Станислав Лем Терминус (перевод с польского Василия Молякова)

3

          Он лежал навзничь. Темнота роилась от искр, возникающих перед его глазами. Пратт шёл вглубь корабля. Так? У него закончился кислород. У тех двоих не было возможности ему помочь. А Момсен? Почему он молчал? Может быть он уже был мёртв? Нет, Саймон слышал его. Он должен был находиться где-то рядом - за стеной. За стеной? Это значит, что в том помещении, где оказался Момсен, был воздух. Иначе другой бы его не услышал. Что он слышал? Шаги? Почему его вызывали? Почему он не отвечал?
          Воплощённые в точки и тире голоса агонии. Терминус. Как это случилось? Его нашли под какой-то кучей хлама на дне трюма. Наверняка в том месте, где трубопровод выходил из него в другое помещение. Засыпанный обломками, он мог слышать перестукивание - как долго? Запасы кислорода довольно велики. Хватит не на один месяц. Еды тоже. А ведь он так и отдыхал тем, под обломками... стоп! Ведь силы тяжести не было тогда. Что же отключило его? Наверное - холод. Автоматы не могут передвигаться при слишком низкой температуре. Масло в шарнирах становится слишком густым. Гидравлическая жидкость замерзает в трубопроводах, и те лопаются. Остаётся только мозг железной машины. Он слышал сигналы, которые становились всё слабее, которые затерялись в электрических извивах его памяти и которые он может воспроизводить, как будто это было только вчера. А сам он об этом ничего не знает? Как это возможно? Не понимать, что представляет тот ритм, в котором он работает? Может быть - врёт? Нет - роботы не могут обманывать.
          Чёрной водой его заливала усталость. Может быть, не нужно было слышать этого? Ведь это просто отвратительно - наблюдать мельчайшие подробности агонии, следить за её развитием, чтобы потом анализировать каждый сигнал, просьбы о помощи, крики. Если не можешь помочь, нельзя этого делать. Он почти терял сознание, так как уже не понимал, о чём думает, но всё повторял, - одними губами, беззвучно - словно сопротивляясь чьей-то злой воле:
          Нет. Нет. Нет.
          Потом не было уже ничего.
          Он сорвался в абсолютной темноте. Хотел сесть на койке, но закреплённое одеяло не пускало его, и он наощупь возился с ремнями, потом зажёг свет.
          Двигатели работали. Он набросил плащ, одновременно оценивая величину ускорения путём нескольких приседаний. Его тело весило значительно больше ста килограммов. Около полутора g? Ракета выполняла поворот, он ясно ощущал вибрацию, шкафы в стенах потрескивали, протяжно, тревожно, одна их дверок открылась с сердитым скрипом, все незакреплённые предметы, одежда, обувь мелкими движениями перемещались в сторону кормы, словно объединённые каким-то единым, ожививших их намерением.
          Он подошёл к шкафчику интеркома, открыл дверцу, внутри был аппарат, похожий на старинный телефон.
          - Рубка! - крикнул он в трубку.
          И даже скривился от звука собственного голоса - так болела у него голова.
          - Здесь Первый. Что происходит?
          - Исправляем курс, Командир, - донёсся далёкой голос пилота. - Нас немного снесло.
          - На сколько?
          - Ше-семь секунд.
          - Что - реактор? - спросил он уже медленно.
          - Шестьсот двадцать в корпусе.
          - А в грузовых трюмах?
          - В бортовых - пятьдесят два, в килевых - сорок семь, в кормовых - двадцать девять и пятьдесят пять.
          - Так какое там было отклонение, Монро? Сколько вы сказали?
          - Семь секунд.
          - Ну, ну, - ответил Пиркс и бросил трубку. Пилот явно врал. Семисекундная поправка не потребовала бы такого ускорения. Он оценивал отклонение от курса в несколько градусов.
           Паршиво, что греются грузовые трюмы. Что у нас в кормовом? Продукты? Он сел за стол.
          "Голубая Звезда" Земля—Марс - Компо Земля. Первый — арматору. Реактор нагревает груз стоп отсутствует спецификация погруженного на корму товара стоп прошу указаний стоп навигатор Пиркс конец".
