н решил вести стаю к Камню. Здесь, у реки, им до весны не дотянуть. Летошние волчата уже едва стояли на ногах, плоха была и старая волчица. Пока держались молодые прошлогодние волки и он сам, надо было идти. Там пролегала дорога, по которой бегали изредка нарты. Это было опасное предприятие, но идти надо. Он поднял летошних, вытащив их за шкирки из уютного, но уже порядком остывшего логова, клацнул зубами на старую волчицу, заставляя идти, и повел.
          Сам шел впереди, за ним двое прошлогодков не отставали и даже успели поцапаться, нежданно-негаданно найдя на снегу замерзшего лемминга, этакую малюсенькую мышь, неведомо как выскочившую на твердый, зализанный ветрами наст и схваченную морозом.
          Он переживал восьмую зиму, но такой суровой еще не помнил. Зайцы ушли - это бывало, откочевали олени - они откочевывали к югу каждый год, но в эту зиму отлетели к югу и совы, а это был худший из худших признаков. Это означало, что мыши не могли выйти на снег. А только на них могли надеяться и волки, чтобы дотянуть до весны, которая, он чувствовал, была уже совсем близко.
          Чувство вины и ответственности перед семьей делало его еще более угрюмым и суровым, он гнал стаю к Камню, заставляя порой бежать. Являлась даже мысль, не бросить ли вконец измученную самую малую, но мать противилась, и он уступал, вынужденный смирять свой бег. До Камня оставалось совсем немного.
          Долгая ночь уже озарялась рассветами, вот-вот выглянет, он знал, ослепи-тельно-красный краешек солнца. Мороз, однако, не ослабевал. Не перед солнцем отступал мороз, а перед южными ветрами, и легкое дуновение их уже ощущалось. Одна-единственная добыча, наесться как следует один-единственный раз - и семья спасена. Покинут их двое молодых, подрастут и станут помощниками на охоте летошние малые, старая волчица родит новых щенят, и жизнь пойдет своим чередом, простая и счастливая.
          Вот он Камень, в логове под которым он родился. Когда-то тут расстила-лась бескрайняя заснеженная тундра, но затем пролегла дорога, проносились запряженные оленями или собаками нарты. Мать ушла на поиски нового логова, а в это время люди обнаружили и забрали их, малых волчат, увезя в свой поселок, и все свое первое лето, пока не подрос и не смог бежать, он жил среди собак, кормясь собачьим молоком и рыбой.
          ...Он начал рыть снег, но вскоре убедился, что может поранить лапы, а этого он позволить себе не мог и заставил молодых откапывать старое логово. Старая волчица в изнеможении свернулась на снегу, подгребя себе под живот летошних малых, чтоб теплее, и дремала.
          Докопались до самого мха. Мышами пахло так, что кружилась голова, но не слыхать было ни писка. Совсем плохо. Подкрепиться бы перед охотой, однако...
          А дорога жила. Он обнюхал следы и убедился, что они совсем свежие. Пахло рыбой и копотью человеческих одежд. Следы были собачьи. Плохо. Олени лучше, богаче и легче добыча. Впрочем, выбирать не приходилось, надо было быть готовым ко всему.
          К счастью, ждать пришлось недолго. Южный ветерок, несший на себе дыхание весны, вскоре донес и дух собак, который он хорошо знал. Он рыкнул на малых, велев оставаться им в логове и чтобы ни звука, а молодых заставил рыть себе убежища за Камнем, затаиться и ждать, наблюдая за ним и за матерью, и делать то, что будут делать они. Молодые волки не были еще на охоте, но они должны были знать, что и как делать.
          Упряжка зазвенела всеми своими ремнями и полозьями, когда закончился коротенький рассвет и снова стемнело. Это хорошо. Тот, кто стоял на полозьях нарт и мог стрелять, не мог видеть спрятавшихся волков, не могли их учуять и собаки. Еще хорошо было и то, что нарты пробегали почти задевая Камень. Оба старых волка напряглись. Впрочем, на подругу он особенно не рассчитывал, она была слишком слаба, чтобы справиться с сытой собакой. Ее задача была прыгать в нарты и тащить что можно.
          Нарты скользили легко, со звоном, каюр молчал, ибо не было нужды подгонять непринужденно бегущую упряжку. С радостью старый волк отметил, что упряжка мала, всего шесть собак, с такой сворой управиться будет нетрудно, только бы завалить вожака.
