эти горькие дни вспоминается статья академика С.С. Аверинцева "Памяти учителя", посвященная смерти А.Ф.Лосева, в которой сказано: "Редки, очень редки люди, которым дано не просто воздействовать на ту или иную сторону современной им общественной или культурной жизни, но как-то изменять простым своим присутствием окраску времени в целом. Как всякая другая тайна, и эта тайна может быть выражена разве что совсем простыми ненаучными словами. Мы говорим: "Нам довелось жить в их времени". Или мы скажем чуть торжественнее: "Им дана была власть". Все это чувствуется сильнее всего, когда такие люди уходят, и мы слышим непривычную пугающую тишину". А в статье "Великий творец русской культуры XX века" уже сам Вадим Валерианович Кожинов о М.М. Бахтине, которого признал своим учителем, сказал: "Без изучения бахтинского творчества не может сегодня обойтись ни один человек, всерьез интересующийся проблемами философии, филологии и вообще гуманитарным знанием".
          Эти оба высказывания целиком относятся и к Кожинову, проливают свет на его личность и вклад в русскую и мировую культуру. Но главная особенность и уникальность Кожинова в том, что весь свой огромный талант он целиком отдал именно русской литературе, русской истории и русской философии, "судьбе России" (так названы две его книги). Он стоял у истоков возрождения русской идеи. Прав академик И.Р. Шафаревич, отметивший две, на мой взгляд, главнейшие особенности его таланта. Говоря о 60-х годах, он писал: "Одно из возникших направлений общественной мысли было основано на решении использовать представившуюся возможность выбора для возрождения русской национальной традиции, национальной идеи, Как один из его главных идеологов, Кожинов приобрел впервые широкую известность". И второе, он отметил огромную роль Кожинова "в открытии новых талантов, осознании их места в литературе", сказал, что она была "исключительно велика". Вспомним хотя бы поэтов Н.Рубцова, А.Передреева, Н.Тряпкина, В.Лапшина, А.Межирова, В.Соколова, А.Прасолова, В.Казанцева; прозаиков В.Шукшина, В.Белова, В.Распутина; философов Э.Ильенкова, М.Бахтина, а из наших земляков - критика Ю.Селезнева и поэта Ю.Кузнецова. Кстати, писал он и о В.Лихоносове (статья "Правота любви",1970) .
          В 1965 г. мне удалось побывать в Москве и познакомиться с В.Кожиновым. Сблизились мы необычайно быстро, и с тех пор более 35 лет Вадим Валерианович являлся моим постоянным Учителем и Другом. Когда я бывал в Москве, мы часто не расставались сутками, а то и неделями, особенно, когда жили на его даче в Переделкино. Дом его всегда был открыт для друзей и учеников, причем и ночью (помню приезды А.Передреева). Он познакомил меня почти со всеми тогдашними своими друзьями - писателями, поэтами, критиками, учеными, давал их адреса и телефоны, водил меня на многие литературные и исторические мероприятия, на свои лекции и поэтические семинары, на могилы великих деятелей русской культуры, в театры и даже в ресторан ЦДЛ (Центральный дом литераторов). На свои очень скромные деньги. Там тоже бывали разные встречи. Однажды Е.Евтушенко, проходя мимо нашего столика, сказал Вадиму Валериановичу: "Читал вашу реакционную книгу". На что получил ответ: "А понимаешь ли ты, что такое реакционность?" И в другое время помню такой их диалог: "Привет консерваторам" (к нашему столику). Ответ Кожинова: "Привет прогрессистам". Дело в том, что Вадим был дружен с Евтушенко (как-то даже показывал мне закоулки Москвы, по которым они бегали), но они разошлись по идейным соображениям: национально мыслящему Кожинову не нравилась космополитическая ориентация поэта, которая, как он считал, и убила его талант.
          И при всей кипучести его жизни, Вадим оставался великим тружеником. Чуть ли не каждое утро он приходил в букинистический отдел "Дома книги" на Новом Арбате (часто именно там и назначал мне встречи), по-детски восторгался, если находил нужные ему книги, а через день-два уже рассказывал мне главные их идеи или неизвестные факты. Когда только успевал их читать?
