Нина Забабурова, доктор филологических наук, профессор "Ее минутное вниманье отрадой долго было мне...” Мария Аркадьевна Голицына (1802-1870)

1823 Кн. М. А. Голицыной Давно об ней воспоминанье Ношу в сердечной глубине, Ее минутное вниманье Отрадой долго было мне. Твердил я стих обвороженный, Мой стих, унынья звук живой, Так мило ею повторенный, Замечанный ее душой, Вновь лире слез и тайной муки Она с участием вняла - И ныне ей передала Свои пленительные звуки... Довольно! в гордости моей Я мыслить буду с умиленьем: Я славой был обязан ей - А может быть и вдохновеньем.

том, что предметом “утаенной любви” Пушкина была Мария Аркадьевна Голицына, особенно убежденно писал известный историк и пушкинист М. Гершензон [1]. Известно только одно стихотворение Пушкина, посвященное непосредственно Марии Аркадьевне (“Давно об ней воспоминанье” - 1823 г.). М. Гершензон не без основания заметил, что его концовка фактически тождественна концовке стихотворения 1821 года “Умолкну скоро я...”, и учитывая явную перекличку основных мотивов, так же связал упомянутое стихотворение с М. Голицыной. Это позволило ему отнести к ней и стихотворение “Мой друг, забыты мной следы минувших лет” (его адресат считается неизвестным), поскольку оно отделено от предыдущего всего одним днем (“Умолкну скоро я” - 23 августа 1821 года, “Мой друг, забыты мной...” - 24-25 августа 1821 года). Вот эти стихотворения:

1821 Умолкну скоро я! ... Но если в день печали Задумчивой игрой мне струны отвечали; Но если юноши, внимая молча мне, Дивились долгому любви моей мученью; Но если ты сама, предавшись умиленью, Печальные стихи твердила в тишине И сердца моего язык любила страстный... Но если я любим... позволь, о милый друг, Позволь одушевить прощальный лиры звук Заветным именем любовницы прекрасной!... Когда меня навек обымет смертный сон, Над урною моей промолви с умиленьем: Он мною был любим, он мне был одолжен И песен и любви последним вдохновеньем.

1821 Мой друг, забыты мной следы минувших лет И младости моей мятежное теченье. Не спрашивай меня о том, чего уж нет, Что было мне дано в печаль и в наслажденье, Что я любил, что изменило мне. Пускай я радости вкушаю не в полне; Но ты, невинная! ты рождена для счастья. Беспечно верь ему, летучий миг лови: Душа твоя жива для дружбы, для любви, Для поцелуев сладострастья; Душа твоя чиста; унынье чуждо ей; Светла, как ясный день, младенческая совесть. К чему тебе внимать безумства и страстей Не занимательную повесть? Она твой тихий ум невольно возмутит; Ты слезы будешь лить, ты сердцем содрогнешься; Доверчивой души беспечность улетит, И ты моей любви... быть может ужаснешься. Быть может, навсегда... Нет, милая моя, Лишиться я боюсь последних наслаждений. Не требуй от меня опасных откровений: Сегодня я люблю, сегодня счастлив я.

          Но при внимательном чтении не возникает сомнений, что эти стихотворения не могут быть адресованы одной и той же женщине: в первом поэт навсегда прощается с неведомой возлюбленной, которая была для него и источником вдохновения; во втором обращается к юной неискушенной красавице, не ведающей о его утаенной любви. Они именно потому и разделены только одним днем, поскольку в них просматривается развитие единого лирического сюжета: новая возлюбленная, которая на мгновение подарила забвение поэту, напоминает ему о пережитом и заставляет его вспомнить о той, с которой он навеки разлучен. В первом, “прощальном” стихотворении, несомненно, очерчен образ, который предвосхищает мотивы пушкинского посвящения М. Голицыной. Воспетая красавица предстает и как муза поэта, и как та, единственная, кто любила в поэте его поэзию:

Печальные стихи твердила в тишине
И сердца моего язык любила страстный.

