Александр Богомолов Фаворитки французских королей Предисловие

юбознательный читатель, строгий судья этих строк!
          Пожалуй, нет сюжета более занятного, чем приключения и проделки любви, особенно если они отнесены на счет особ знатных, а то и прямо августейших, проживавших в XV и XVI веках. Тут же нет предела любопытству и ликованию ученого люда. Всякому не лень подражать или хотя бы разузнать о них побольше. И автор-составитель просит у читателей прощения за те нескромности, а иногда и прямые скабрезности, которыми подчас бывают полны древние источники, как, впрочем, и современные книжки. С ними автор ничего поделать не мог и все оставлял как есть, ибо древние времена вовсе не превосходили избытком щепетильности нынешнее.
          Засим автор настоятельно советует читателю не медлить более и не раздумывать, стоит ли ему или нет открывать эту книгу. Коли он бросил на нее взгляд или взял ее в руки, а тем более открыл первую страницу, пусть быстрее отправляется в путешествие, имея в виду, что путь ему предстоит не близкий, наполненный всяческими приключениями.
          А отправиться в подобное путешествие не только не скучно, но и почетно. Впрочем, автор сих строк не Дюма и ему нужно будет очень постараться, чтобы не наскучить читателю.
          Итак, в путь. Постараемся приблизить к себе прошлое. Вдохнем жизнь в древние, позабытые и почти бесплотные тени. Задумаемся и закроем глаза.
          Перед нами Франция XV-XVI веков.
          К этому времени Франция была одной из крупнейших и самых развитых европейских стран. Население славного королевства достигало 15 млн человек, а столица его - Париж - был самым крупным европейским городом с населением свыше 300 тыс. человек, городом с очень богатой и необыкновенно разнообразной промышленностью1.

Я видел много, утверждать посмею,
Морей десяток, множество сторон -
Ерусалим, Египет, Галилею;
Дамаском и Кипром поражен,
Я видел Сирию и Вавилон,
Все гавани и все базары,
Все пряности и сласти и отвары,
Парчу и шелк, что блещут, как зарница,
Но пусть скромней французские товары,
Ничто, ничто с Парижем не сравнится.
Сей град всех превзошел красой своею,
На многоводной Сене заложен,
В ней вольно мудрецу и грамотею,
Лесов, лугов, садов исполнен он.
Нет града, что б, как он, вас брал в полон
Изяществом угара -
Всех чужестранцев опьяняет чара,
Красой и живостью пленяют лица,
Как отказаться от такого дара
Ничто, ничто с Парижем не сравнится.
О, сколь он краше с толчеёю всею,
Чем город, что стеною окружен,
Отрадно здесь купцу и казнодею,
Златокузнец и медник восхвален,
Здесь всех искусств расцвет осуществлен.
У столяра и кашевара
Ума премного, рвения и жара -
Всяк ремесло свое развить стремится,
Вещам надежность сообщает яро.
Ничто, ничто с Парижем не сравнится.
          (Перев. Алексея Парина)

          Наиболее могущественной, богатой и политически влиятельной общественной прослойкой страны в конце XV - начале XVI веков была высшая титулованная знать и великие сеньоры - отпрыски древних влиятельных родов и многочисленные родственники царствовавшей династии. Таким образом, "принцы и герцоги, естественно, преобладали в королевском совете, занимали губернаторские посты в провинциях и командовали армией и флотом"1. Во всем этом мы еще будем иметь возможность убедиться далее. В описываемое время великие сеньоры уже не думали о том, чтобы разделить Францию на части и стать независимыми и полновластными хозяевами своих владений, подобно князьями Германии. Но знать XV-XVI веков совсем не походила на своих потомков времен Людовика XIV, "утративших всякую возможность противостоять королевской власти на местах", противостоять, если была на то их воля, своим сюзеренам. Бурбоны, Гизы, Монморанси, Шатильоны и прочие герои нашего повествования, окружавшие трон французских королей в то время, еще обладали в значительной мере такой возможностью. Объяснялось это их связями с разорившимся провинциальным мелким и средним дворянством ("дворянством шпаги"), которое в поисках денег и покровительства группировалось вокруг того или иного представителя местной знати и в случае войны составляло его вооруженный отряд. Опираясь на зависимое от них среднее и мелкое дворянство, вельможи приобретали значительное влияние и независимость на местах; пользуясь этим, они могли оказывать давление на королевскую власть. Получение и дележ "королевских милостей" - такова была главная материальная основа тесных связей между титулованной знатью и их дворянской клиентелой.
          В XVI веке происходил процесс образования и нового, служебно-землевладельческого дворянского слоя ("людей мантии"), представлявшего собой верхушку чиновничества, враждовавшего со своими соперниками - "людьми шпаги", которые льнули к знати, опасавшейся дальнейшего усиления абсолютизма, способного лишить их былого влияния.
          "Не было единства и в среде духовенства. Епископами и аббатами крупнейших монастырей были младшие сыновья знатных лиц. Но в середине XVI века и на эти доходные места начали проникать "люди мантии". Богатые городские каноники были в ту пору уже выходцами из этого же слоя. На долю младших сыновей древних родов оставались малодоходные епископства и аббатства, а бедное городское и сельское низшее духовенство по своему материальному положению и социальным чаяниям нередко приближалось к городским низам и даже к крестьянству...
          В конце XV - начале XVI веков королевская власть сделала большой шаг вперед к ликвидации сословно-представительных учреждений, которые стали теперь препятствием для усиления центрального аппарата абсолютизма... Все управление сосредотачивалось в королевском совете, но самые важные дела решались в узком кругу лиц, близких к королю. И хотя власть парламентов, особенно парижского, была весьма существенным препятствием для всевластия короля, однако заседание с личным участием короля (lit de justice) делало регистрацию новых королевских указов обязательной для парламента1.
          В описываемое время короли подчинили себе даже церковь, а Франциск I, герой этой книги, в 1516 году даже заключил с Римом так называемый Булонский конкордат, согласно которому получал право по своему желанию назначать кандидатов на высшие церковные должности в своем королевстве (с последующим утверждением этих кандидатов папой), а так как он мог подолгу не замещать освободившиеся церковные вакансии, а доходы их обращать на пользу себе, все это способствовало усилению власти короля2.
          "Итак, установив сие, смело перейдем к нашему повествованию", - как говорит Дюма в "Трех мушкетерах". Франсуа Вийон

Баллада о парижанках

Идет молва на всех углах
О языках венецианок,
Искусных и болтливых свах,
О говорливости миланок,
О красноречии пизанок
И бойких Рима дочерях!
Но что вся слава итальянок!
Язык Парижа всех острей.
Не умолкает и в церквах
Трескучий говорок испанок,
Есть неуемные в речах
Среди венгерок и гречанок,
Пруссачек, немок и норманнок,
Но далеко им, ей-же-ей,
До наших маленьких служанок!
Язык Парижа всех острей.
Бретонки повергают в страх,
Гасконки хуже тулузанок,
И не найти во всех краях
Косноязычней англичанок,
Что ж говорить мне про датчанок, -
Всех не вместить в балладе сей! -
Про египтянок и турчанок?
Язык Парижа всех острей.
Принц, первый приз - для парижанок!
Они речистостью своей
Заткнут за пояс чужестранок!
Язык Парижа всех острей.
          (Пер. Феликса Мендельсона)

          Этот эпиграф принадлежит тому, кто не раз бывал на состязаниях в Блуа у того самого герцога Орлеанского, который будет упомянут на страницах этой книги и детям своим оставит не только амурную лиру певца и поэта, но трон французских королей, на который сам так и не взошел.