          Он ещё писал, когда двигатели смолкли, тяжесть исчезла, и от нажима карандашом его подняло в воздух. Нетерпеливо оттолкнулся от потолка, чтобы, опустившись, ещё раз перечитать радиограмму.
           На секунду остановившись, разорвал бланк и бросил куски в ящик. Сон слетел окончательно, осталась только головная боль. Одеваться он не стал, так как по причине отсутствия тяжести это была довольно сложная процедура, которая должна была состоять из неуверенных подскоков, мельтешения с отдельными предметами гардероба, поэтому так, в плаще, наброшенном на пижаму, он и оставил каюту.
          Голубоватый оттенок ночного освещения скрадывал жалкое состояние обивки. В четырёх ближайших нишах вздыхали пустые и тёмные вылеты вентиляционных решёток, блуждающий по углам сор тянуло к ним, как подводным течением - ил. Весь корабль был погружён в абсолютную тишину. Вслушиваясь в неё, почти не двигаясь, повиснув перед собственной огромной тенью, косо падающей на стену, он прикрыл глаза. Иногда случалось, что люди засыпали в таком состоянии, но это было небезопасно, потому что внезапный рывок запущенных для выполнения маневра двигателей, мог швырнуть беспомощное тело на потолок или пол. Он не слышал уже ни вентиляторов, ни движения собственной крови. Ему казалось, что именно эту ночную тишину он смог бы отличить от любой другой. На земле ощущалась граница тишины, её конечность, мимолётность. Среди звездных призраков человек уносил с собой своё собственное молчание, заключённое внутри скафандра, который усиливал каждый скрип грузовых ремней, каждое пощёлкивание сустава, пульс, даже дыхание - только корабль в ночное время как бы терялся в чёрном ледяном молчании.
          Он поднёс к глазам часы - заканчивался третий час ночи.
          Если так пойдёт и дальше, мне - конец, подумал он. Оттолкнулся от выпуклого простенка и, похожий на уменьшающую скорость птицу, опустился, вытянув руки, на пороге каюты. Издалека, словно из железных подземелий, до него донёсся едва слышный звук.
          - Бам - бам - бам.
          Три удара.
          Проклиная всё на свете, он захлопнул дверь, снял плащ и, не заботясь дальше ни о чём, просто швырнул его воздух; плащ медленно расправился, словно какой-то невиданный призрак, и поплыл вверх. Он выключил освещение, лёг и прикрыл голову подушкой.
          Псих! Проклятый железный псих!!! - повторял он, крепко зажмурив глаза и дрожа от непонятного для самого себя бешенства. Однако усталость быстро взяла своё: он так и не заметил, когда уснул.
          Проснулся около семи. Полусонный, поднял руку - не падала: Тяжести не было. Оделся и вышел. Направляясь в рулевую рубку, он поневоле прислушивался. Было тихо. Перед дверью задержался. На матовых стёклах виднелись зелёные, словно двоящиеся рефлексы радарных экранов. Внутри стоял полумрак. Полулёжа в кресле, пилот курил сигарету. Плоские пласты дыма плавали перед экранами, вспыхивая от их отблесков. Слышалась какая-то земная музычка, прерываемая космическими тресками. Пиркс уселся за спиной пилота; ему не хотелось даже проверять записи гравиметров.
          - Когда включение двигателей? - спросил он. Пилот был догадливым парнем.
          - В восемь. Но если, Командир, вы хотите искупаться, могу включить прямо сейчас - какая разница.
          - Э, нет. Порядок есть порядок, - буркнул Пиркс.
          Наступила тишина, и только в громкоговорителе бренчал один и тот же повторяющийся, механический какой-то, мотив. Пиркса снова стал одолевать сон. Он несколько раз дёргался, снова задрёмывал, и из темноты появлялись огромные зелёные кошачьи глаза, он моргал - они превращались в освещённые шкалы приборов. Так он и балансировал на грани сна и бодрствования, когда по громкой связи что-то треснуло и раздался голос:
          - Здесь - Деймос. Время семь часов тридцать минут. Передаём ежедневное метеоритное сообщение для внутренней зоны. Пол влиянием гравитационного поля Марса в рое Драконидов, который уже миновал Пояс, возникло береговое завихрение. В течение нынешних суток оно пройдёт через секторы 83, 84 и 87. Метеоритная станция Марса оценивает размеры облака как 400 тысяч кубических километров. В связи с этим секторы 83, 84 и 87 закрыты для полётов до особого сообщения. Настоящим сообщаем состав облака, переданный непосредственно баллистическими зондами Фобоса. Согласно последнему донесению, облако состоит из микрометеоритов класса X, XY, Z...
