Оксана Литвиненко Невесомость рассказ

каждого ребенка непременно должны быть две вещи: велосипед и собака. Потрепанные велосипеды доставались мне от соседских детей, собака у меня есть теперь. В общем, можно сказать, жизнь удалась.
          Так зачем ты меня преследуешь? Зачем ты меня спрашиваешь: "Что было не так? Разве я что-то не то сказал? Разве я своим поведением кого-то обидел?" Меня - нет. Поэтому я спешу тебя успокоить (или просто заткнуть тебе рот, это кому как удобней): "Все было нормально". "Вот и мне так кажется, - говоришь ты. - А раз ты тоже не заметила ничего из ряда вон выпирающего, тогда я, вообще, не понимаю, за что меня смешали с дерьмом!"
          И никогда не поймешь. Что поделать, если поведение твое, действительно, было твое обычное, то бишь, свинское. Как объяснить тебе, что конкретно было не так, если для тебя это - норма? И ты даже вообразить не в состоянии, почему это не норма для остальных. Конечно, к этому можно привыкнуть. И тем не менее с этим совершенно не хочется мириться. Поэтому кто-то, возможно, не вполне осознающий тщетность своих претензий, все еще пытается их тебе предъявлять. А я? Я не то чтобы окончательно смирилась, нет, тут другое. Не знаю, удастся ли мне выразить всю полноту моих ощущений фразой "просто это все уже не мое". Просто теперь мне плевать, ведешь ли ты себя так или иначе. Я могу спокойно наблюдать тебя со стороны. Мне больше не надо краснеть за тебя перед окружающими. Это уже не моя прямая обязанность. Я, конечно, и раньше могла, но теперь могу с усиленным безразличием к последствиям смеяться над твоими щекотливыми шутками или вальсировать с тобой пьяным вприпрыжку по улицам города, привлекая нездоровое внимание бритоголовых прохожих. Потому что потом я просто развернусь и пойду домой спать, сладко при этом посапывая. И предварительно с облегчением воздохнув: "Это все уже не мое!"
          А когда-то ты был главным мужчиной в моей жизни. И как-то в порыве нежной откровенности я даже тебе в этом призналась. Но, бестолковый, ты порыва моего не оценил. Странно, но ты жутко оскорбился! Ты не хотел быть главным. Ты хотел быть любимым. И единственным. Прости.
          Громкие слова меня пугают. Мои барабанные перепонки не выдерживают запредельных перегрузок. Любовь - всего-навсего красиво упакованный эгоизм. Когда мы говорим, что любим, то объектом любви непременно желаем обладать. А если не получается, то подобную любовь обязательно именуют несчастной. А по-моему, "несчастная любовь" - это оксиморон. Бывает неудовлетворенное чувство собственности, а несчастной любви, по определению, быть не должно. Если любовь, действительно, большая и светлая, она самодостаточна. Пора переписывать учебники любви, пришло время учиться любить бескорыстно. Я счастлива уже тем, что могу себе это позволить. Я рада тому, что в моей жизни есть люди, которых я искренне люблю, и от которых мне ничего не надо взамен, кроме разве что надежды бесконечно греться мыслями о них. Я могу не видеть и не слышать их годами, но от этого мое чувство становится лишь чище и тоньше. Наверное, идеальная абстрактная любовь только на расстоянии и возможна.
          Но с тобой идеал был вряд ли достижим. Тебя бесило, что я была сама по себе. Тебе хотелось мной обладать, но самому при этом все-таки самим по себе оставаться. Я тоже хотела, чтобы я была сама по себе, а ты не сам по себе, однако я все же сознавала, насколько претензии мои нереальны. В итоге мы добились того, чего, собственно, и хотели. Теперь мы все просто сами по себе. Свобода.
          И опять-таки, вздрогнув при звуках этого тоже отнюдь не тихого слова, я вынуждена констатировать, что достижение полной, абсолютной свободы представляется сомнительным. Но мне кажется, я знаю, с чем можно сравнить данное ощущение. В общем, есть, к чему стремиться. Это моя давняя мечта, которой сбыться вряд ли суждено: оказаться одной посреди незнакомого города (лучше даже нерусского), на улице без копейки денег. Вот это свобода! Я имею в виду не неизбежно последующую панику или хладнокровный поиск рационального выхода, а непосредственно первоначальный секундный экстаз. Невесомость.

          апрель 2001