          Огромную роль в моей судьбе сыграло то, что Вадим познакомил меня с русской религиозной философией (тогда запрещенной официально). Уже с первой нашей встречи с Н.Федоровым, В.Розановым, Н.Бердяевым, а потом со славянофилами, евразийцами, к которым себя причислял, и др. В частности сказал (цит. по своей записи в дневнике): "Сам я русской философией заниматься не буду - поздно. Но тебе составлю список литературы, которую надо будет изучить. Если будешь знать один период - любой, но знать досконально - оттуда вытянешь и всю цепь культуры. Это как срез ствола дерева - по любому можно узнать судьбу целого. Список вышлю письмом". Познакомил меня Вадим Валерианович и почти со всеми, кто тогда в Москве и Ленинграде занимался славянофильством и русской идеей. Этим определилась моя духовная жизнь и вся научная деятельность.
          Особенно мне дорого то, что Вадим Валерианович познакомил меня с Михаилом Михайловичем Бахтиным - великим мыслителем, о котором справедливо сказано: "Все мы вступаем в эпоху Бахтина". Произошло это так. Осенью 1969 г. благодаря огромной энергии Кожинова и помощи его друзей была переиздана книга М.Бахтина "Проблемы поэтики Достоевского", впервые опубликована книга о Ф.Рабле, ряд статей, а сам М.Бахтин из Саранска переехал в Москву и вместе с женой был помещен в Кремлевскую больницу в Кунцево. Вадим должен был отвезти ему из журнала "Вопросы литературы" гранки его статьи "Эпос и роман" (опубликована в 1970 г., в №1).
          И взял меня с собой. Но заранее был заказан лишь один пропуск на имя самого Кожинова. Тогда Вадим Валерианович сказал, чтобы я прошел к Бахтину под его именем, передал гранки, дождался исправлений и поговорил с ним, а он под моим именем попытается получить другой пропуск. Однако была суббота, высшего начальства не было, пройти не удалось, и Кожинов прождал меня в проходной 3-4 часа. Он знал, какое колоссальное впечатление произведет на меня эта встреча, как она скажется на мне в будущем и пожертвовал мне самому ему тоже очень нужные и дорогие часы общения с этим великим мыслителем. Многие ли сегодня пошли бы на это?
          Моя встреча с Бахтиным и с его другом и помощником-женой Еленой Александровной (она умерла в 1971 г.) - подарок судьбы, даже Божий дар. Позже я не раз с Вадимом ездил к Михаилу Михайловичу, участвовал в общих беседах, учился у него и с тех пор стал считать себя не только учеником Кожинова, но и Бахтина. Все 30 лет моей деятельности в КубГУ я стремился передать своим ученикам то, что получил от этих своих великих учителей.
          Другой эпизод, много говорящий о душевной щедрости Вадима Валериановича. 17 сентября 1971г. я беседовал с ним о Юрии Селезневе по поводу его поступления в аспирантуру. Кожинов хотел ему помочь, но надо было срочно попросить его маму выслать недостающие документы. А телефона тогда у нее не было. И вот из квартиры Кожинова я позвонил в Краснодар моей жене, чтобы она поехала к Прасковье Моисеевне Селезневой, и, переполненный восторгом от исполнения Вадимом Валериановичем романса "Гори, гори, моя звезда", попросил его спеть по телефону этот романс моей жене. И он спел! Незнакомой женщине, по просьбе аспиранта, со своего телефона, в другой город... А пел он под гитару великолепно! Сам положил на музыку множество стихотворений и классиков, и своих друзей. А в одной из последних статей Кожинов сказал: "Песня - путь к спасению русской души".
