Алексей Волохов, Жизнь и смерть Чарльза Буковски

не не нравятся люди. Мне даже я сам не нравлюсь. Со мной, должно быть что-то не так." - эти слова, достойные, пожалуй, принца датского, принадлежат самому грязному и неблагородному представителю американской литературы, Чарльзу Буковски, чьи книги не рекомендуется читать несовершеннолетним и агрессивно настроенным поборникам нравственности, но именно им и адресована большая их часть:

Все это ужасно странно.
Так представьте себе, что если бы
Христу
На картинках не замазывали хрен
Вы бы эту книжку не прочли

          Буковски покорял и будет покорять читателей не столько эпатажем, сколько особой доверительной манерой изложения. Чтение Буковски - это прежде всего легкая, дружеская, предельно откровенная беседа, причем никогда не говорится слишком много, или слишком мало - произносится столько слов, сколько необходимо, чтобы расставить какие-то акценты, заострить на чем-то внимание, остальное додумывает читатель. В общем, Буковски воплощает в тексте тот самый принцип айсберга, изобретение которого приписывают Хэмингуэю, одному из его любимых писателей.
          У Бука те же простые, емкие фразы телеграфного стиля, та же четкость и, подчас, грубость вместе с полным отсутствием эпитетных нагромождений, царство простых глаголов и не менее простых прилагательных, - в общем, все то, что так любили наши шестидесятники… Но, думается, последние были бы в шоке от максимальной натуралистичности шестидесятников американских, к коим отчасти можно отнести и Буковски.
          Дешевые мотели, барные стойки, похмелье, пьяные шлюхи и грязь - постоянные атрибуты жизни героев Бука, утративших, или даже никогда не имевших светлых идеалов: очень расплывчато просматривается поэтому любовь и дружба, а выпивка из способа ухода от действительности превращается в метод отчуждения.
          Помнится с легкой руки Гертруды Стайн кружок авторов, в который входили Ремарк и молодой Хмменгуэй, стали называть Писателями Потерянного Поколения. В сущности, настоящее героев Бука - это будущее героев Потерянного Поколения. В этом смысле Буковски можно назвать писателем постпотерянного поколения, но уверен, это его волновало меньше всего. И в этом был весь он. Именно этим и привлекал.
          "Любой скажет вам, что человек я не очень порядочный. Да я и слова-то такого не знаю. Меня всегда восхищали злодеи, изгои, сукины дети… Они всегда способны на неожиданные поступки и сильные чувства. Нравятся мне и мерзкие бабы… Извращенцы мне интереснее, чем святоши. Я могу общаться с бродягами, потому что и я - бродяга."
          Цинизм, эпатаж, пренебрежительное отношение к себе и к окружающим стали красной тряпкой для толпы: его ненавидели и превозносили, а он с одинаковым подозрением и сарказмом относился к тем и другим. На заявления Сартра, провозглашающие его величайшим поэтом Америки, Буковски ответил подчеркнуто отчужденно: "Утверждать, что я - поэт, значит, помещать меня в компанию версификаторов, неоновых гурманов, лохов и мерзавцев, маскирующихся под мудрецов". В то же время ему ничто не мешало называть себя лучшим поэтом Калифорнии. Его жизнь и творчество - это грандиозная пародия на всю возвышенную американскую идеологию и литературу. Во всех текстах он ставит бытовой фактор на первое место, указывая на то, что именно "бытовуха" говорит о настоящей сущности человека, что именно она еще больше отдаляет людей друг от друга: обычная тупая работа, обычные отупевшие сослуживцы, обычные тупые серые "мебелирашки"… превращают всех в обычных одиноких тупых животных.
          Абсурдность состоит в том, что иногда эти животные способны задумываться о том, где они находятся… Герои Потерянного Поколения всеми помыслами остались в прошлом, в войне, а где находятся герои Бука? Он и сам не знает, или, подчас, не желает знать, чтобы не сойти с ума, а, может быть, он уже свихнулся - тогда это тем более бесполезно. Жизнь превращается в существование, и в борьбе с осознанием этого действует единственное средство - забытье. Созвучный Буковски по фамилии (а иногда и по духу) наш поэт В.Высоцкий писал: "Безвременье вливало водку в нас". Напитки разные, но суть одна и та же, в независимости от строя и географии. И Бук говорит схоже, но чуть глобальнее: "Работа при либеральном строе так же отупляюща, как и при тоталитарном", поэтому весь смысл существования сводится к тому, чтобы как можно приятнее для себя дожить до конца дней: "Никакая жизнь, в конечном итоге, не срабатывает, но самая лучшая из возможных зависит от количества банок пива, денег, чтобы ездить на бега, и согласной тетки любого возраста и формы, в хороших старомодных пажах и туфлях на высоком каблуке." (Высоцкому до такого подняться (или опуститься) не представляется возможным: ведь Россия всегда ищет великий смысл, которого зачастую просто нет).
          Женщины в пажах… Женщины на высоких каблуках… Они занимают практически то же самое место, что и алкоголь: "если мы начинали волноваться, единственным доступным средством от волнения была ебля". В любом случае на первом месте выпивка, но выпивка без женщины по Буку - это онанизм, а женщина без выпивки - мозговой онанизм. Идеала женщины, в общем, нет - есть подходящие к выпивке "бляди", есть - неподходящие - вот, в принципе, вся классификация. Точнее говорит сам Буковски: "Все женщины - блядво, хотя честные бляди хороши и желанны". Причем, упившись до чертиков, героям Бука уже глубоко наплевать - трахают и честных, и нечестных, и порой все, что движется:
          - Эти статьи пишете вы? "Заметки старого козла"? - спросил господин Вашингтон.
          - Я.
          Он передал экземпляр господину Лос-Анжелису.
          - Вы это видели?
          - Нет, нет, я не видел.
           Над моей колонкой был изображен ходячий член на ножках, громадный, ГРОМАДНЫЙ И НА НОЖКАХ. А история была о том, как я вдул моему другу по ошибке, по пьянке, приняв его за какую-то свою подружку. Потом две недели не мог выжить его из моей квартиры. Это была чистая правда.

