Не пробуйте любить,
а просто любите.

ел ленивый дождь. Потом в сером небе испуганно проклюнулось солнце цвета поздней осени. Но плакучее настроение не делалось лучше. В растревоженной голове творилось черт знает что, свербило. Мне теперь приходилось болезненно выбирать между плохим и еще худшим; брошенной верой и неверием - я терял друга. Все мы, бродя по жизни, находим и теряем дорогое. Но привыкнуть к этому невозможно; пусть даже случается всякое, а непостижимость остается прежней.
          Текут реки, падает снег, сменяются годы. Уже и не вспомнить, как это началось. Мысли в лабиринтах сознания ищут выход и не находят его. Остается загадкой человеческая душа. Считалось, друг - это прочнейшая твердь, но бывают сомнения, особенно, когда амурные бредни подтачивают и съедают разум. Не терпелось понять: "Почему?.. Десять лет дружбы и три года предательства. А в самом деле, была ли дружба? И хотя предали не меня, но могли..." Вот что за штука. За окном голые ветки деревьев с размаху хлестали воздух. Мрачноватость раздумий подкрадывалась со всех сторон, проникая в невидимые щели моего дома.
          Откуда же пришла эта встреча с пропастью душевного беспокойства? - Два близких мне человека становились почти врагами. Им вдруг оказалось тяжело быть вместе; а я поэтому оставался без них - или между, или с краю: каждый думал о своем, вроде этих дождинок, разжижающих грязь во дворе. Зыбкая почва плавающих убеждений выдвигалась во всеоружии истинных правд.
          Сегодняшнее субботнее утро не предвещало мне ничего плохого. Все начиналось, как заведено после суматошных будней. А вот дальше... К полудню я заскучал и собрался навестить Сергея, своего дружка еще со студенческих времен. Было нетрудно пройти несколько кварталов по родной улице на окраине города, чтобы очутиться у хорошо знакомой пятиэтажки...
          Я надавил на кнопку квартирного звонка, и мне почти сразу открыли.
          - Здравствуйте, тетя Валя! Я - к Сережке...
          - Ой! Проходи, проходи. Давненько ты к нам не захаживал, Лешик, - добродушно приглашала войти мама давнего моего друга, по-домашнему рукой поправляя смятую прическу.
          - Да, что уж там, всего недели три как не виделись, - легонько смущаясь, отвечал я. Но это было явно наигранно для пущей важности.
          Тетя Валя всегда оставалась мне старшей подругой, несмотря на разницу в возрасте до четверти века. С ней можно было по-простому - она, выросшая в детдоме, никогда не страдала той взрослой напыщенностью, которая так свойственна родителям. И вообще, семья Сережки была на редкость удачной в непритязательном отношении друг к другу, поэтому стены в этом доме обычно не омрачались крупными ссорами. Здесь говорили открыто без малого обо всем: о бедности, утопающей в богатстве; о деньгах; о мальчиках и девочках, секретах мужских и женских - о том, что тревожило нас, юношей. И часто! Поначалу я дико смущался от таких разговоров, но потом понял, что напрасно.
          Прямота рассуждений, поселившаяся здесь, помогала мне в поисках жизненного пути. Но судьбу водило за нос соседство чистоты и грязи. Я до сих пор не смог объяснить для себя тонкий налет зашуганной слабости в этих людях, который жутью мало-помалу исходил невесть откуда. Призрак опасения зла. И год от года я натыкался все чаще на завалы из душевных противоречий. Что-то лежало неповоротливое и грузное в словах, зачастую незаметное.
          - А... заползай, Лешка, - с радостью потянул за руки к себе друг, показавшийся в дверном проеме квартиры. Из глубины коридора выглядывал его младший брат, Толик - подросток старших лет.
          - Сейчас будем обедать. Ты как раз вовремя: чайник закипает, слышь, свистит, - приподнято продолжила тетя Валя.
          - Да, вот же: рад... рад. И не откажусь! - в тон ей молвил я.