          - Хорошо, что это нас не касается, - заметил пилот. - Я только что позавтракал, и было бы очень неприятно, если бы пришлось дать полный всеми дюзами.
          - Сколько мы делаем? - спросил Пиркс.
          - Больше пятидесяти.
          - Да? Не так плохо, - пробормотал Пиркс. Он проверил курс, записи уранографов, степень "свечения" - держалась на одном уровне - и направился в кают компанию. Там были уже оба офицера. Пиркс ожидал, не заговорит ли кто-нибудь о ночном шуме, но беседа вращалась вокруг лотереи - результатов её нетерпеливо дожидался Симс и поэтому рассказывал о коллегах и знакомых, которым посчастливилось выиграть.
          После завтрака Пиркс удалился в штурманскую кабину нанести пройденный отрезок пути. В какой-то момент он воткнул циркуль в чертежную доску, выдернул ящик стола, достал оттуда бортовой журнал и поискал список последнего экипажа КОРИОЛАНА.
          Офицеры: Пратт и Вэйн, пилоты: Нолан и Поттер, механик - Саймон...
          Он смотрел на твёрдый и размашистый почерк командира. Наконец бросил журнал в ящик, закончил прокладку и с рулоном кальки поехал в рулевую рубку. За полчаса вычислил точное время прибытия на Марс. На обратном пути заглянул в кают-компанию через стекло. Офицеры играли в шахматы, фельдшер сидел перед телевизором с электрогрелкой на животе. Пиркс заперся в каюте и просмотрел радиограммы, которые захватил у пилота. Даже не заметил, как его сморил сон. Несколько раз во сне ему казалось, что двигатели заработали, и он пытался проснуться, а в результате ему снилось, что он поднимается, идёт в рулевую рубку, находит её пустой и в поисках кого-нибудь из экипажа начинает бродить в чёрном как смола лабиринте кормовых коридоров. Очнулся за столом, мокрый от пота и злой, потому что заранее уже представил, какая ему предстоит ночь после стольких часов сна днём. Когда вечером пилот включил двигатели, Пиркс воспользовался этим и принял горячую ванну. Освежённый, пошёл в кают-компанию, выпил горячего кофе и справился у вахтенного о температуре в реакторе. Та подползала к тысяче, но до критической уж как-нибудь не дойдёт. Часов около десяти его вызвали в рубку - проходили мимо какого-то корабля, который вызывал и просил врача. Пиркс, разобравшись, что речь идёт об остром приступе аппендицита там на борту, хотел бы не посылать своего фельдшера, тем более, что всего в трех миллионах километров шёл большой пассажирский, который выразил готовность застопорить и выслать врача.
          Так лениво, без приключений, прошёл весь день. В одиннадцать вечера белое освещение сменилось на всех палубах, исключая рулевую рубку и реакторный отсек, пасмурным светом голубоватых ночных ламп. В кают-компании ещё светилась - почти до полуночи - небольшая лапа над шахматной доской. Там сидел один Симс. Он играл сам с собой. Пиркс пошёл ещё проверить температуру в нижних грузовых трюмах и по дороге встретил возвращавшегося от реактора Бомана. Инженер был в неплохом настроении - "свечение" не увеличивалось, а охлаждение работало в общем нормально.
          Инженер попрощался и ушёл, оставив Пиркса в пустом холодном коридоре. Вверх шёл слабый поток воздуха, бесшумно трепетали клочья запылённой паутины в вылетах вентиляции. Некоторое время Пиркс прохаживался по высокому, как церковный неф, переходу между главными трюмами до тех пор, пока через несколько минут по полуночи двигатели выключились.
           С разных сторон корабля добегали до него очереди сильных и приглушённых, далёких и более близких звуков - это незакреплённые предметы, продолжая двигаться с полученным ускорением, ударялось о стены, потолки, палубу; эхо этих падений, которые на мгновение заполнили словно бы оживающий корабль, держалось в воздухе не больше минуты, пока не погасло совсем, и снова была тишина, подчёркиваемая только слабым шумом вентиляторов.