          Когда мы не встречались с Вадимом Валериановичем, то писали друг другу. Я посылал ему все свои научные работы, а он неизменно их анализировал, сравнивал с предыдущими, указывал ошибки и с радостью отмечал достоинства. Оценивал, весьма критически, и мои собственно литературные опыты - рассказы и повести (стихи свои я ему не показывал, знал, что это моя душа, но не поэзия. Ведь рядом был Юрий Кузнецов!). Кстати, Вадим Валерианович и сам себя пробовал на чисто писательском поприще (членом Союза писателей СССР он был как критик). Помню, как в 1969 г. он читал мне главы своего философского романа "Прения о животе и смерти". Но к себе он был еще требовательней и потому никогда не публиковал этот роман. Сам он сказал мне тогда, что опирался на философию Н.Федорова, а Бахтин ответил ему, что проблема смерти в философии не раскрывается, а отодвигается, занавешивается. Вспоминается мысль Бахтина, которую несколько позже с авторской рукописи я переписал в доме Кожинова. Потом эта статья была опубликована с пропуском именно этой мысли, и только много лет спустя - целиком: "Познание ничего не может нам подарить и гарантировать, например, бессмертия, как точно установленного факта, имеющего практическое значение для нашей жизни. "Верь тому, что сердце скажет, нет залога от небес" (стихотворение Жуковского "Желание" - В. П.). Душа свободно говорит нам о своем бессмертии, но доказать его нельзя... Бог может обойтись без человека, а человек без него - нет".
          Каждое письмо Кожинова было для меня Уроком - и культуры, и жизни, было откровением. Правота же высказанного им неизменно подтверждалась историей.
          С 1969 года во время с дискуссии о славянофильстве в журнале "Вопросы литературы", в которой принял участие и Кожинов, написав блестящую статью, которую Бахтин в личной беседе со мной назвал лучшей на эту тему, я начал под его духовным руководством писать кандидатскую диссертацию "Учение ранних славянофилов". Славянофилы - родоначальники "русской идеи", они "положили истинное основание нашему национальному сознанию" (В.Соловьев), их учение - "первая попытка нашего самосознания, первая самостоятельная у нас идеология" (Н.Бердяев), "славянофильство - тяжеловесный золотой фонд нашей культуры, нашей общественности, нашей цивилизации" (В.Розанов). "То лучшее, что думается о русской культуре, всегда органически срастается со славянофильством" (О.П.Флоренский). Осознанием этого я обязан Вадиму Валериановичу Кожинову (хотя решил эту проблему по-своему). Кожинов не хотел, чтобы я писал диссертацию именно на эту - главную - тему, понимая сложность ее защиты. Даже дал мне другую тему, написал план диссертации и указал основную литературу. Так что я утвердил эту тему вопреки его совету, но потом он это очень высоко оценил - понял, что меня интересует идея, а не защита как таковая. Парадоксально, что он сам так и ушел из жизни…кандидатом наук. Великий, мирового уровня мыслитель и….кандидат. Позор официальной науке! Но мне, не скрывая горечи (ведь он не мог быть оппонентом докторских диссертаций, за лекции получал гораздо меньше своих коллег и пр.), все же говорил: "Когда произносят имя - Чайковский, не спрашивают, какие у него официальные звания". И Бахтин ведь ушел из этой жизни тоже лишь кандидатом наук!
          Еще в 1971 г. (цит. по своему дневнику) он сказал мне: "Сейчас начинается кампания против славянофилов, но это будет недолго. Защите это не помешает, а публикации - да. Если волна докатится до Краснодара, тебе будет трудно". И как в воду глядел. Но случилось еще хуже.
          15 февраля 1972 г. Кожинов написал официальный отзыв о моей главной статье о славянофильстве, где сказано: "Работа В.П. Попова входит в круг многочисленных работ о ранних славянофилах, появившихся в последнее время, и, более того, принадлежит, на мой взгляд, к лучшим из этих работ". А уже 15 ноября этого же года появилась статья зав. отделом агитации и пропаганды ЦК КПСС и будущего "архитектора перестройки" А.Н. Яковлева "Против антиисторизма", которая обрушила на зарождение русского национального сознания, на славянофильство и почвенничество (учение Достоевского) и на современных идеологов русской идеи или, как их называли, "неославянофилов", в том числе на самого Кожинова, всю силу официальной, "интернационалистической", партийной русофобии. Задержало это и мою защиту.