          Наша обеденная трапеза была шумной и веселой, как и подобает в узком дружеском кругу. Однако, я заметил кое-что неладное в глазах друга и его мамы. Сергей старался точно сгладить всем своим видом нечто для родных совсем неприятное. Видимо, перед моим приходом здесь был суровый разговор.
          Предчувствие меня не обмануло. После сдобных пирожков и чашки сладкого кофе Серега пригласил меня к себе в комнату и по-дружески искренне рассказал о том, что уже нельзя было дальше скрывать.
          - Ты знаешь, я расстаюсь с Галей, - плотно прикрыв дверь, надрывно сообщил друг. - Ухожу к...
          - Ого! Вот так новость! Поэтому ты так старательно закрылся?! Дон Жуан совестливый какой! Не ожидал! Ты, что с ума сбежал?! Или голых баб насмотрелся в журналах, да еще где! - перебив Сергея, с перепугу выпалил я, хотя сказанное им меня лично волновать, вроде бы, не должно было чересчур. И тем не менее...
          С Галей, "Галчонком", мне довелось встретиться года три назад, может быть, чуть меньше. Тогда ей было около восемнадцати. Сергей, который обычно сторонился девочек и громких компаний, вдруг откровенно познакомил меня с нею. Я еще помню, как он, чрезмерно восторженный, говорил: "Это моя девушка, невеста!" Как бы я сам хотел быть на его месте, как говорится, - мечта идиота. Мне, тогда еще бесхозному парню, трудно было совладать с положением своей потерянности - моя королева все никак не показывалась на горизонте. И я, капитан "Летучего голландца", на раздутых парусах несся неведомо куда. Моей гаванью была надоевшая холостяцкая свобода и неизвестность. А где-то сверкала червонная любовь, метущаяся и пушистая. Девушка друга поэтичностью тополиного пуха наполняла мою летучесть.
          Галя была удивительным человеком, простецким. Редко кто мог так сразу расположить к себе, как она. И я проникся к ней вниманием. В окружении друга ее все уважали... и даже по-хорошему завидовали Сережке. Она у большинства пользовалась успехом. И мой юношеский взгляд замечал ее целомудренную привлекательность, часто волей случая останавливающийся на девчоночьей худенькой фигурке. Мне снились ее пухленькие губки и тонкие ласковые пальчики. Легкая влюбленность на общих вечеринках кружила мне голову. И тем ужаснее казалась мне измена друга.
          - Вы что - того?.. От кого-никого я еще мог снести... но от тебя... Ты определенно свихнулся, - слова рвались на обрывки корявых фраз и впитывались в пустоту. - Чокаешься?! Да?!
          - Нет. Просто, ты не понимаешь. Это почти каторга, - оправдывал друг содеянное. Он замолкал, подходил к окну и смотрел через него, долго не оборачиваясь в мою сторону; потом возвращался и, присаживаясь на краешек дивана, куце наполнял прерванную беседу утраченностью своего существования. - Тебе так не приходилось.
          - Куда уж мне?! - возмущался я.
          А перед глазами стояла Галя, что та Дюймовочка. Стыдно признаться, но я заглядывался на ее ножки, обтянутые тонюсенькими колготками. Несомненно, душа и тело проникающе разили меня наповал своей изысканностью и, вместе с тем, самой настоящей обыденностью. А время от времени любопытство упиралось в пухленькую складку-лепесток, непременно появляющуюся на женских брючках спереди чуть пониже пояса в самой середочке. Но Галя была девушкой друга, и я не мог ее желать. Наверное зря. Отбить бы ее раньше у него - не случилось бы потом столь горькой беды. Галя и я - мы дружили. Я был ее бессменным рыцарем. Моему сердцу приходилось довольствоваться положением доверенного поклонника невесты друга. Галочка красиво танцевала. В общем, парни ей симпатизировали. И она порой сама не догадывалась об этом. Неизвестно почему, но в друзьях этот цветочек все-таки не купался. Досадно! Хотелось волшебства. Хотелось…
          Галя - такая миловидная девушка с мягким женственным характером, без вычурности, только что тогда поступившая учиться в пединститут. Родители Сергея тоже не чаяли в ней своей души. Нет, она не была шикарно-красива и никогда не слыла заводилой в компаниях сверстников. Но к ней тянуло. Она была довольно изящна и даже интересна, может, потому что в ней сверкало что-то еще детское, наивное - воздушное и беззащитное. Она верила в любовь, в эту сказку не для взрослых. Галя жаждала любви и любила Сергея - и все это проносилось в ее поступках и словах. Многое из того, что связывалось с этой девушкой, - никогда не лежало на поверхности, всегда уходило вглубь. Иногда ее хрупкий неокрепший мир становился очень трудно понимаемым. Он притягивал и отталкивал, не решаясь сделать выбор своей судьбы.