          И что не движется тоже:
          - Боже мой, Билл, это было прекрасно, прекрасно!
          - Да ты спятил, ты же только что выебал мертвую бабу!
          - А ты всю жизнь ебешь мертвых баб - мертвых баб, с мертвыми душами и мертвыми мохнатками, - только ты об этом не знаешь!..

          Но между тем, все эти грязные, патологические истории ("истории обыкновенного безумия"), ничего общего не имеют с любовью, которая, так или иначе, где-то мелькает на горизонтах, но она до того трудноуловима, до того скрыта этим постоянно присутствующим ощущением пустоты, что герои и сам автор почти не верят в ее существование - это, наверное, самый грустный мотив его поэзии и прозы:

Не раздевайте мою любовь
там может оказаться манекен;
не раздевайте манекен
а вдруг там
моя любовь

           Почитайте роман "Женщины", рассказы "Ебальная машина", "В моем супе печенье в форме зверушек", "Принеси мне любовь", "Самая красивая женщина в городе" и стихи, конечно же, - юмор и иронию с грязью вы там тоже найдете, но еще больше там обыкновенной тупой, как и сама жизнь, боли:
          "Я встал, нашел бутылку вина и как следует к ней приложился. Кэсс, самая красивая девушка в городе, умерла двадцатилетней. На улице зазвучали автомобильные гудки. Очень громко и назойливо. Я поставил бутылку и заорал:
          - ЗАТКНИТЕСЬ, ЧЕРТ ВАС ПОДЕРИ, СУКИНЫ ДЕТИ!
           Неумолимо надвигалась ночь, и я ничего не мог с этим сделать.

          Буковски никогда не задумывался над тем, хороши ли его рассказы и стихи. Он попросту писал, когда хотелось и не писал, когда не хотелось: "Мне нравится сказать то, что я должен сказать и отвалить". Бук лишний раз доказал, что хорошая литература складывается из знания того, о чем пишешь, и простоты слога. Именно поэтому первое впечатление обманывает и тянет присоединить его к какому-либо течению или кружку писателей, но если захотеть, можно и в букваре найти черты классицизма, модернизма, постмодернизма и еще хрен знает какого "-изма", но кому от этого станет легче?
          Буковски интересовала содержательная сторона, зачастую ничего за собой не несущий формализм в литературе и искусстве выглядит, по мнению Бука, так же, как сперма, оказавшаяся не там, где ей по природе полагается быть:
          - ты разве не замечаешь, Буковски?
          - что?
          - сперму.
          - да нет, вижу, просто говорить не хотелось…
          - почему? что с тобой, черт возьми?
          - не понимаю…
          - я хочу сказать, что я ДРОЧУ, неужели ты не понимаешь, как трудно это сделать?
          - это совсем не трудно, Санчес, я этим постоянно занимаюсь…
          - ну ты и бык! я хочу сказать, что к фотоаппарату была привязана специальная веревочка, неужели не ясно, как нелегко было неподвижно оставаться в фокусе, извергать семя и одновременно нажимать на спуск?
          - я фотоаппаратом не пользуюсь…
          - а многие ли, по-твоему, пользуются? Самого главного ты, как обычно, не понял… неужели неясно, что этот НЕЗАМЫСЛОВАТЫЙ снимок я делал ТРИ ДНЯ? Знаешь, сколько для этого пришлось дрочить?..
          В этом, наверное, и есть трагедия всего человечества, да и самого Буковски: все мы частенько вместо того, чтобы в прямом и переносном смысле ТРАХАТЬСЯ, в прямом и переносном смысле ДРОЧИМ.
          Последний его роман "Макулатура" ("Pulp"), написанный уже в бытность признанности и материальной обеспеченности, посвящен плохой литературе. Буковски предельно самоироничен: герои частенько нелестно отзывается о его литературном альтер-эго, Генри Чинаски. А с помощью еще одного своего любимого писателя Селина, за которым, согласно сюжету, по всему свету безуспешно гонялась Леди Смерть, объявляет приговор всему Pulp Fiction: "У них только одна проблема… Они просто не умеют писать."

          Чарльз Буковски умер в 1994 году, в возрасте 74 лет, состоятельным, известным, но ничуть не изменившим себе. Именно поэтому автобиография, написанная им вскоре после публикации первого романа "Почтамт" ("Post office") (за 20 лет до смерти), никогда не переписывалась, поскольку в его жизни практически ничего не изменилось. Он просто сказал, что должен был сказать. И отвалил.
          "Мне и до сих пор немногое нравится. Я до сих пор пишу, в основном - подпольно и вряд ли богато: как раз так, как и должно. Раз или два в неделю мне нравится играть на бегах, мне нравится классическая музыка, пиво, я романтик, слизняк, мне нравится бокс, и одна-две женщины, которых я знал, возносили меня гораздо выше крыш…
          Благодарю вас, и простите за машинопись и орфографические ошибки: меня это особенно никогда не волновало."