          Он задрожал от восторга, когда белая голова вожака поравнялась с Камнем, и бросился грудью ему на плечи, чтобы сбить с ног и вцепиться клыками в горло. Он понадеялся на вес свой и силу прыжка, позабыв, что легок стал от голодухи и силы за долгую зиму значительно поубавилось.
          Собачий вожак отпрянул, увернувшись от клыков нападающего волка, однако упряжка смешалась, нарты наскочили на заметавшихся в испуге задних собак и перевернулись. Свалившийся в снег каюр с перепугу пальнул в небо, ничего не понимая, а завидев волков, кинулся обрезать ремни, освобождая собак, которые тут же бросились грызться между собой. Волнение схватки придало силы старой волчице, и она вцепилась в горло собачьему вожаку прежде, чем успел освободить пса от ремней каюр. Двое старых ослабевших волков уложили сильную собаку, остальные же побежали, освобожденные, привычной дорогой. За ними бежал каюр, то и дело оглядывавшийся и паливший из ружья наугад.
          Какая-то возня еще продолжалась под Камнем. Старый волк заглянул туда: это двое молодых волков пытались совладать с молодой собакой, с перепугу забившейся в самое логово. Он оставил ее им и принялся разгрызать мешки, свалившиеся с опрокинутых нарт. О, это все была мороженая рыба. Старая волчица схватила тушку и жадно принялась грызть, однако он оставил холодную рыбу и поспешил к теплой туше собачьего вожака, чтобы теплым кровавым мясом скорее восстановить силы и уходить подальше от опасного места. Сообразила это и старая волчица и присоединилась к нему. Увидев это, оставили забившуюся в логово собаку и молодые волки, им не справиться было вдвоем с молодой сильной собакой, и они поспешили к родителям и принялись рвать вместе с ними кровавую тушу.
          Насытившись и полежав на снегу, старая волчица вспомнила про летош-них волчат и, превозмогая сытое изнеможение, подошла к логову, тихим порыкиванием вызывая их к еде. И только тут она увидала светящиеся в темноте зелеными огоньками чужие глаза и гортанно зарычала. Однако изнеможение после обильной еды было так велико, что броситься на жертву она не могла. Подошел старый волк и тоже зарычал, ничего, однако, не предпринимая. Из-под брюха загораживавшей выход из логова дрожащей собаки выползли волчата и жадно набросились на еду. Собачий вожак был довольно упитан, его одного хватило всей стае-семье.
          Дав время отдохнуть после горячей еды и еще раз насытиться холодной рыбой, старый волк поднял стаю. Надо было уходить. Проведя щенячье детство свое среди собак, около людей, он знал, что сюда вернутся, чтобы их перебить. Волки выстроились цепочкой и пошли след в след обратно к реке, где люди их не могли найти. Волчица обратила внимание на приставшую к ним собаку. По отвратительному запаху, исходившему от нее, волчица поняла, что это сука, и взглядом сказала волку, что ее нельзя оставлять в живых. Старый волк не послушал ее, равнодушно отвернулся и побежал вперед, увлекая за собой стаю. Волчица хотела сама прикончить ее, однако сообразила, что одной ей с молодой сытой собакой не справиться. Она была тяжела, весной ей было щениться. С угрозой рыкнув покорно отвернувшей взгляд собаке, она побежала за старым волком.
          Помедлив, сука вернулась к логову и по собачьему своему инстинкту стала затаскивать разбросанную по снегу рыбу под Камень и зарывать запасы снегом. Старый волк оглянулся и, понаблюдав за действиями собаки, понял ее. Подумав минутку, он повернул стаю обратно, чтобы подобрать и спрятать всю разбросанную по снегу рыбу. Сука сообразила, что ее поняли и одобрили, и, приблизившись к старому волку на полусогнутых лапах, осмелилась лизнуть его в нос. Он же в знак расположения к ней легонько прикусил ей нос. Она радостно завиляла хвостом и, когда волки вновь цепочкой побежали в заснеженную даль, пошла за ними, пристроившись последней.