          - ...По-разному теряют голову, Сережка. Ты ж мечтал о том, как поведешь её под венец, как потом будете жить вместе; как наши жены будут дружить, - мои умные доводы должны были прорасти Поступком в столь знакомом мне человеке, но...
          - Да, ничего я не сбежал и не свихнулся, пойми, мне нравится другая женщина, - вроде бы извинялся Сергей. Его физическая мощь сейчас пасовала перед натиском переживаний.
          - Нравится! Вот, оно, в чем дело. А как же Галя?! - Ведь вы... вы первые друг для друга. Что будет с нею? Ты бросаешь ее? - туго соображая, тараторил я.
          - Ничего не будет. Я давно заметил как ты на нее смотришь. Если хочешь, пусть она будет твоею. У вас получится! Она...
          - Чего, чего? Это как?! Впрочем, ты прав... но моей она не будет... теперь, потому что Галя твоя и такой останется... только запачканной тобою. А я друг вам обоим. И любить по случаю... не получится. Я не смогу: мой самый одинокий, как ты знаешь, взор сейчас в другой стороне. Я тут страдаю о другой девушке... сплю и вижу. Ты же понимаешь. Это наша мужская доля такая, грустно - зато приятно… И потом, Галя все равно после твоих выкидонов... Что ж вы сделали? Бог ты мой, лучше бы ты не встречался с нею.
          Где-то подспудно я удивился красивости и печальной трогательности своих рассуждений. Сережка, прочитав на моем лице потаенную влюбленность, тупо смотрел на меня в растерянности.
          - Прости, я не то сказал. Просто, я не против, если ты ее в самом деле полюбишь. Буду только рад за нее; за вас. Не сердись, итак все... - до меня сквозь ватную пелену непринятия доносились полные слез звуки мужского признания вины.
          Я готов был стукнуть этого странноватого "бабника" и еле сдерживался, чтобы не натворить глупостей. Резковатость выражений готовилась вырваться наружу со всеми падежами и глаголами, с которыми я, по обыкновению, дела не имел. Вот паршивец, и это Сережка, уже не пацан, тот безобидный человечек, из уст которого я вовсе не слышал известной похабщины и ругательств. Тоже мне, обольститель великовозрастный нашелся, еще совсем недавно с превеликим трудом заводивший знакомства с девчатами. Двадцать семь лет ходил по земле, а ума-таки не выходил. Мужик, поди ж ты! Сейчас он изменился, опасно изменился. Он врал самому себе, и грязь проникала в него.
          - Глупый ты, Серега! Что ж ты делаешь? Такая девчонка, а ты...
          - А что я! Не дави на "облико-морале". Ты же знаешь, сколько я с ней разговаривал, в ответ - сплошная тишь. Как мумия. Замуж ей предлагал, толку - никакого. Причем, недавно даже у себя ночевать не оставила. Пришлось через весь город ночью домой топать. К утру насилу добрался. Закрыть дверь передо мной - как это?! Ну, пусть там у нее дела разные, экзамены; но я просто хотел скромно переночевать. А, да ну ее... С ней как с министром надо договариваться заранее: когда и куда прийти-уйти. Особа! И это после всего, что между нами... Я больше не могу. Ну, что ты на меня так смотришь? Что тут такого... многие сейчас... Да! Да! Она прекрасный добрый человек... - Сергей все говорил и говорил, словно пытаясь отчиститься от того, что у него накопилось за всю его слегка повзрослевшую жизнь. - Я люблю Галю. Как иначе! И все у меня с нею хорошо наедине, только неспокойно. Щемит вот здесь, в груди. Порою я с нею не могу заснуть. Что-то как будто клокочет внутри. Эх!