          Пиркс вспомнил, что ящик письменного стола в штурманской кабине покоробился, и в поисках столярного долота спустился длинным, узким, как кишка, коридором между грузовым отсеком левого борта и кабельным туннелем в "бардачок", самое, пожалуй, пыльное помещение на корабле; в дополнение всему пыль, в которой он бродил, поднималась выше его головы, не оседала, и так, наполовину задушенный, он едва добрался ощупью до выхода.
          Он был уже где-то на полубаке, когда в коридоре раздались шаги. В силу отсутствия тяготения идти был способен только автомат. И в самом деле - доносящимся шагам сопутствовал слабый треск прилипающих к полу магнитных присосок. Пиркс подождал, пока в проходе не показалась чёрная на фоне далёких ламп фигура. Терминус ступал, неуверенно покачиваясь и далеко выбрасывая руки.
          - Эй, Терминус, - окликнул его Пиркс, выходя из тени.
          - Слушаю.
          Тяжёлая фигура остановилась, корпус беспомощно пошёл по инерции вперёд и с трудом удержал вертикаль.
          - Что ты тут делаешь?
          - Мыши, - ответил голос из-за грудной клетки, вызывая такое впечатление, что оттуда изнутри говорит охрипший карлик. - Мыши спят беспокойно. Просыпаются. Бегают. Пить хотят. Если пить хотят, нужно дать им воды. Мыши много пьют, когда высокая температура.
          - А ты что делаешь? - обратился к нему Пиркс.
          Автомат закачался.
          - Высокая температура. Хожу. Всегда хожу, если высокая температура. Воду мышам. Если выпьют и уснут - хорошо. Неоднократно ошибались по поводу высокой температуры. Я слежу. Выхожу, возвращаюсь к реактору. Воду мышам...
          - Несешь воду мышам? - спросил Пиркс.
          - Да. Терминус.
          - А где эта вода?
          Автомат ещё дважды повторил "высокая температура" и буквально по-человечески сделал обеими руками жест крайнего удивления, - словно внутри у него сидел живой человек - быстрый и неверный одновременно, поднимая руки поочередно к глазам, объективы которых вращались в глазных шарнирах, направленные внутрь металлических ладоней. Потом сказал:
          - Воды нет. Терминус.
          - Ну и где же та вода? - напирал Пиркс. Из-под прикрытых век он наблюдал за возвышающимся над ним роботом, который был на голову выше ростом и который, издав несколько невразумительных звуков, неожиданно ответил басом:
          - За...был.
          Пиркс просто растерялся - так беспомощно это прозвучало. Минуту он смотрел на колышущийся перед ним слегка корпус
          - Что забыл? Иди к реактору. Возвращайся. Слышишь?
          - Слушаюсь.
          Терминус захрустел, выполнил поворот кругом на месте и стал удаляться тем же самым, слишком прямым и благодаря этому - как бы старческим шагом. В перспективе коридора он постепенно уменьшался. На одном из последних поворотов споткнулся, замахал руками, отыскал равновесие и исчез в поперечном переходе. Какое-то время стены ещё повторяли эхо его шагов. Пиркс стал быстро приходить в себя, потом немного подумал и, бесшумно проплыв над полом, оказался у шестого вентиляционного. Использование вентиляционных каналов для передвижения, даже при выключенных двигателях, было категорически запрещено, но он сейчас проигнорировал это запрещение. Сильно оттолкнулся от релингов и в десять секунд преодолел семь этажей, отделявших его на полубаке до кормы. В реакторный отсек он заходить не стал. На половине высоты стены находился длинный засов. Он подплыл к нему, отпер узкую дверцу и открыл её. За ней находилось врезанное в сталь прямоугольное окно из свинцового стекла, образующее заднюю стенку клеток с мышами. Благодаря этому, за ними можно было наблюдать, не заходя в отсек. Тут же, за стеклом, он увидел грязное, пустое дно клеток, а сквозь проволочную сетку чуть дальше в глубине отсека - освещённую с высоты светом сверкающей рефлектором лампы залитую водой спину робота, который висел в воздухе почти горизонтально, сонно двигая руками. Всю его броню усыпали белые мышки; трусцой бегая по его металлическим наплечникам, нагрудным пластинам, собираясь там, где в углублениях металлического членистого корпуса крупными каплями скапливалась вода, они слизывали её, подскакивали, подлётывали в воздухе, а Терминус ловил их, они проскальзывали у него между железными пальцами, их хвостики свивались всевозможными завитушками - картина была такая странная и комичная, что Пирксу захотелось рассмеяться. Тем временем Терминус сажал пойманных мышей в клетки, его металлическая рожа опасно приблизилась к глазам Пиркса, но не заметила его. Ещё две, три мышки крутились в воздухе. Терминус управился и с ними, запер клетки и пропал у Пиркса из виду - только его сверхчеловеческая тень, опёршаяся на муфту главного трубопровода, широким крестом лежала на реакторном бетоне.
