как воздушные шарики, но он спас бы корабль и самого себя. Собственно, я и раньше должен был додуматься, что он не человек, потому что ни один человек просто не в состоянии был считать так, как он... но всё это я осознал лишь в эту минуту. Я хотел его перехватить, прежде чем он достигнет пульта, но он был быстрее. Он должен был быть быстрее. “Не отстёгивайся! - крикнул мне командир. А потом Кальдеру - Не тронь предохранитель!” Кальдер на обратил на это внимания. Он уже стоял. “Полный вперёд!” - крикнул командир, и я услышал его. У меня же было второе управление. Я не рванул полным сразу, вышел только на пять g - просто хотел этим рывком отбросить его от предохранителей, но он удержался на ногах. Картина эта была потрясающая, потому что ни один человек не может удержаться на ногах при пяти g! Он устоял, только что ухватился за пульт, ему содрало кожу с обеих ладоней, но он держался, так как под кожей была сталь. И тогда я дал полный! Четырнадцать g оторвали его, он полетел в заднюю часть рулевой рубки, как будто весь был единой глыбой металла, пролетел между наших кресел и врезался в стенку, так что она затряслась и полетели обломки секурита, а он выдал из себя какой-то не похожий ни на что звук, и я слышал, как он катался где-то там за моей спиной, ломая перегородки, как разбивал всё, за что ни хватался, но я не обращал на это внимания, так как теснина уже отрывалась перед нам. Мы шли к ней штопором, с описывающей круги кормой, я сбросил ход до четырёх g, всё решало везение. Командир крикнул, чтобы я стрелял, и я начал выстреливать вперёд один за другим противометеоритные экраны, чтобы вымести перед курсом корабля мельчайшие обломки на случай их появления, и хоть это и немногого стоило, лучше такая защита, чем вообще никакой. Кассини открывался перед нами чёрной пастью, перед нашим носом я видел огонь - это далеко впереди разворачивались защитные экраны и тут же сгорали в ударах с облаками ледяной пыли, огромные серебряные тучи возникали и моментально взрывались, необыкновенно красивые, корабль слегка дрогнул, сразу прыгнули вперёд все датчики правого борта - это был термический удар: мы о что-то шаркнулись, не знаю, о что, и были уже на той стороне...