          А в 1978 г. Вадим Валерианович познакомил меня с А.Ф. Лосевым. Парадоксально, но он взял меня на свою первую и единственную встречу с ним! Было торжественное (хотя и немноголюдное) собрание по случаю его 85-летия, куда его пригласил друг юбиляра проф. А. В. Гулыга.
          Последние десятилетия своей жизни Вадим Валерианович Кожинов посвятил истории. Пошел по пути Карамзина - знаменитого писателя, который стал так же великим русским историком. (Этим примером сам Кожинов защищался от нападок т.н. "профессиональных", но бедных духовно историков, оговариваясь, что вовсе не сравнивает себя с самим Карамзиным). Одну из причин этого увлечения он мне сам назвал, пересказав слова Бахтина о том, что литературоведение - межеумочная наука, а серьезные - философия и история. И, конечно, само литературное творчество. Но мне кажется, что еще одну из причин можно понять из высказывания Тютчева: "Апология России…Боже мой! Эту задачу принял на себя мастер, который выше нас всех и который, мне кажется, выполнял ее до сих пор довольно успешно. Истинный защитник России - это история. Ею в течение трех столетий неустанно разрешаются в пользу России все испытания, которым подвергает она свою таинственную судьбу". Кожинов и стал историком, чтобы защитить Россию, спасти ее. А великолепное знание русской литературы и культуры вообще помогло ему глубже, чем другим, понять историю России, по-новому прочитать ее "загадочные страницы". Название его книги - "История Руси и русского слова. Современный взгляд" - это, в сущности, принцип его подхода к истории, уникальная особенность его мышления. А в двухтомнике "Россия. Век XX" есть еще одно уточнение его подхода к истории: "Опыт беспристрастного исследования". Ему он учился у Пушкина, сказавшего о драматическом поэте, что он "беспристрастный как судьба" и потому может "воскресить минувший век во всей его истине".
          Докторскую свою диссертацию "Славянофильство и творческие искания русских писателей XIX века" я защитил в ИМЛИ РАН - родном институте Кожинова в 1995 году. И на защите Вадим Валерианович сказал (цит. по стенограмме): "Я решил взять слово потому, что считаю необходимым оспорить или, правильнее сказать, уточнить одно из положений отзыва Московского педагогического университета. Здесь говорится о пересмотре представления о славянофильстве за последние десять лет, и те, кто не знает хорошо Владислава Павловича и его творческую биографию, могут понять это в том смысле, что он и сам "пересмотрел" свои представления о славянофильстве. Владислав Павлович не принадлежит к тем людям, которые раньше думали одно о славянофилах, а теперь совершенно пересмотрели, свои взгляды. Я хочу заверить, что знаю Владислава Павловича около 30 лет, с тех времен, когда он еще был студентом, и мне хорошо известно, что представление о славянофилах и их роли в русской литературе сложились у него лет 20 назад и никакими "пересмотрами" он не занимался…"
          С тех пор мы больше не встречались (и профессору в последние годы поехать в Москву - финансовая проблема). Мы даже (я старался щадить его время и силы) не переписывались, хотя я посылал, как всегда, ему свои статьи, мы говорили по телефону, но я всегда советовался с ним по главным проблемам не культуры только, но и самой жизни.
          21 января 1971 года, в день Крещения Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа, умер поэт, открытый Кожиновым, о котором он написал ряд статей и книгу - Николай Рубцов. На могиле слова поэта: "Россия, Русь! Храни себя, храни". Через 30 лет и 4 дня умер Вадим Валерианович - в день поминовения святой великомученицы Татианы и студенческого праздника. Такие совпадения не случайны. Слова Рубцова - это и завещание Кожинова. В заключение его последней книги "Победы и беды России" - статья о Рубцове под символическим названием "Чем сердце успокоится?" И там слова: "Мы редко задумываемся над тем, что судьба страны в конечном счете воплощается и в судьбах отдельных ее сыновей, - особенно если это творческие натуры, живущие не хлебом единым. И, вглядываясь в судьбу Рубцова и его поэзии, есть основания верить, что Россия преодолеет свои нынешние беды".