          Пиркс тихо закрыл дверцу, вернулся в каюту, разделся и лег, но заснуть не мог. Какое-то время он читал дневники астрогатора Ирвинга, но в глазах было словно полно песка, голова тяжелая, однако он был трезв как штык. С горечью подумал о том количестве часов, которое отделяет его от завтрашнего дня, и вышел, набросив плащ.
          На пересечении главного и бортового коридоров из вентиляционного туннеля до него донеслись шаги. Он приблизил голову к решётке вылета. Звук, искажённый эхом железного колодца, доносился снизу. Он оттолкнулся от решётки, минуту плывя ногами вперёд, и ближайшим вертикальным проходом оказался на уровне кормы. Шаги раздались громче, замерли, он прислушался - затопали с новой силой. Автомат возвращался. Пиркс ждал его под самым потолком высокого в этом месте коридора. В глубине палубы скрипели волочащиеся подошвы. Звук угасал. Он уже терял терпение, когда шаги возобновились, из прохода выползла длинная тень, и вслед за нею показался Терминус. Он прошёл так близко от Пиркса, что было слышно биение его гидравлического сердца. В некотором отдалении он остановился и издал протяжный странный шипяще-свистящий звук. Потом наклонился пару раз вправо, влево, словно кланялся железным стенам, и снова пошёл прямо. У тёмного входа в боковой коридор он снова остановился. Заглянул туда. Странный звук повторился. Пиркс, едва касаясь кончиками пальцев потолка, поплыл за тяжёлой фигурой.
          - Кис, кис, кис... - доходило до него всё яснее. Терминус остановился у следующего раструба вентиляции, попытался просунуть голову сквозь решётку, но ему это не удалось; он снова "закискал", медленно выпрямился и пошёл дальше. Пирксу все это было уже выше головы.
          - Терминус!! - крикнул он. Автомат, который как раз в этот момент сгибался, застыл на половине движения.
          - Слушаю, - ответил он.
          - Что ты снова здесь делаешь?
          Пиркс смотрел в сплющенную металлическую маску, хотя она и не была "лицом" и по ней ничего нельзя было прочитать.
          - Ищу... - отозвался Терминус. - Ищу... кота...
          - Что?
          Терминус стал возвращаться в вертикальное положение. Он становился всё выше, но руки и у него были беспомощно опущены, словно бы он забыл при них, а из-за того, что под слабое поскрипывание суставов делал всё это очень медленно, движение это выглядело даже как-то угрожающе.- Ищу кота, - повторил он.
          - Зачем?
          Минуту Терминус молчал, неподвижный, как металлическая статуя.
          - Не знаю, - ответил он тихо, и Пиркс смешался. В мёртвой тишине, под слабым светом ламп, с поржавевшими рельсами для вагонеток у запертых грузовых ворот, коридор напоминал штольню в заброшенной шахте.
          - Хватит, - сказал он наконец. - Возвращайся в реактору и не выходи оттуда, слышишь?
          - Слушаюсь.
          Терминус повернулся и ушёл. Пиркс остался один. Ток воздуха уносил его, повисшего между потолком и полом, миллиметр за миллиметром, в сторону открытой пасти вентилятора. Он оттолкнулся ногой от стены, свернул к лифту и поплыл вверх, минуя по пути чёрные вентиляционные отверстия, в которых - как ход огромных часов - гудели слабеющие шаги автомата.