          Уютная спаленка, в которой мы находились, тихонько покачивалась, танцуя блюз. Музыка из магнитофона летяще заполняла пространство и наш разговор. Скорее всего, Он и Она здесь некогда обрели любовь. Об этом уже никто не забудет.
          - Сережка, - я ближе подошел к другу и дотронулся до его плеча, - слушай, брось ты это, куролесить. Запутался? Не рви так - по живому, сразу...
          - Какой тут "сразу"?! Я с Галкой почему-то - словно на недосягаемом расстоянии. Последнее время мы уже редко видимся. Разве так можно? Я хочу жить семьей, а не встречаться на романтических свиданках. Ей, может, - нормально. А мне?
          - Но ведь что-то же между вами есть, было. Вы же любите! Стоит ли выбрасывать то, что имеешь. А новое... Ты думаешь...
          - Не знаю, Леша, но с Татьяной - проще; по-житейски удобнее. Она хоть не прогоняет. Правда, это совсем не Галя, - пробубнил друг.
          - Ведь не уйдешь от себя. Ну, почему вы такие дураки! - с обидой в голосе произнес я, наконец поняв, что к чему. - Ты ей-то все рассказал?
          - Вот, не решусь, хотя, конечно, надо, - выдавил по частям из себя Сергей; совсем упал духом и сник.
          "Слабак", - в сердцах я обругал друга, но ничего не произнес вслух. Знать бы, как отнесся к его фокусам отец. Сергей говорил и слушал себя. Но приходилось раздваиваться. По всему было видно, что он дорожил Галей и боялся ее; боялся не силы - боялся поломать свою былинку... и сломал. Поторопился - не подождал! К сожалению, они были совсем близкими, но чужими: не срослись. Кажется, она все-таки Сергею не доверяла полностью: ожидала подвоха что ли, спрятанного за его широкой атлетической спиной. Но тогда зачем же ему отдала себя, в крепость с беспечно зияющими дырами. Интерес?.. Ошибка?.. Или непознанная любовь, за которую не стали бороться и погубили! Где теперь найдут вновь себя, забыв обвал и крушение синеглазого чувства? Гуляли и любили, пробовали - пытались жить. Он стал мужчиной, да не таким; а она - женщиной. И это случилось, видать, совсем некстати. Где ж зарыта и кем та самая собака, про которую пристыженно говорят заблудшие ангелы?
          Кто-то из мудреных взрослых однажды поведал мне о том, что уходить надо легко, как будто - ничего смертельного; чай, небо не рухнет. Как же! А любит он не Татьяну... если любит. Словно апокалипсис душ. Серега, Серега! И здесь тебе не будет покоя. Тупик тупиков. Ты чужой по-прежнему и снова. В ушах дрожащим набатом церковного колокола не переставая бился вопрос друга, на который я сразу не нашелся что ответить: "Почему... нет, ты скажи, Лешка, почему больно? Вот ты все, вроде, правильно раскладываешь... а оно - не сходится..."
