Василий Моляков Осень в Вешенской

начала была толстая книга большого формата, на обложке которой в воде отражался всадник. Потом на экраны вышел фильм Сергея Герасимова "Тихий Дон", где я впервые услышал это назва­ние - Вёшенская. В то время я жил в Баку, и "Вёшенская" - это было нечто далекое, где-то на Дону, на полпути к Москве. Затем отца перевели служить в Ростов-на-Дону, но по-прежнему "Вёшенская" для меня оставалась чем-то далеким на севере области. Если сна­чала название "Тихий Дон" ассоциировалось у меня с именем С. Герасимова и его фильмом, то теперь, естественно, за названием уже не фильма, а книги вставало имя Михаила Шолохова, который жил там, в Вёшках, и к нему постоянно приезжали самые разнообразные гости и делегации со всего мира.
          Очередная вспышка детского интереса к имени писателя и тому месту, где он жил, разгорелась после того, как отец вернулся с читательской конференции, проходившей в окружном доме офицеров, и на которой лектор высказал предположение, что Давыдов и Нагульнов, скорее всего, будут убиты. Зал ожидал чего-угодно, но только не этого, и в один голос смог выдохнуть лишь, единственное: "Что?!! . . ." Прошло время. Я прочитал Шолохова, но по-прежнему Вёшенская оставалась для меня станицей из далекого прошлого, время в кото­рой замерло где-то между 1914-м и 1941-м годами. Почему? Не знаю...
          Я любил путешествовать, но странствия мои сначала ограничивались местами, где жили родственники и была крыша над головой. Это уже потом я практически освоил такие понятия как "кэмпинг" и "турбаза" и мог отправиться в любую поездку, насколько позволяло наличие денег, только вот по-прежнему в Вёшенской не было ни турбазы, ни кэмпинга . . .
          Судьба забросила меня на воинские сборы, и вот там-то я познакомился и подружился с Виктором Боковым, который жил в Вешках и пригласил к себе в гости. От Ростова до Вёшенской - триста двадцать километров, а автобус буквально "ползёт" по шоссе в течение долгих девяти часов. Если ехать днем, то за городом Миллерово, после поворота с Воронежской трассы, возникает впечатление, что небо с каждым километром становится все ближе и голубее, а земля как-бы приближается к нему, поднимаясь всё выше и выше. Это чувство возникает у меня на этих ста сорока с лишним километрах от Миллерова до Вешек каждый раз, когда я здесь проезжаю.
          Вот, наконец, в конце пути появляется табличка с надписью "Степной Орел", - это у поворота на Базки, - и слева от дороги, на высоком меловом откосе видишь распахнувшего широкие крылья брон­зового орла, который, казалось бы, готов вот-вот оторваться от земли и подняться в небо. Сразу за орлом - мост через Дон, за мостом кольцевая авторазвязка, поворот направо и - скромная ав­тостанция, от которой в стороны от главной дороги отходят утопающие в горячем песке улицы.
          Буквально на следующий день после моего первого приезда на пляже появилась группа немецких туристов, которые с удовольствием грелись на горячем песке, а потом, окунувшись в прохладную воду, вдруг сказали, что если бы они знали о таком замечательном ме­сте, то не поехали бы ни в Москву, ни в Ленинград...
          Небо здесь очень синее, солнце горячее, а песок обжигает ноги, если они босые. От дома Бокова к центру станицы можно пройти по улице Шолохова, самой тихой и самой красивой здесь, особенно осенью. На неё же выходит дом, где жил писатель после войны, ещё один дом, типичный казачий курень, где писались страницы "Тихого Дона". На этой же улице - центральная площадь станицы, где встречают гостей, проводят фольклорные праздники и "шолоховские дни, стоит музей творчества писателя, а рядом высится собор архистратига Михаила, упираясь в небо своим золочёным крестом.