4

          В последующие дни Пиркса целиком поглотила математика. С каждым новым включением реактор грелся всё сильнее, а его мощность падала. Боман предполагал, что нейтронные отражатели близки к разрушению. Об этом свидетельствовал медленно, но неуклонно возрастающий радиационный фон. С помощью сложных расчётов он пытался оптимизировать циклы работы двигателя и охлаждения, во время выключения реактора переключал циркуляцию охлаждающей жидкости с боровых грузовых трюмов на кормовые, где были сущие тропики. Эти метания между противоречащими друг другу величинами требовали терпения - он просиживал у бортового Вычислителя, методом проб и ошибок пытаясь найти оптимальное решение. В результате они прошли сорок три миллиона километров с ничтожным опозданием. На пятый день - вопреки пессимистическим предположениям Бомана - они достигли требуемого потолка скорости. Выключая реактор, который теперь мог остывать до самой посадки, Пиркс потихоньку вздохнул. Одной из особенностей командования старым фрахтовиком была та, что он видел здесь звёзды гораздо реже, чем на Земле. Впрочем, они его не так уж интересовали - даже красный, как медяк, диск Марса. Ему хватало штурманской прокладки.
          Поздним вечером в последний день рейса, когда прерываемая иногда голубоватым светом ламп темнота , казалось, делала палубы как будто больше, он вспомнил о грузовых трюмах. До сих пор в них так и не заглядывал.
          Он покинул кают-компанию, в которой Симс играл, как и ежедневно, в шахматы с Боманом, и спустился лифтом на корму. Со времени последней встречи ни видел и не слышал Терминуса. Отметил только, что кот так крепко запропастился, словно его вообще не было на корабле.
          Едва освещённый полубак дышал шелестом беспрерывно текущего воздуха. Когда он отворил двери в высокое помещение, под потолком зажглись лампы под толстым слоем пыли. Прошёл из одного конца трюма в другой. Штабеля ящиков, доходящие почти до потолка, разделялись узким проходом. Он проверил натяжение закреплённых в палубе стальных лент, которыми был стянут каждый штабель груза, а вызванный открытыми дверями сквозняк высасывал из тёмных углов опилок, мусор, паклю, и всё это слабо волновалось, как слой ряски на воде.
          Был уже в коридоре, когда услышал ритмичные медленные звуки:
          - Внимание...
          Три удара.
          Он дрейфовал в потоке воздуха, который уносил его всё выше. Хочешь не хочешь - он должен был слушать. Говорили двое. Сигналы были слабые, как будто бы кто-то берёг собственные силы, соразмеряя их с ударами. Они шли то быстрее, то медленнее, один из собеседников часто ошибался, словно забывал азбуку Морзе. Иногда они долго молчали, иногда начинали перестук одновременно. Чёрный коридор с редко подвешенными лампами казался бесконечным, и казалось, что шумящий в нём ветер долетал из безграничной пустоты.
          -С-а-й-м-о-н-с-л-ы-ш-и-ш-ь-е-г-о, - медленно, в перебоями стучала труба.
          -Н-е-с-л-ы-ш-у... - долгая пауза. - Н-е-с-л-ы-ш-у...
          С яростью он оттолкнулся от стены и, свернувшись клубком, помчал в низ всё больше освещенными коридорами; близость кормы ощутил по увеличивающемуся количеству ржавой пыли вокруг ламп. Тяжелые двери реакторного отсека были незамкнуты. Он заглянул внутрь.
          В отсеке было холодно. Остановленные на ночь компрессоры молчали, только иногда удивительным, почти человеческим голосом, бормотал скрытый в бетонной стене трубопровод, когда пузыри воздуха прокладывали себе путь сквозь густеющую жидкость.
          Терминус, забрызганный цементом, трудился. Над его, двигающейся как маятник, головой, заядло фырчал вентилятор. Пиркс, не касаясь ногами ступенек трапа, съехал по поручням на руках. Железные рукавицы слабо позвякивали, их удары заглушал слой свеженанесенного цемента.
          - Н-е-с-л-ы-ш-у...п-р-и-ё-м...
