В этой среднерусской глуши казак и находит себе девицу, заманивая ее в "дальний край", туда, на далекий юг. Шутливая концовка пушкинского стихотворения:

Был ей верен две недели,
В третью изменил

          является последним и необходимым штрихом, придающим законченность пушкинскому образу "удалого казака", созданного для ратных забав, а не для прозы семейных будней.
          С тихим Доном и донскими казаками Пушкин непосредственно встретился в 1820 году. На кавказских перевалах дорожный обоз генерала Раевского сопровождали казачьи отряды. Поэт наблюдал, вслушивался и понял нечто для себя неожиданное. В письме брату Льву уже из Кишинева от 24 сентября 1820 года он обронил многозначительную фразу: "Когда-нибудь прочту тебе мои замечания [об] на черноморских и донских казаков - теперь тебе не скажу о них ни слова". Умолчания скорее всего цензурного характера, остается лишь сожалеть, что эти пушкинские "замечания" до нас не дошли.
          В "Кавказском пленнике" поэт впервые выразил эти новые впечатления, следуя собственной музе, которая

Любила бранные станицы,
Тревоги смелых казаков,
Курганы, тихие гробницы,
И шум, и ржанье табунов.

          В пушкинской поэме возникает неожиданный контраст между миром горцев, с их природной воинственностью, и казаками, несущими по заведенному порядку сторожевую службу. Они становятся легкой добычей одиноких и ловких горцев, охотящихся за ними в безлунной ночи. Драматичен эпизод такой охоты, вне всяких сомнений, описанный Пушкиным, что называется, с натуры. Горец, обвешивая пень своим оружием, незаметно плывет вслед за ним, а казак, смотрящий со скалы на темную реку ничего, кроме того пня, в ночной мгле не видит, потому что мысль его витает далеко:

О чем ты думаешь, казак?
Воспоминаешь прежни битвы,
На смертном поле свой бивак,
Полков хвалебные молитвы
И родину?... Коварный сон!
Простите, вольные станицы,
И дом отцов, и тихий Дон,
Война и красные девицы!
К брегам причалил тайный враг,
Стрела выходит из колчана -
Взвилась - и падает казак
С окровавленного кургана.

          Пушкин недаром называет горца "грозой беспечных казаков". Именно этот мотив звучит и в черкесской песне, сопровождающейся грозным рефреном: "Чеченец ходит за рекой". Первый ее куплет как бы дублирует вышеупомянутый эпизод, тем самым его акцентируя:

В реке бежит гремучий вал;
В горах безмолвие ночное;
Казак усталый задремал,
Склонясь на копие стальное.
Не спи, казак: во тьме ночной
Чеченец ходит за рекой.

          В сущности в пушкинской поэме героичным становится мир горцев, защищающий неприкосновенность своего отчего дома, а образ казака, брошенного судьбой в этот чуждый и далекий мир, где война идет не по известным и непонятным ему законам, где на каждом шагу его подстерегает ловушка, перед которой свойственная ему доблесть бессильна, приобретает трагический пафос. Поэтому в эпилоге Пушкин возвращается к теме русского оружия, которому, как он уверен, суждена миротворческая миссия:

Изменит прадедам Кавказ,
Забудет алчной брани глас,
Оставит стрелы боевые.

          Но это дело будущего, увы, даже для нас далекого. Поэт очень тонко постиг весь глубинный трагизм проблемы, заложником которой уже в его пору стало казачество. И образ "беспечного" казака, тоскующего в ночных горах, над чужой шумящей рекой, о далеком тихом Доне, становится в пушкинской поэме поистине символическим.
          После путешествия на Дон и тех наблюдений и разговоров, которые Пушкин не доверил бумаге, в его поэтическом сознании появляется и иной образ казака - бунтаря и мятежника, готового любой ценой платить за столь ценимую им волю (по вышеприведенным данным пушкинского словаря, это первое значение слова "казак"). В неоконченной поэме "Братья разбойники" (1821-1822) такой казак достойно представляет удалую разбойничью шайку:

Здесь цель одна для всех сердец -
Живут без власти, без закона.
Меж ними зрится и беглец
С брегов воинственного Дона,
И в черных локонах еврей,
И дикие сыны степей
..........
Опасность, кровь, разврат, обман -
Суть узы страшного семейства

          Этот же мотив продолжается в пушкинских "Песнях о Стеньке Разине" (1826 год). В письме к брату (ноябрь 1824 г.) Пушкин назвал Разина "единственным поэтическим лицом русской истории". Это можно понимать по-разному, но скорее всего подразумевается связь этого образа с фольклорной традицией. Именно о Разине были созданы в народе песни, и его удаль ассоциировалась с богатырством и широтой души. В пушкинских стилизациях вновь звучит тема разбойничьей вольницы. Разбушевавшаяся стихия нашептывает Стеньке, заманивая его в море синее:

Молодец удалой, ты разбойник лихой,
Ты разбойник лихой, ты разгульный буян...

