Тамара Борисова, редактор сетевого культурологического журнала "Зеленая лампа" г. Сумы, Украина "И я выхожу из пространства..." (графический цикл Евгения Вишневского "Библия в архетипах")

есколько месяцев назад в гостевой книге "Зеленой лампы" появилась странная лаконичная запись: "Библия в архетипах". И адрес сайта.
          На черном, как непроглядная ночь, фоне сайта таинственно серебрились многофигурные и "многодетальные" картинки, и в них шла какая-то загадочная, сложно расчисленная жизнь. В авторском комментарии (тоже предельно лаконичном) белыми буквами по черному полю сообщалось, что перед нами - "параллельно рисованная Библия".
          Так значит, все эти зубчатые колеса, эти остовы-крючья, заклепки, эти волокнистые стебли-лучи, суставчатые перекладины и конечности, туго натянутые струны-нервы, "кимвалы бряцающие", игольчатые позвонки, колесницы-лестницы, трогательно-робкие человечки-эмбрионы, томящиеся в тюремной очереди внутри логарифмической линейки, все эти прорехи-карманы в живой плоти, хранящие (хоронящие?) до поры до времени тоже нечто живое-микроскопическое, быки с египетски-прекрасными глазами, озабоченные птицы-птеродактили - все это Библия, рассказанная другим, не словесным языком? "В начале было Слово" - не словом?

Лишь далеко на океане-море,
На белом камне, посредине вод,
Сияет книга в золотом уборе,
Лучами упираясь в небосвод.
Та книга выпала из некой грозной тучи,
Все буквы в ней цветами проросли,
И в ней написана рукой судеб могучей
Вся правда сокровенная земли…

          Итак, нам предстояла задачка не из легких (вполне сюжет из сюрреалистического сна): прочитать книгу, составляя слова не из букв, а из каких-то диковинных цветов - архетипов. И опять оказался прав Николай Заболоцкий:

Но семь на ней повешено печатей,
И семь зверей ту книгу стерегут,
И велено до той поры молчать ей,
Пока печати в бездну не спадут.
А ночь горит над тихою землею,
Дрожащим светом залиты поля,
И высоко плывут над головою
Туманные ночные тополя…

          То же мучительное чувство, что и во сне: всматриваешься, пытаешься понять - а смысл ускользает в зыбком тумане, изображение распадается, множится… Но ведь если перед нами архетипы, текст, написанный "языком символического примитивизма, самым доступным и простым для восприятия большинства людей независимо от национальной и социальной принадлежности" (авторский комментарий), тогда почему этот текст оказывается таким герметичным, закрытым, не поддающимся мгновенной расшифровке?

Образ твой, мучительный и зыбкий,
Я не мог в тумане осязать.
"Господи!" - сказал я по ошибке,
Сам того не думая сказать.
Божье имя, как большая птица,
Вылетело из моей груди!
Впереди густой туман клубится,
И пустая клетка позади…

          "Клеткой" оказалась авторская установка, заданный автором "вектор" для читательского восприятия. Велено было нам читать Библию в архетипах - мы и стали, как послушные ученики, искать заданный смысл. И только получив право на ошибку (признаваемое лишь за поэтами), смогли открыть дверцу и выпустить на волю птицу-смысл.
          "Право на ошибку" (на отклонение векторной оси) нужно признать прежде всего за самим художником Евгением Вишневским, чему подтверждение - два его письма, разделенных временным отрезком в несколько месяцев. Начинается первое из них "правильно", серьезно: "Суть того, что я делаю. Свои рисунки я расцениваю прежде всего как "иную манеру письма", где вместо букв, слов - предметы, символы. Каждая картинка - отдельно взятая новелла, каждая новелла привязана к Библии, потому что я считаю Библию универсальной книгой, в которой закодировано общее значение человека". И вдруг маленькая, едва заметная трещинка, "прорешка", "кармашек", разрез в стройном теле логических рассуждений: "Библия - это маленькая часть какого-то отдельного энергетического, неведомого мне потока………. " Эти ровно десять точек вместо троеточия и приводят к "ошибке" - отклонению в сторону смысла во втором письме: "творчество в последнее время я понимаю как игру, которая интересна только мне и которая "не учит" никого другого. Игра. Игра в "бога", творца, художника… Те, кому это нравится, присоединяются к моей игре, так чуть-чуть меняется мир. Все это придуманные "иллюзии". Оправдание бессмысленности жизни".
          Дверца открылась, птица взмахнула крыльями……….
          Потому что, как выяснилось, "архетипы" и "символические примитивы" не живут в нас в виде разрозненного набора атомов. Простейшие смыслы в нашем сознании структурированы, иерархически организованы, как периодическая система элементов Менделеева (по отношению к разным типам культур это заметил Леви-Стросс). И, например, моя личная "система элементов" - это "таблица Мандельштама". А применительно к графике Вишневского ключевым, "архетипическим" оказался для меня мандельштамовский цикл "Восьмистишия".
          Это прежде всего одиннадцатое (последнее) стихотворение цикла:

И я выхожу из пространства
В запущенный сад величин
И мнимое рву постоянство
И самосознанье причин.
И твой, бесконечность, учебник
Читаю один, без людей, -
Безлиственный, дикий лечебник,
Задачник огромных корней.

          Некоторые элементы этой "периодической системы" таковы.

ПРОСТРАНСТВО

          Пространство у Евгения Вишневского - это "пространство наоборот". Он не томится в замкнутом пространстве, стремясь "на волю". Мир, в котором он пребывает "в обыденной жизни", - изначально пуст и бессмыслен ("безмыслен"): "Много рисую. Чувствую, закончу (в карандаше - 7 работ) - наступит опять пустота. Не люблю это состояние"; "Сейчас я художник "одной" картинки, т.е. начинаю новую - забываю все, что было до, и делаю ее как единственную" (еще из писем). Эту пустоту нужно заполнить: наполнить предметами, явлениями, событиями - смыслом. Но вот что интересно: процесс наполнения смыслом "двояконаправлен". Вначале идет заполнение пространства картины … "пустотой": хаосом, дисгармонией, "сором жизни". Это основное, "нежилое" пространство. Здесь муки, страдания, острые углы, позвонки и кости, разрезы и казни, здесь цифры и линейки-тюрьмы, здесь маленькие, жалкие, "типовые" человечки (как рисовые зернышки), мучимые и гонимые "бедные люди", "униженные и оскорбленные" "колесики и винтики".
          И вот где-то "посредине" этого мира, или вверху, а иной раз и в уголочке, "с краешку", вдруг выгораживается пространство смысла: возникает оазис, кокон, нечто круглое, гармоничное, завершенное. Туго натянутые струны-стебли, но какой-то "текстильной" фактуры: то ли колесные спицы, то ли мощные лучи - потоки плотного света, то ли мандельштамовская "ковровая ткань" ("поэтическая речь есть ковровая ткань, имеющая множество текстильных основ, отличающихся друг от друга только в исполнительской окраске, только в партитуре постоянно изменяющегося приказа орудийной сигнализации" - это из его "Разговора о Данте"). И в этом шелковисто-лучистом, "ковровом" коконе - фигура певца-музыканта, с лучезарно-прекрасными глазами, устремленными в юдоль слез…

В игольчатых чумных бокалах
Мы пьем наважденье причин,
Касаемся крючьями малых,
Как легкая смерть, величин.
И там, где сцепились бирюльки,
Ребенок молчанье хранит,
Большая вселенная в люльке
У маленькой вечности спит.
(10-е восьмистишие)

ЧИСЛА

          Библию действительно можно назвать "запущенным садом величин". Или логарифмической линейкой, бегунок которой неустанно скользит во времени и пространстве и мерит-считает, пересчитывает-перемеряет… Дома и храмы измеряет аршинами и локтями, ведет длинные подробные списки имен предков и потомков, тщательно фиксирует количество прожитых ими лет, считает годы скитаний и ожиданий, регламентирует пищу, не пренебрегая деталями, пристально всматриваясь в чешуйки и копыта чистых и нечистых рыб и животных… "Цифирью" заполнены почти все книги Ветхого Завета: Бытие, Исход, Левит, Числа, Второзаконие… "Чрез семь дней воды потопа пришли на землю. В шестисотый год жизни Ноевой, во вторый месяц, в семнадцатый день месяца, в сей день разверзлись все источники великой бездны, и окна небесные отворились; И лился на землю дождь сорок дней и сорок ночей" (Бытие). "И возьми пшеничной муки и испеки из ней двенадцать хлебов; и в каждом хлебе должны быть две десятых ефы. И положи их в два ряда, по шести в ряд, на чистом столе пред Господом" (Левит)
          Наверное, поэтому логарифмическая линейка - один из константных символов Евгения Вишневского. Только его "задачник огромных корней" находится на рисовом зернышке, на срезе человеческого волоса. А еще точнее, с еще большим увеличением, - на срезе клетки. Это обостренное зрение - от первой профессии: Евгений - биолог. Касается "крючьями малых, Как легкая смерть, величин"…