          То ли совершенно случайно, то ли приказ замедлить передачу шёл из того же самого источника, который посылал сигналы азбуки Морзе, достаточно того, что труба отзывалась всё слабее. Пиркс стоял рядом с автоматом. Сочленения сегментов его живота, краями находящие один на другой, напоминали смятый хитиновый покров насекомого. В стеклянных глазах мигали миниатюрные отражения осветительных ламп. Пиркс почувствовал, что в этом пустом отсеке он находится один. Терминус не знал, что он делает, будучи просто машиной, передающей записанные серии звуков, и ничем больше. Удары становились всё слабее.
          -С-а-й-м-о-н-о-т-з-о-в-и-с-ь, - разбирал он с трудом.
          Ритм распадался. Он коснулся трубы в каком-нибудь полуметре над согнувшимся торсом работающего робота - когда поправил хват, кончики пальцев стукнули о железо, и передаваемая в это время серия сигналов на мгновение замерла. Поражённый внезапным порывом, прежде, чем успел сообразить, насколько безумной является сама мысль влезть в разговор, который имел место много лет тому назад, он начал быстро выстукивать:
          -П-о-ч-е-м-у-м-о-м-с-е-н-н-е-о-т-в-е-ч-а-е-т-п-р-и-ё-м...
          Почти в тот же самый момент, когда Пиркс стукнул по трубе первый раз, в неё стукнул и Терминус. Оба звука встретились, рукавица автомата замерла, словно услышав его, и, когда он закончил, через несколько секунд начала заталкивать цемент в трещину соединения. Труба зазвучала:
          -П-о-т-о-м-у-ч-т-о-у-н-е-г-о-п-р-а-в...
          Пауза. Терминус нагнулся. Чтобы зачерпнуть цементного теста. Неужели это было начало ответа?
           Не дыша, Пиркс ждал. Автомат выпрямлялся, резко бросая цемент, и по трубе пошли ускоренные удары:
          -С-а-й-м-о-н-э-т-о-т-ы...
          -З-д-е-с-ь-с-а-й-м-о-н-н-е-я... к-т-о-г-о-в-о-р-и-т...к-т-о-г-о-в-о-р-и-т...
          Он втиснул голову в плечи; удары летели градом:
          -К-т-о-г-о-в-о-р-и-л-о-т-з-о-в-и-т-е-с-ь-к-т-о-г-о-в...к-т-о-г-о-в-о-р-и-л...к-т-о-г-о-в-о-р-и-л-к-т-о-г-о-в-о-р-и-л-с-а-й-м-о-н-з-д-е-с-ь-в-э-й-н-о-т-з-о-в-и-с-ь...
          -Терминус! - крикнул он. - Прекрати! Прекрати!
          Гудение в трубе прекратилось. Терминус выпрямлялся, а его наплечники, плечи, рукавицы всё ещё подрагивали, весь его корпус сотрясала железная дрожь, и по этим спазматическим сотрясениям Пиркс читал дальше:
          -К-т-о-г-о-в-о-р-и-т...к-т-о...к-т-о...
          - Перестань!!! - крикнул он ещё раз, стоя сбоку от автомата: тяжелые плечи прошила дрожь, а световой рефлекс от лампы освещения повторял:
          - К-т-о...
          Словно бы исчерпав все свои усилия в буре, которая прошла сквозь него, автомат замирал. Повиснув над палубой, задел с протяжным скрипом о горизонтальный участок трубопровода и завис над ним, словно бы пойманный невидимой силой, в мертвом покое, но вглядевшись в него, Пиркс заметил миллиметровую дрожь беспомощно опущенной руки:
          -К-т-о...
          Он не помнил, как очутился в коридоре. Шумели вентиляторы. Плыл прямо, под идущий с верхних палуб холодный сухой ветер, огоньки ламп вспыхивающими кружками проплывали по его лицу.
          Дверь каюты была прикрыта неплотно. На столе горела лампа, и плоские клинья света сквозь щель внизу достигали противоположной стены коридора; потолок был в тени.
          Кто это был? Кто так отчаянно его звал? Саймон? Вэйн? Но ведь их же не было! Уже девятнадцать лет они были мертвы!
          Так кто это был - Терминус? Но он просто уплотнял трубопроводы. Он хорошо знал, что услышит в ответ на свои вопросы - болтовня о рентгенах, "свечении" и о пломбах. Он даже не подозревает, что звуки его работы складываются в призрачный ритм.
          Одно ясно - эта запись, если это запись - она не является мёртвой копией. Что теперь эти люди - эти голоса, эти удары, с ними можно говорить. Если набраться смелости...