          Я размышлял, распоряжаясь не своими мыслями. Мир переворачивался наоборот. Я любил, но не так, как Сергей. Тяжко. Мне жаль было Сергея, Галю и себя; больше как-то себя: у меня будто забирали родное-преродное, не человека - веру. Я оказывался незащищенным и слабым: "А вдруг бросят и меня? Он - Сергей скажет однажды, так, между прочим, что я уже в друзья ему не гожусь. Будет обидно. И я вздохнув медленно распрощаюсь с ним, как Она". Печальная история обрушилась на меня, пытаясь раздавить устоявшееся спокойствие. В голове проносилась вереница событий, связывающая меня дружбой с Сергеем и его девушкой. И мне показалось, что быть-то по-иному не могло... лишь задуматься стоило раньше, хотя бы немного. Теперь мне было доверено другом недружеское. И я не знал как поступить… Это не моя жизнь. Его. И в то же время - моя. Мне нужно было решать: где я и с кем я. Они разрывали целое и меня, не подумав обо мне.
          Суббота заканчивалась, как и все с течением времени. А дождь также пронизывал сыростью и холодом заоконный мир. Вечер. Я сидел дома на маленькой кухоньке и в руках крутил стакан с чаем. Ну, и что, думал я, а ты - верь. Будь сильнее всех сильных зол. Иначе чего ты стоишь?! Верь - веру нельзя отобрать и любовь тоже, словно заклинание, твердил я сам себе. Осенний дождь не мог прорваться ко мне. Какое счастье! Всего лишь пустяк, а страшно приятно. На кухню вошла мама и, мягко улыбнувшись чему-то своему, обняла меня: "О чем грустишь, сын?" - ее постаревшие глаза понимающе согревали меня лучше всего на свете. В стакане темнели редкие чаинки, размеренно покачиваясь на гладкой поверхности ручного озерца. Кораблики большого плавания уходили и возвращались к своим прозрачно-стеклянным берегам. Это - даже вселяло в меня бестолковую уверенность: " А ведь он понял меня! Что же дальше?"
          Прошло полгода. Весна и майское цветение обуревали мое тело, и я случайно влюбился: она, вероятно, - тоже. Впереди нас ожидало много приключений, к чему я внутренне готовился. Время перетекало из одного состояния в другое, но ничего не менялось в жизни моих друзей. Сергей ушел жить к Татьяне, похоже, вторым мужем - с первым-то она, как водится, не ужилась; да и сейчас взять верх ей не кажется зазорным, дергая то за одну, то за другую веревочку кукольной своей "половины". - По доброте ли такой, по злобе... на женском "коньке" она восседает над развалинами любви. От чего, зачем? Другая женщина! Но он при этом с нею; вспоминая о Гале, работает и приносит в дом немалые деньги, считается домашними за кормильца. Вяло текущая сонливость быта скупо прорезается сутулыми воплями праздников и сверкающим застольем в искусственном веселье. Необходимость радоваться возникала порой из ничтожной мелочи и традиционно подкреплялась хмельным, если оно было. Позже я стал замечать, что Толик, теперь студент, начал погуливать на потребу пацанячьим годам. Но, посмотрев раз на старшего брата, он сказал - не без иронии - историческую фразу: "Мы пойдем другим путем!" - и быстрехонько исчез на улице. Только сейчас в каждом штрихе до меня с тяжестью дошла нешуточность Сергеевой выпотрошенной жизни. Я-то надеялся, что все еще вернется на круги своя. Увы...
          А вскоре у Сергея умерла бабушка, затем тяжело заболел отец. Пытаясь бороться с недугом, он медленно угасал. Его похоронили рядом с бабушкой. И после всего случившегося захворала мать моего друга, так и не женившегося, но уже изредка воспитывающего чужого ребенка. И вспомнилось мне, что у Гали... Галя росла без отца. Такой мужчина в семье был не нужен. Так уж получилось.
          Дни, недели и месяцы уносились прочь. С раздробленной улыбчивостью я навещал Сергея, отдаляясь от него. Теперь это не Сергей. Мой Сергей тот, который был с Галей. Ум заходил за разум. Мне чудилось - совершается не должное. Что тут говорить: кто подскажет верное? Один раз рождаемся и... Невеста друга уже не показывалась среди нас. Ее приветливые глазки больше не радовали меня прыгающим задором. Так получается снова и снова, когда кто-то не видит кого-то. И прощается - не поверив чему-то: никто не хотел расставаться!