          Пушкин сохраняет смысловые акценты народной песни, потому Стенька - это прежде всего разбойничий атаман, добывающий в своих набегах богатую поживу, которой он одаряет и матушку-Волгу, и астраханского воеводу, позарившегося на дорогую шубу, наброшенную на плечи атамана.
          В эти же годы в Михайловском Пушкин работал над "Борисом Годуновым", поднимая исторические документы и впервые пытаясь постичь смысл большого исторического времени. События его драмы разворачиваются в начале 17-го века, а о казачестве, по замечанию самого Пушкина, в истории начали упоминать не ранее 16-го века. В этом он следовал за Карамзиным, который писал: "Но важнейшим страшилещем для варваров и защитою для России, между Азовским и Каспийским морем, сделалась новая воинственная Республика, составленная из людей, говорящих нашим языком, исповедующих нашу Веру, а в лице своем представляющих смесь европейских с азиатскими чертами; людей неутомимых в ратном деле, природных конников и наездников, иногда упрямых, своевольных, хищных, но подвигами усердия и доблести изгладивших вины свои - говорим о Донских Казаках, выступивших тогда на театр Истории"6 Поэтому особенно любопытно то, что казаки появляются в "Борисе Годунове" как реальная сила, причем оппозиционная по отношению к Борису. Они стекаются в Польшу под знамена самозванца вместе с опальными холопами из Москвы. Вот этот интереснейший эпизод:

САМОЗВАНЕЦ
Ты кто?
КАРЕЛА
Казак. К тебе я с Дона послан
От вольных войск, от храбрых атаманов,
От казаков верховых и низовых,
Узреть твои царевы ясны очи
И кланяться тебе их головами.
САМОЗВАНЕЦ
Я знал донцов. Не сомневался видеть
В своих рядах казачьи бунчуки.
Благодарим Донское наше войско.
Мы ведаем, что ныне казаки
Неправедно притеснены, гонимы;
Но если Бог поможет нам вступить
На трон отцов, то мы по старине
Пожалуем наш верный вольный Дон.

          Следуя карамзинской истории, Пушкин предельно точен в характеристике исторической ситуации. Казаки, добившиеся больших льгот от Ивана Грозного, в период царствования которого шло активное заселение донских земель верховыми казаками и формирование политической структуры Войска Донского, при Борисе достигнутые привилегии утратили. И поэтому Карела, как представитель общей воли, явился к самозванцу с целью отстоять полученные Доном вольности. Отсюда продуманное обещание самозванца: "... по старине пожалуем наш верный вольный Дон".
          Слово "бунчук"(высокое древко с крестообразной перекладиной сверху, к которой прикреплен конский хвост), звучащее в устах самозванца как своего рода эмблема казачьего войска, связано скорее с традициями днепровских казаков и было принесено из походов против турок и татар. Пушкин не раз упоминает его в "Полтаве", указывая в одном из примечаний к поэме, что "бунчук и булава - знаки гетманского достоинства". Но в данную эпоху, когда память о победоносных казачьих походах на юг была свежей, бунчук вполне мог оставаться общим атрибутом казачьей доблести. Весьма актуальным для этой эпохи было разделение на верховых (пришедших на Дон позже) и низовых (изначальных, исконных) казаков.
          Но далее в "Борисе Годунове" устами мятежного Гаврилы Пушкина, собственного предка, Пушкин дает весьма нелицеприятную характеристику донскому войску, выступившему в поддержку самозванца. Басманов, отстаивающий права наследника царя Бориса, презрительно бросает Гавриле Пушкину:

А вы, кого против меня пошлете?
Не казака ль Карелу? али Мнишка?
Да много ль вас, всего-то восемь тысяч.

          И Гаврила Пушкин, в данном случае выступающий как авторское alter ego (ведь дальше он развивает выстраданную авторскую мысль о силе "мнения народного"), неожиданно с этим соглашается:

Ошибся ты: и тех не наберешь.
Я сам скажу, что войско наше дрянь,
Что казаки лишь только села грабят,
Что поляки лишь хвастают да пьют,
А русские... да что и говорить...