          Но уверенно говорить об адресате этого стихотворения у нас нет оснований.
          Княгиня Мария Аркадьевна Голицына (1802-1870), урожденная Суворова-Рымникская, была родной внучкой русского генералиссимуса Суворова. О встречах с ней Пушкина известно очень немного, почти не упоминается она и в его переписке. Познакомиться с ней поэт мог скорее всего в Петербурге, после выхода из Лицея, когда для него открылись двери петербургских гостиных.
          В момент высылки Пушкина Марии Аркадьевне было 18 лет. Так совпало, что буквально через три дня после его отъезда из Петербурга, 9 мая 1820 года, она вышла замуж за князя Михаила Михайловича Голицына. От этого брака родились три дочери: Александра (1823), Леонилла (1824) и Елена (1821). Известным подтверждением версии о любви Пушкина к княгине М. А. Голицыной служит одно из писем Софьи Дельвиг к подруге (1825). Софья рассказывает о знакомстве с графиней Ивелич, близко связанной с семьей Пушкиных, в частности с его сестрой Ольгой, и между прочим пишет: “Она назвала мне всех, в которых он был влюблен, а он начал влюбляться с 11-летнего возраста. В настоящее время, если я не ошибаюсь, он занят некоей кн. Голицыной, о которой он пишет много стихов” [2].
          Голицыны не были чужды литературе. Свекровь Марии Аркадьевны, Прасковья Андреевна Голицына (1767-1828), была довольно известной писательницей (она писала только на французском языке). Известно, что она перевела на французский язык несколько глав “Евгения Онегина”, заслужив похвалу Пушкина. Она неоднократно встречалась с поэтом, присутствовала на чтении им “Бориса Годунова”. В свете княгиню считали несколько чудаковатой. В письме жене 12 мая 1828 года Вяземский писал: “Вечером мы с Пушкиным у Голицыной Michel. Она, право, очень мила, и я подобной ей здесь не знаю, хотя и слывет она princesse de Charanton (фр.: княгиней Шарантон, т. е. сумасшедшей. В Шарантоне близ Парижа находилась больница для душевнобольных - Н. З.). Но в таком случае предпочту общество Шарантонское всем нашим обществам. Она очень забавно говорила Пушкину о его Онегине и заклинала его не выдавать замуж Татьяны за другого, а разве за Евгения, и входила в эти семейные дела со всем жаром и нежною заботливостью доброй родственницы” [3]. Вяземский с умилением вспоминал, как внимательно слушала Прасковья Андреевна чтение Пушкиным “Бориса Годунова” на вечере у графини Лаваль: “Мало знает по-русски, вовсе не знает русской истории, а слушала, как умница...” [4]. Сын П. А. Голицыной, муж Марии Аркадьевны, Михаил Михайлович Голицын (1793-1856), как было известно современникам, писал сатирические стихи на французском языке, хотя они не публиковались.
          Семья Марии Аркадьевны Голицыной оказалась связанной с Одессой и Крымом: с 1823 года в Одессе жила сестра княгини, а в 1830-е годы - ее мать. Ее родной брат был адъютантом графа М. Воронцова.
          Поэтому можно с большой долей уверенности говорить о том, что в 1823 году Мария Аркадьевна побывала в Одессе, где Пушкин и вручил ей свое посвящение. На это косвенно указывает одно из писем поэта. 27 марта 1825 года, готовя издание своего поэтического сборника, Пушкин писал из Михайловского брату Льву: “Тиснуть еще стихи к. (нягине) Голиц.(ыной)-Суворовой, возьми их от нее” (XIII, 158). Из этого можно заключить, что с Марией Аркадьевной поддерживались какие-то семейные контакты, иначе Пушкин не дал бы брату подобного поручения.
