Обочина
(Роман в тысячу листов)
Лист1-й

Ты приходила…
А.Б.

          Я медленно умирал на обочине. Я умирал совершенно определенно. Совершенно - по своей сути. Главное - это то, что происходило сейчас в моем полуистлевшем сознании…
          Ни о чем не говорящее прошлое, ничего не показавшее будущее - все истлело вместе с коротким человеческим веком. А город все не исчезал, хоть и был моим вымыслом от начала до конца.
          Здесь все было досягаемо. Все удовольствия и наслаждения лежали на поверхности, словно ночные насекомые, вылезшие из своих норок и укрытий. Высохший и совершенно не способный любить я шел с друзьями по как бы красивой улице, на которой видимо все и было красиво просто слегка не доступно мне. Это была мертвая улица, это было пепелище и гноище, куда приходили искать жизнь те, кто даже незаметно для себя начал умирать.
          Умиротворенно я посматривал на еще незнакомую мне женщину, которая даже и не догадывалась, что, идя со мною рядом, осуществляет величайшую роль в моей жизни. Я любил ее. Конечно же, самой обычной любовью. Обычной, то есть настоящей. То есть бесстрастной, потому что соединился я с этой женщиной еще до того, как начал шагать по улице.
          Она наполняла меня словно пустой сосуд, тысячелетиями простоявший в сухой пещере. Словно вдруг пастухи, случайно наткнувшись на него, решили вытащить его на свет к ручью и наполнить водой. Словно струя воды, падающая в огромную глиняную посуду, создает тот звук, тот сухой треск, с которым падает долгожданный дождь на каменистую бесплодную почву.
          Так просто и ясно стало на сердце. Нет никакого содрогания - все завершается, словно трагическая история, так неожиданно заканчивающаяся хорошим добрым финалом.
          На планете Земля, сидя летней ночью на скамейке у забора, слышишь странный мокрый шелест, раздающийся из травы, словно тысячи маленьких гномиков целуют друг друга в щечку. Это обыкновенные дождевые черви, которые, оставив в норке лишь кончик туловища, оснащенный цепкими щетинками, вылезли на белый лунный свет из своих питательных почв. Так было и будет всегда после внезапного вечернего дождя.
          Освещая фонариком дорожки на лужайке перед домом, я был потрясен, и восторженно наблюдал игры этих миролюбивых тварей живущих в земле. Какое, должно быть космическое ощущение опаляет их разум, когда в определенное время суток, они пробивают отверстие, и из тесноты их осклизлых пещер выбрасывают свое тело на поверхность, где они подобны лишь человеку, оторвавшемуся от земли и преодолевшему земное притяжение.
          Хоть впрочем, закон всемирного тяготения непреодолим. Для этого надо слишком долго научиться отделять материальное от нематериального. Ведь невозможно, скажем, объяснить волку, что быть человеком ему мешает шкура. Он и за многое другое, что есть в человеке, не отдал бы свою шкуру.
          Когда за окнами ночной струится дождь,
          Я, в темной комнате, раздвинув шторы, плачу.
          Какою мерою измерить эту ложь,
          Что чувства ничего уже не значат.