          Здесь поэт также был верен исторической правде, и издержки казачьей вольницы неизбежно должны были обнаружиться в сложившихся обстоятельствах. Но мысль Пушкина глубже: любой гражданский раздор, влекший за собой государственную измену, виделся ему как гибельный для изначальной, пусть даже самой благородной, идеи. Самозванец выступает как орудие судьбы, воздающей преступному Борису. И всем, кто идет за ним, суждена эта, и только эта роль.
          Известно, что основным источником Пушкина при работе над драмой "Борис Годунов" была "История государства Российского" Карамзина. Тем более любопытно взглянуть, как аналогичный эпизод трактуется у историка. Во-первых, Карамзин указывал, что Дмитрий Самозванец прошел своего рода воинское обучение не у донских, а у запорожских казаков. После того, как он сбросил монашескую одежду и явился мирянином, он решил приобрести необходимые навыки и знания: "Среди густых камышей Днепровских гнездились тогда шайки удалых Запорожцев, бдительных стражей и дерзких грабителей Литовского Княжества: у них, как пишут, Расстрига Отрепьев несколько времени учился владеть мечом и копьем, в шайке Герасима Евангелика, Старшины именитого...". У Пушкина же Димитрий уверенно заявляет: "Я знал донцов", и думается, что этот акцент сознательно сделан поэтом, даже в ущерб исторической точности. Школа, пройденная у донцов, могла объяснить дерзость и авантюризм Самозванца, рискнувшего бросить вызов закону и традиции. Такие ассоциации были более привычны для русского общества, знавшего о Стеньке Разине и Пугачеве. Что касается казака Карелы, то это реальный исторический персонаж, который упоминается и у Карамзина: "Зная свойство мятежных Донских Казаков - зная, что они не любили Годунова, казнившего многих из них за разбои - Лжедимитрий послал на Дон Литвина Свирского с грамотою; писал, что он сын первого царя Белаго, коему сии вольные Христианские витязи присягнули в верности: свергнуть раба и злодея с престола Иоаннова. Два атамана, Андрей Корела и Михайло Нежакож, спешили видеть Лжедимитрия.... Удальцы Донские сели на коней, чтобы присоединиться к толпам Самозванца". Важно, что Пушкин опустил факт обращения самозванца к казакам, а представил прибытие Карелы как вольное решение Дона выступить против притеснений монаршей власти. Это само по себе знаменательно и позволяет понять пушкинскую концепцию казачества как силы во многом "самостийной", а потому и неуправляемой. Отсюда последующие сведения Гаврилы Пушкина о том, что "казаки лишь только села грабят". Кстати, в связи с этим очень любопытно наблюдение Жуковского, посетившего Новочеркасск вместе с императорской фамилией в 1838 году и записавшего в своем дневнике: "Смотр двадцати казачьих полков. Государь недоволен. "Это мужики, а не армия". От чего? Казацкая армия может существовать только на границе, в виду неприятеля. Покой ее портит. Или она становится обыкновенною регулярной армией. Но они смотрят только на выправку". Пушкин считал участие казачьего войска в своего рода интервенции против отечества делом неправым, поэтому ясно указал на последующую расплату - моральное разложение воинства, вырождающегося в грабителей и мародеров.
          Дальнейшее развитие тема казачества получила в поэме "Полтава" (1828 год). Давно было отмечено, что "Полтава" явилась в определенной степени ответом на поэму К. Рылеева "Войнаровский", где Мазепа был изображен бунтарем и героем, отстаивающим гражданские свободы. Для Пушкина исторический Мазепа - прежде всего честолюбец, вложивший в свой бунт личные политические амбиции.
          Характерно, что в поэме Пушкина развернувшееся в ту пору на Дону восстание Кондратия Булавина связывается с политической интригой Мазепы:

Повсюду тайно сеют яд
Его подосланные слуги:
Там на Дону казачьи круги
Они с Булавиным мутят;
Там будят диких орд отвагу;
Там за порогами Днепра
Стращают буйную ватагу
Самодержавием Петра.

          Как известно (и об этом не мог не знать Пушкин), восстание Булавина раскололо Дон и не было поддержано значительной частью низового казачества, отказавшегося выступить под знаменем "вольности кровавой". Поэтому казаки в поэме Пушкина также принадлежат разным лагерям.. Если Мазепа окружен "толпой мятежных казаков", то авангард войска Петрова составляют казачьи "отряды конницы летучей". Свою рану, как указал Пушкин в примечании 31, шведский король накануне боя получил при встрече с казаками петровского войска: "Ночью, Карл, сам осматривая наш лагерь, наехал на казаков, сидевших у огня. Он поскакал прямо к ним и одного из них застрелил из собственных рук. Казаки дали по нем три выстрела и жестоко ранили его в ногу".Великолепное описание Полтавской битвы открывается следующими строками - прелюдией боя:

Уж близок полдень. Жар пылает.
Как пахарь, битва отдыхает.
Кой-где гарцуют казаки.
Ровняясь, строятся полки.

          Завершается поэма описанием бегства Мазепы в сопровождении поверженного шведского короля. Во время ночной остановки на заброшенном хуторе ему встречается безумная Мария. А отступающие вместе с Мазепой казачьи отряды совершают свой обычный походный ритуал:

Редела тень. Восток алел
Огонь казачий пламенел.
Пшеницу казаки варили;
Драбанты у брегу Днепра
Коней расседланных поили.

          Путь Мазепы - в чужие края и к бесславной кончине, а они? Скорее всего их ждет столь же бесславное возвращение в родные края.
          Апофеоз Петра, которым завершается пушкинская поэма, определил и расстановку исторических акцентов в "Полтаве". Итак, определились два образа, две ипостаси - казачество как воплощение мятежа, оппозиции, вольницы и казачество как оплот службы государевой и воплощение благородной воинской доблести.
          Впереди был 1829 год - новая встреча Пушкина с Доном, Кавказом и казаками.

Назад