          Оглядываясь на нее, старая волчица с угрозой оскаливалась, но сука не обращала на нее внимания. Она поняла, кто старший в стае и кому следует подчиниться. В своей своре она подчинялась вожаку и каюру, здесь же в стае ее хозяином был старый волк. Она знала, что он ее полюбит, как прежде любили белый вожак и каюр, и мало-помалу за долгий путь к реке обошла волчат и молодых волков, определив себе место непосредственно за старой волчицей.
          Волчице было не до нее. Вернувшись в родное логово, расположенное в глубокой пещере на крутом берегу реки, она часами лежала у входа, наблюдая за солнцем, лучи которого все нежнее гладили ее тяжелеющий живот. Старый волк с собакой и молодыми волками еще несколько раз ходили к Камню, наедались там и приносили по рыбине волчатам и старой волчице. Сука ничего не приносила, она не понимала, что нужно приносить часть добычи в логово. У собак такого обычая нет. Волчица сердилась, но, видя расположение старого волка к собаке, терпеливо ждала, когда молодые волки уйдут заводить свои семьи, надеясь, что с ними уйдет и она.
          Вскоре стали выбегать из-под снега на солнышко длиннохвостые леммин-ги. Прилетели совы. А еще чуть позже, когда под натиском теплых лучей разрушился твердый наст, стали появляться и зайцы. Волчица забилась в глубь пещеры и никому не позволяла туда заглядывать.
          Старый волк уходил на охоту, за ним следовали молодые волки и собака. Как и молодые волки, она не умела охотиться, но, сильная, ловкая, легко постигала науку. Старый волк любовался ею. Ее стройными длинными лапами, светлой, намного светлее, чем у старой волчицы, густой серой шерстью, ее пушистым круглым хвостом. Он подолгу мог смотреть в ее карие глаза, так что она, смущаясь, жмурилась и скалилась в улыбке, подползала к нему и лизала в нос. Одного он не мог понять: зачем она, когда он приносил добычу и клал у логова для волчицы, у которой появились на свет новые волчата, съедала то, что ей не принадлежало. Голодная волчица выползала на свет и недовольно рычала на него. Он повинно опускал глаза, не умея объяснить ей, что в семье происходит что-то неладное, и грозно рычал на молодую суку. А она заглядывала ему в желтые глаза своими лучистыми карими глазками и подставляла нос, чтоб он куснул ее. Он не мог устоять и ласково покусывал ее холодный черный нос, жадно ловя исходивший от нее дурманящий запах. В этом тоже был какой-то непорядок. Такого не было у волков, чтобы течка у самки начиналась ранней весной.
          Не покидали семью и молодые волки, хотя им пора было заводить свои семьи, и старый волк догадывался, что их привлекает пьянящий запах. Своим поведением она нарушала все волчьи законы, но он не мог с ней ничего поделать. Его щенком кормила вот такая же светло-серая с круглым хвостом собака, и то ли ее молоко исказило древние инстинкты, то ли он попросту не ведал, что сердцем своим руководит не он, а повелевают им карие глазки и этот запах, исходящий из молодого сильного тела, разбуженного весной. По их законам, он должен был дождаться, когда старая волчица выведет из пещеры на свет щенят, но он этого уже не хотел и льнул к Кареглазке, сурово рыча на молодых волков, следовавших за ними повсюду не отставая ни на шаг. А она всем троим виляла хвостом, со всеми хотела дружить и всем давала покусывать свой черный нос. Старый волк злился, кидался на сыновей с оскаленной пастью, однако они, также вздыбив шерсть на загривках, не отступали, готовые вдвоем кинуться на него. Он отступал, оглядываясь на Кареглазку. Она подползала к нему на брюхе и повинно стелилась у ног. Это его утешало.
          Не понимала, что происходит в семье, и старая волчица. Шестой раз щенилась она, но такого еще не было, чтобы отец оставлял ее со слепыми щенками голодной. Малые еще глаз не успели открыть, как ей пришлось оставить их и идти на охоту.
          Долг повелевал старому волку идти за нею. Он призывно порыкивал, зовя за собой Кареглазку, а она притворялась, будто не понимает его. Не повиновались старому и молодые волки. Разгневанная волчица с глухим рыком кинулась на них. Молодые не отступили. Воспользовавшись случаем, старый волк бросился на выручку волчице, и, потрепав как следует молодых, они отогнали их подальше от логова и спихнули с крутого берега в речку.