          Правда, посвящение княгине Голицыной в издании 1826 года так и не появилось, хотя первые два стихотворения 1821 года были в него включены. Для сторонников гипотезы М. Гершензона это было весомым аргументом (значит, именно их Пушкин поручал взять у Голицыной), но с ними вступил в спор П. Щеголев. Он полагал, что Лев Сергеевич попросту не выполнил поручения брата, поскольку Марии Аркадьевны в это время в Петербурге не было. В начале 1826 года она находилась во Флоренции, а к осени перебралась в Париж.
          Если даже нет никаких оснований считать Марию Аркадьевну “утаенной” северной любовью Пушкина, то, тем не менее, в его поэзии она увековечена особо. Поэт наделяет воспетую им юную красавицу еще и особой поэтической отзывчивостью, намекая на то, что она каким-то образом была причастна к его творческим озарениям. Эти детали долгое время смущали комментаторов, казались им “темными”, и возникло даже мнение, что княгиня Голицына сама писала стихи, с которыми знакомила поэта. Но все было проще и трогательней. Мария Аркадьевна серьезно занималась пением. О ее прекрасном утешительном пении с восторгом отзывались А. Тургенев, П. Вяземский, В. Жуковский, слепой поэт И. Козлов. Может быть, она перелагала на музыку и понравившиеся ей стихи, в частности стихи Пушкина? Уже в начале 1820-х годов на его стихи, как известно, распевалось немало романсов.
          С княгиней Марией Аркадьевной Голицыной Пушкин не раз встречался в Петербурге после михайловской ссылки. Естественно, говорить о каком-либо любовном романе между ними нет никаких оснований. Есть, к примеру, одна интересная деталь. 15 мая 1828 года П. Вяземский отчитывался жене о проведенном вечере. Ему и Пушкину пришлось одновременно присутствовать на приемах у двух Голицыных: Василия Петровича Голицына (1800-1863) и Евдокии Голицыной, “ночной княгини”. У Василия Петровича был вечер музыкальный, на котором пели выдающиеся певцы, а у Евдокии Ивановны - танцевальный, “украшенный Юсуповою и к. Голицыною Мери, Суворовой”: “На первом были мы с Пушкиным два раза, то есть им начали и кончили; на втором провертелись час и возвратились к ужину и шампанскому. Мы разочли, что у князя Ряпчика (прозвище В. П. Голицына) будет сытее и пьянее, чем у княгини Древней” [5]. Вполне очевидно, что никаких лирических эмоций при встрече с М. А. Голицыной Пушкин не испытал и явно предпочел ее обществу хорошее оперное пение и заманчивый ужин.
          Но, быть может, она входила для него, как и Зинаида Волконская, в круг тех женщин, которые опровергали его известное суждение об эстетических способностях слабого пола: “Природа оделив их тонким умом и чувствительностью самою раздражительною, едва ли не отказала им в чувстве изящного. Поэзия скользит по слуху их, не досягая души”(XI, 52).
          Мария Аркадьевна Голицына сыграла значительную роль в жизни слепого поэта Ивана Ивановича Козлова, автора поэмы “Чернец”, которую высоко ценили его современники, считая, что она соперничает с “Кавказским пленником” Пушкина. В 1818 году И. Козлова разбил паралич, а потом он ослеп. В этом отчаянном положении поэт обрел духовную поддержку в творчестве. Его верным другом был Жуковский, написавший предисловие к его поэме “Чернец”, а также две дамы-утешительницы, неизменно ему помогавшие в постигшем его несчастье - А. А. Войекова, племянница Жуковского, и Мария Аркадьевна Голицына. Голицына часто пела слепому поэту. Он посвятил ей следующие строки:

А там с улыбкой прилетал
И новый Ангел-утешитель,
И сердца милый ободритель,
Прекрасный друг тоски моей:
Небесной кротостью своей
И силой нежных увещаний
Она мне сладость в душу льет,
Ласкает, радует, поет,
И рой моих воспоминаний
С цветами жизни молодой,
Как в блеске радужных сияний,
Летает снова надо мной.

          Написал Иван Козлов и большое послание “К княгине М. А. Голицыной”, которое было опубликовано в 1825 году в “Северных цветах”.
          Мария Аркадьевна много времени проводила за границей. В Эмсе, на водах, ее не раз встречал Жуковский, неизменно упоминая в письмах, что она услаждала его “милым пением”. Она была знакома со многим европейскими литераторами, в частности с Шатобрианом, с которым поддерживала личную переписку. Есть основания предполагать, что она склонна была к “коллекционированию” знаменитостей, о чем, в частности, свидетельствует довольно комичный эпизод ее паломничества к Вальтеру Скотту. В 1826 году она сама отправилась к нему в отель на улицу Риволи засвидетельствовать свое почтение. Вальтера Скотта подобные визиты восторженных поклонниц раздражали, и он по этому поводу записал в “Дневнике”: “Русская княгиня Голицына желает видеть меня в героическом настроении: “Elle vouloit traverser les mers pour aller voir S[ir] W[alter] S[cott] etc. (фр. “Она желала пересечь моря, чтобы встретиться с сэром Вальтером Скоттом”) - предлагает мне свидание в моем отеле. Это манерное дурачество” [6]. Он ответил М. Голицыной запиской, подчеркнув с явной иронией, что тем самым дарит ей свой автограф [7].
          Дочери Голицыной в основном воспитывались в Париже. В конце 1836-начале 1837 года княгиня Голицына находилась во Флоренции, где, по отзывам современников, предалась мистицизму и даже перешла в протестантское вероисповедание. Граф Бутурлин, встречавшийся с ней в то время, рассказывал, что она сблизилась в это время с маркизом Чезаре Бочелла, “литератором и меломаном”, который воспринял от нее мистические настроения. П. Щеголев указал на интересный факт: “Не этот ли маркиз Бочелла перевел на итальянский язык поэмы Пушкина?... Геннади (издатель собрания сочинений Пушкина. - Н. З.) пишет об этом переводе: “Это едва ли не лучший итальянский перевод из сочинений Пушкина... он передал нашего поэта белыми стихами, следуя буквальному переводу, сделанному для него, как для незнакомого с русским языком”. Этому же Бочелла принадлежит изданный в Пизе перевод поэмы Козлова ”Чернец” [8]. Не способствовала ли в какой-то мере этим опытам и княгиня Голицына?
          Переход Марии Аркадьевны в протестантство стал настоящим скандалом и привлек внимание общественности как в России, так и на Западе. Этому “обращению” княгини в известной мере был посвящен труд английского церковника Уильяма Пальмера, который в связи с этим случаем вновь поднял вопрос о соединении христианских церквей. Мария Аркадьевна проявила недюжинную волю, отстаивая принятое ею решение.
          Незадолго до окончательного отъезда Марии Аркадьевны Голицыной за границу, в начале 1830-х годов Пушкин вписал в ее альбом первые восемь строк памятного посвящения 1823 года:

Давно об ней воспоминанье
Ношу в сердечной глубине,
Ее минутное вниманье
Отрадой долго было мне.
Твердил я стих обвороженный,
Мой стих, унынья звук живой,
Так мило ею повторенный,
Замечанный ее душой...

          Конец стихотворения, навеянный одесской встречей, был опущен, словно для того, чтобы придать поэтическому воспоминанию максимально обобщенный характер. Кроме того, в этих первых строках речь идет не столько о любви, сколько о творческом союзе двух художников и двух искусств - слова и музыки. Поэтому прав, вероятно, был П. Щеголев, который увидел в пушкинском мадригале, посвященном княгине М. А. Голицыной, прежде всего “дань признания и благодарности художника слова, который услышал свои стихи в чарующем исполнении художника пения” [9].

1.	Гершензон М. Северная любовь Пушкина. В кн.: Гершензон М. Образы прошлого. М. 1912. С. 1-32. Впервые предположение о тайной неразделенной любви Пушкина к княгине М. А. Голицыной высказал в 1882 году один из ранних пушкинистов А. И. Незеленов в своей книге о Пушкине.
2.	Цит. по кн.: Модзалевский Б. Л. Пушкин. Л. 1929. С. 151.
3.	Литературное наследство. Т. 58. М. 1952. С. 79.
4.	Там же.
5.	Там же.
6.	Звенья. Т. III-IV. М. -Л. 1934. С. 242.
7.	“Надеюсь, эти несколько строк послужат образцом обычного моего почерка, которым я написал столько тысяч страниц, и вместе с тем выразят мое величайшее уважение к г-же княгине Голицыной” - Там же. С. 241. Письмо это Мария Аркадьевна вклеила в свой альбом.
8.	Щеголев П. Е. Пушкин. Очерки. С.-Петербург. 1912. С. 54-55.
9.	Щеголев П. Е. Из разысканий в области биографии и текста Пушкина. М. 1912. С. 45.