          Он оттолкнулся от потолка и плавно переплыл к противоположной стене. К чёрту! Ему хотелось ходить, ходить стремительно, чувствовать вес, изо всех сил бухнуть кулаком по столу! Это, только на первый взгляд удобное, состояние, в котором предметы и собственное тело превращались в нематериальные тени, было как кошмар. Всё, к чему он ни прикасался, отодвигалось, отплывало, шаткое, лишенное опоры, превращалось в дутую пустоту, становилось видением, сном...
          Сном?
          Минутку. Когда мне кто-нибудь снится и задаёт вопрос, я не знаю ответа до тех пор, пока он не прозвучит в его устах, но ведь этот человек во сне существует только в моём сознании и есть только его частью. Всё вот так разрываются почти ежедневно, а точнее - еженощно, порождая мгновениями, на потребу одного только воображения, какие-то псевдоличности. Это могут быть придуманные или виденные наяву лица. Разве не снятся нам умершие? Разве не ведём мы с ними разговоров во сне?
          Мёртвые.
          Неужели Терминус...
          В своём полубредовом кружении по каюте, переплывая от одной стены к другой, отталкиваемый от твёрдых поверхностей, он оказался у двери и схватился за неё. Перед ним был тёмный отрезок коридора и падающая в темноту полоса света.
          Вернуться туда?
          Вернуться и - расспрашивать?
          Это какое-то физическое явление - значительно более сложное, чем обыкновенная звукозапись; автомат, в конце концов, это же не звукозаписывающая машина. В нем возникла запись, обладающая определённой автономностью, способностью изменяться, которой - как это ни странно звучит - можно задавать вопросы и узнавать всё. Узнать судьбы Саймона, Нолана, Вэйна, Поттера и это непонятное, поразительное молчание командира.
          Разве можно дать этому какое-то другое объяснение?
          Пожалуй, нет.
          Он был уверен в этом, однако не двигался с места, словно чего-то ждал.
          В конце концов это не что иное как просто кружение токов внутри железного ящика. Ничего живого, никаких живых существ, погибающих в темноте разбитого корабля. Конечно, ничего!
          И что - отстукивать вопросы под этим косым взглядом Терминуса? Но они, вместо подробного рассказа своей истории, станут кричать ему, просить кислород и главное - спасения! Что им отвечать? Что их нет? Что они - просто "псевдолюди", обособленные островки электрического мозга, его видения, его икута? Что их ужас - только имитация ужаса, а их агония, повторяющаяся каждую ночь - не более чем стёршаяся граммофонная пластинка? Он ещё помнил вызванную своим стуком внезапную лавину ударов, которой они, полные изумления и обманутые неожиданно появившейся надеждой, призывали его, эти повторяющиеся без конца, настойчивые торопливые мольбы: "Отзовитесь! Кто говорит? Отзовитесь!"
          Отчаяние и неистовство того стука ещё стояло у него у ушах и в ощущениях на концах пальцев.
          Не существовали? А кто тогда его вызывал - кто молил о помощи? И что с того, если бы специалисты сказали, что за этим криком нет ничего кроме блуждающих зарядов и дрожания разбужённых резонансом железных листов? Он сел за стол. Выдвинул ящик. Сердито придавил поднимающиеся с шелестом бумаги, нашёл ту, которую искал, положил её перед собой и тщательно разгладил, чтобы не упорхнула под его дыханием. Стал заполнять отпечатанные графы:
          МОДЕЛЬ: AST - № 105/0044.
          ТИП: Универсальный Ремонтный.
          ИМЯ: Терминус.
          ХАРАКТЕР ПОВРЕЖДЕНИЙ: Распад функций.
          ПРЕДЛОЖЕНИЯ... Он колебался. Подносил перо к бумаге и снова откладывал его. Размышлял о невиновности машин, которые человек наделил способностью мыслить и этим самым сделал их участниками своих сумасбродств. О том, что миф про Голема, машину, восставшую против человека, является просто обманом, выдуманным для того, чтобы несущие за всё ответственность, могли её с себя снять.
          ПРЕДЛОЖЕНИЯ: Сдать на слом.
          И в самом низу листа подписал с каменным лицом:
          Первый навигатор Пиркс.