          Параллельно улице от площади ведёт какой-то тупичок, упирающийся в зеленый забор, который, как неожиданно оказывается, окружает дом писателя. Прямо в этом месте Дон образует крутую излучину, над которой на высокой круче стоит шолоховский дом. На противоположном, правом, берегу был большой хороший пляж, но так было больше десяти лет тому назад. Именно тогда меня как-то занесло на паром, который перевозил желающих на правый берег. Вместе со мной на пароме было четверо или пятеро пасса­жиров, один из которых показался знакомым. Я сначала даже не по­верил своим глазам - Марат Тимофеевич! Он только что приехал из Серафимовича, бывшей станицы Усть-Медведицкой, откуда уезжал накануне под колокольный звон и рас­сказывал об этом с какой-то тихой грустью. Правда, более сильное влияние на его настроение оказали не колокола, а некая московская газетка, в которой в очередной раз подвергалась сомнению принадлежность "Тихого Дона" перу Шолохова: кто же написал "Тихий Дон"? Он молча протянул мне газетку, потом взял ее назад и сказал только, что можно пройти вниз по излучине, а по дороге, которая вела вдоль берега, дойти до Базков. Зная его профессиональные и научные увлечения, я не стал приставать к нему с разговорами на больную тему и пошел по берегу, оставив своего нечаянного спутника недалеко от парома, на берегу. Как раз на излучине, у самой воды кто-то выстроил на песке замок, который еще не успел высохнуть и рассыпаться. За поворотом открывался так называемый "правительственный пляж", где раньше, как правило, под деревьями стояли автомашины "дикарей", правда, сейчас этот пляж почти до самой воды зарос камышом...
          Можно прийти в центр станицы и другим путем, если вам не лень топать ногами и имеется привычка к этому делу. Особенно тогда, когда вас уже порядочно "занесло" от центра куда-нибудь "к черту на рога". От "Степного Орла" открывается широкий вид на всю излучину Дона и центр станицы, который легко угадать по куполу собора. Сам же орел не просто бронзовая птица, особенно если учесть надпись на нем: "Орёлик хоть и молодой, а крылья распахнул…" Это сказал о Шолохове Серафимович. Орел словно бы смотрит на мост через Дон, на речные воды, которые текут здесь с незапамятных вре­мен, меняя иногда своё русло и оставляя после себя цепь богатых рыбой озер. Сразу за мостом, на левом берегу, можно спуститься с высокой насыпи вниз на грунтовую дорогу. Слева и справа шелестят листвой деревья, топи чередуются с посадками картошки, заходящее солнце блестит в дорожных лужах, а в небольшом ерике еще совсем недавно стоял, приткнувшись к мели и круто накренившись на борт, какой-то пароходик или небольшая баржа, которая - при наличии богатого воображения - могла бы послужить основой какого-нибудь ро­мантического рассказа. Но вот деревья расступаются, и перед глаза­ми возникает улица Набережная, с одной стороны которой поднимают­ся вверх стоящие тесно друг к другу усадьбы вешенцев, а с другой - склонившиеся ветвями почти до земли старые ветлы. Еще совсем недавно здесь можно было увидеть крытую чаканом крышу над глинобитной стеной, а сейчас в этом же самом месте стоит современный коттедж с тарелкой НТВ на крыше. И здесь же, на другой стороне утоптанной дороги лежит знакомая длинная колода, рядом с которой мирно пасутся гуси. Ветлы образуют своеобразный зеленый коридор, по которому можно подойти почти к самой стеле, на которой написано "Вёшенская", а рядом со стелой возникает нечто, что заставляет кинопленку собственных воспоминаний быстро крутиться назад...
          В Ростове как-то появилась скульптурная группа: Гри­горий Мелехов и Аксинья во время своей первой встречи. Скульптура была неплохая, но вот стояла неудачно: на левом берегу Дона она терялась на фоне деревьев, постаментная плита была из плохого бетона и скоро стала ноздреватой, как краюха хлеба. В общем, в очередной какой-то раз объявившись на набережной, я не увидел знакомой пары и только гадал о том, куда ее перенесли.
          И вот теперь Гришка верхом на коне и несущая на коромысле воду Аксинья стоят на высоком берегу Дона, на месте, которое, кажется, предназначено им самой историей. Почему-то сразу вспомнился лейтенант Игорь Максимук, который как-то пел под гитару: на сборах:

Встает над Доном алая заря,
Туман клубится розовато-синий,
А мимо дома деда Щукаря
К реке выходит с ведрами Аксинья?
Пастух побудку стаду проиграл,
Пропел петух на хуторе спросонок,
По большаку куда-то проскакал
Лукавый конопатый "нахалёнок''!
Дон мой, Дон! Былинный Тихий Дон!
Водой студеной омываешь Вешки?
Я в эту землю издавна влюблен,
Хоть первый раз судьбой сюда заброшен,..