          К тому времени вернулись, кочуя по тундре кругами, олени-карибу. Выйдя на охоту без молодых возмужавших волков, в сопровождении неумелых прошлогодков, старые волки встретили, на счастье, вышедшую на охоту соседнюю семью и объединились с нею. Охота выдалась на славу. Задрав двух оленят и наевшись, наконец, как следует за всю долгую зиму, волки отлеживались, пока пригревало солнышко, и потом разошлись своими дорогами, уже на закате. Запасливая старая волчица тащила на спине, придерживая зубами, новорожденного олененка, чтобы накормить слепых волчат, которым не хватало молока и предстояло преждевременно испробовать настоящего свежего мяса. Но и это радовало волчицу, волчата выживут. И она, превозмогая усталость, тащила тяжелую добычу к логову.
          Сбросив у входа с плеч теплую ношу, она тихо заскулила, призывая волчат к еде, и принялась разгрызать шкурку олененка, чтобы слепые волчата могли сразу нащупать кровавое нежное мясо. В логове было тихо. Волчица озадаченно прислушалась: ни звука, ни писка не доносилось из глубины пещеры. Ужас охватил старую волчицу. Она осторожно поползла по узкому проходу и вскоре наткнулась на холодное тельце щенка. Она попятилась и, выбравшись на свет, протяжно завыла.
          На вой ее подбежал старый волк и, поняв, что что-то неладное в логове, полез внутрь. Он нашел там всех троих волчат с перекушенными глотками. Выбравшись из пещеры, он сперва сурово глянул на Кареглазку. Она невинно завиляла пушистым хвостом и подползла к нему, привычно подставляя нос. Он заглянул в ее ласковые глазки и не смог удержаться, чтоб не куснуть черный нос. И она в ответ нежно куснула его за нос. Нет, он не мог обвинить ее.
          Сурово отстранившись, он поднял голову и увидал молодых волков, кругами ходивших поодаль. Для него не оставалось сомнений, что в содеянном виноваты они, потому что должны были уйти. Это ясно им было показано. Он бросился к ним, оскалившись всей белозубой пастью, в глубине сознания надеясь, однако, что они не примут вызова и побегут. Так должно было быть, ибо они дважды виноваты. Но молодые волки не побежали. Это был третий их проступок. Они лишь отошли друг от друга, поджидая старого волка, и, когда он набросился на одного из них, свалив с ног и намереваясь мертвой хваткой вцепиться в горло, второй молодой прыгнул ему на плечи сзади и, не сумев сбить с ног, разодрал холку. Старый волк понял, что это не просто семейная грызня, но что-то страшное.
          Искоса с презрением поглядывая на воющую волчицу, сука с удовольстви-ем наблюдала за грызней волков. Вид дерущихся самцов возбуждал ее и подпитывал молодые силы. Она впервые испытывала столь острое ощущение.
          У старой волчицы не было сомнения, кто виновен в гибели волчат. Она метнулась к суке, намереваясь одним метким ударом вспороть ей жилу, что бьется у самого горла. Однако, усталая после охоты и ослабевшая от потрясения, не рассчитала прыжок и промахнулась. Кареглазка отскочила, а затем сверху налетела на упавшую волчицу и ухватила ее за загривок у самых ушей. В мгновение омертвевшие лапы старой волчицы подогнулись, и она распласталась на брюхе под тяжестью сытого тела молодой смердящей собаки.
          Подержав жертву в таком положении короткое время, Кареглазка поняла, что та не может сопротивляться, и отпустила ее. Тихо скуля, волчица уползла в логово к своим окоченевшим волчатам.
          Брел, шатаясь, к логову и старый волк, побитый молодыми. Кареглазка весело оскалилась ему навстречу, но он обошел ее, угрюмо отворачивая взгляд, и лег у логова, с печалью поглядывая на скулящую подругу. Кареглазка запрыгала и весело заскулила, зовя его за собой, но он не смотрел на нее. И тогда она побежала вдоль берега на юг, где, знал старый волк, располагался поселок. И за нею побежали оба молодых волка, догнав ее и пристраиваясь к хвосту, с вожделением принюхиваясь к исходящему от нее запаху.
          Убитые горем, старые волк и волчица смотрели им вслед. Они не могли понять, что произошло. Вместо двух волчьих семей, которые могли создать два молодых волка, получилась смешанная свора. Это были уже не волки, это были собаки...

Аксайский район
Ростовской области