СМЕРТЬ

          "Интересно, когда я стал много читать об этом, я столкнулся с очень частым абсолютным "попаданием". Сначала меня это даже напугало, потом я "отпустил себя в поток". Пример. Кролик, бросающий белые шарики. Я "писал" это еще до Библии, когда "делал" смерть, потом у африканцев нашел полное соответствие (у Фрэзера). Африка, кролик, шарики, смерть - и во мне непонятно откуда это "знание" (Евгений Вишневский).
          "Не бессмертны ни человек, ни атом, ни электрон. Бессмертна и все более блаженна лишь материя - тот таинственный материал, который мы никак не можем уловить в его окончательном и простейшем виде.
          Вот мне и кажется, что вы говорите о блаженстве не нас самих, а о блаженстве нашего материала в других, более совершенных организациях будущего. Все дело, очевидно, в том, как понимает и чувствует себя человек. Вы, очевидно, очень ясно и твердо чувствуете себя государством атомов. Мы же, ваши корреспонденты, не можем отрешиться от взгляда на себя как на нечто единое и неделимое. Ведь одно дело - знать, а другое - чувствовать. <…> А чувствование себя государством есть, очевидно, новое завоевание человеческого гения"
          (Из письма Н.А.Заболоцкого К.Э.Циолковскому от 18 января 1932 года).

АТОМЫ

          "Допускаю, что атом, попадая в организм извне, проникается жизнью этого организма и начинает думать, что он живет в этом организме с самого зачатия. Но ведь эта же картина произойдет с каждым из моих атомов; они войдут в состав различных организмов и проникнутся их жизнью, забыв о жизни в моем теле, - точно так же, как сейчас они не помнят о своих предыдущих существованиях.
          Наконец, и самый атом не есть неделимая частица. Он - тоже организация более мелких частиц. Последние, надо думать, в свою очередь состоят из более мелких и т.д."
          (Из того же письма Н.А.Заболоцкого К.Э.Циолковскому).
          "Библия - ген (один из множества) "сверхразума" - сначала делалась хронологически и последовательно, потом по "приходам", независимым от меня. Просто внутри "проявлялась" черно-белая "фотография", которую без особого труда, иногда с удовольствием, иногда нет - нужно было перенести на бумагу. Я никогда не "сочинял" картинку". "… в "ощущении Мира" и его восприятии нет конкретных личностей, которые повлияли на меня <…> … это не личности, это некоторые пласты прошлых культур, как египетские иероглифы, настенные изображения индейцев Центральной Америки, примитивное искусство австралийских аборигенов и забытая, но удивительная культура древних китайцев, писавших тексты картинками. Если говорить о личностях - то, к чему я периодически возвращаюсь и смотрю (подзаряжаюсь): Босх (который меня поражает масштабностью); Брейгель (старший) - "магнетическая простота"; Дюрер (потому что это Дюрер). Русские иконы. Шагал мне близок своей свободой. Филонов - внутренней сложностью материи..."
          (Евгений Вишневский, из писем).

* * *

          Эта бесконечная делимость атомов опять-таки "двояконаправленна". Если постепенно уменьшать картинку, то на каком-то этапе становится заметным удивительное сходство изображения со строением и прожилками листа, черенка, стебля. А цифры, человечки, быки, птицы, рыбы, рисовые зернышки - это всего лишь наглядное движение древесного сока, ток лимфы. Если же смотреть "с обратной стороны пространства" - последовательно увеличивая изображение, то можно увидеть в этом копошении живого вещества рождение совокупного человеческого разума, появление тонкой радужной пленки - ноосферы. Так в работах Евгения встречаются два разнонаправленных движения идей: "параллельно рисованные" бессмертные атомы Циолковского и вечно живое вещество человеческого разума, открытое Вернадским.