Оксана Кандаурова, студентка 4 курса отделения журналистики РГУ Город мертвых

Кладбище

емные тени и полутона. Скользкая мокрая дорога, иногда уходящая в никуда, усеянная крестами и надеждами. Стаи голодных ворон кружат и пророчат беду и бурю. Собираясь в хаотичные стаи, они занимают свои почетные места на крестах. В народе говорят, что именно эти мистические птицы и являются хозяевами кладбища, хранят покой ушедших душ. Своим страшным смехом над всем живым они услаждают смятенные души, незаметно питаясь людскими страданиями и пороками. Вдоль могильных крестов идет едва заметная тропинка. Караульные-могильщики соблюдают порядок в этом странном городе. За мертвым городом виднеется покрытое росой серое туманное село, где похоронены убийцы и их жертвы. Здесь по ночам слышны посмертные вздохи обидчиков и обиженных и всегда витает запах боли и бесчестия.

* * *

          В лучах сонного рассвета постепенно вырисовывается маленький домик. Он, на первый взгляд темный и мрачный, занимает самое красивое место на окраине. Вокруг домишки пышно растет шиповник и возвышаются старые и почти засохшие платаны. Тем страшнее на фоне этой запущенной красоты видеть тяжелые решетки на пыльных, давно немытых окнах, крепкие двери, которые даже в самые нежные весенние дни остаются наглухо закрытыми, пряча за своими мощными спинами почти бесплотные тени людей, изредка мелькающие в глубине дома. Дом в серой скорлупе своих стен, как ад, целую вечность томит неприкаянные души, но это не великие грешники, а больные. С утра до вечера здесь царит глухая тишина, и сам воздух в этом месте кажется неподвижным: ни одно дуновение ветра не потревожит густую паутину, где даже мухи не бьются в предсмертной агонии, а спокойно ждут скорой смерти.
          Почти пустые комнаты ослепляют своей неестественной белизной, а низкий потолок заставляет вжимать голову в плечи от страха, что это и есть небесный свод, готовый в любое мгновение упасть прямо на голову обитающим под ним. Центр страшного дома - это холл: не то гостиная, не то столовая. Посреди комнаты стоит большой стол, настолько массивный, что ни у кого нет сил сдвинуть его хоть на миллиметр, чтобы нарушить установленный порядок. Возле стола с равными интервалами по кругу стоит семь стульев, обитых кожей. Санитары находят особую мрачную прелесть в том, чтобы время от времени говорить пациентам, что обивка сделана из человеческой кожи, из кожи тех больных, которые всеми силами пытались разорвать замкнутый круг, куда их загнала сама судьба или люди, взявшие на себя ее роль. Возле стены монотонно и привычно скрипит шкаф, а на белоснежной поверхности стола в строгом порядке лежат шприц, пистолет, четки и истрепанная общая тетрадь в красном глянцевом переплете. Среди больничной белизны она кажется пятном свежей крови. На первой странице надпись: "Дневник".

          16 февраля, среда, 20.00
          Опять все бесполезно. Я пишу стихи, я пишу музыку, а какой-то выскочка с тошнотворной глупостью лезет на сцену. И что самое главное: его признают, его любят, ему пишут письма, он получает деньги. Тоже мне покоритель вершин шоу-бизнеса! О, как я ненавижу этих бездарей, этих пустых болванок! Я опять за бортом. Хорошо, что есть еще хотя бы надежда, всегда есть надежда…
          20 февраля, воскресенье, полночь.
          Надо выбирать - либо он, либо я. Он меня обманывает, опять лжет. Как-то Макс мне сказал, что для моих стихов нужна Муза. Я согласился. Музой вскоре стал он, но потом Макс стал забывать, что теперь его жизнь стала немного и моей, потому что его тропинку в этом мире я прокладывал своими стихами и песнями. Покатили объяснения. Мы с Максом, конечно, оказались не теми людьми, которых видели друг в друге. Ладно, все это сон и бред. Нервы напряжены до предела… Завтра, завтра я буду записывать свой первый диск. Господи, помоги! Для меня это слишком важно…Возможно на той неделе начну ставить балет, используя свои стихи и музыку… Поживем - увидим…Главное, есть надежда, есть вера в будущее…
          21 февраля, понедельник, полночь.
          Все напрасно, четыре года - и все напрасно!.. Не хватает денег. Да это вы, сволочи, мне должны платить! Нет, хватит, больше не буду себя продавать, нет таких денег, чтоб меня купить… Макс сегодня мне сделал комплимент - назвал меня неудачником. Прав, как всегда прав! Боже, что же мне теперь делать? После аварии я могу говорить, писать, думать, но что это за жизнь, если я больше никогда не смогу танцевать! Ведь только ради этого я топтал эту глупую землю. Всегда видел перед собой сверкающее лицо Аллы (так мне ее представили), хотя я не помню, чтобы кто-нибудь знал ее настоящее имя. Даже я, ее любовник, называл ее Анжелой, а иногда, после дозы героина, моя богиня была Евой и Магдалиной. Что сейчас с тобой, многоликий ангел? И ты тоже думаешь, что я мертв? Все так думают… А может и правда…
          22 февраля, вторник, под утро.
          Люблю вести диалоги с самим собой. В этом много плюсов: в любой момент все можно прекратить, никто не достанет настолько, что хочется его избить до полусмерти, а главное - всегда можно найти компромисс. Пустота. Ночь. Блуждания. Как мерзко искать во мраке звезду и свет. Тысячи лет мы все ищем чего-то, ищем истину, как доктор Фауст, пытаемся сделать из себя сверхчеловека. Но возможно ли это? Есть ли шанс ответить на вопросы души? Можно ли найти в душевных потемках свет? Нет! Нет! И еще раз нет! Можно искать, но результат один - либо ты заблудишься, как охотник, потерявший компас, либо потеряешь все, что у тебя осталось - веру и надежду. Что может быть страшнее потери веры, веры в лучшее, светлое? Ведь потерять веру значит потерять себя, свое "я", которое ты хочешь найти. Какой-то замкнутый круг! Потерять то, чего у тебя еще нет! Значит потерять саму надежду на обретение этого, погрузиться в беспробудный сон, поглощающий все страдания и боль, все несбывшиеся надежды и страсти и особенно страсть к жизни. Уже давно люди потеряли эту страсть, не просто потеряли, а уничтожили ее, изрубили на мелкие куски, оставив только деревянные бездушные болванки, изможденные сердца, потерянный разум. Эта чума стирает последние остатки чувств, последние капли надежды, как червь, копает увлажненную людскими страданиями землю.
          Спросите у ребенка, счастлив ли он, и вы получите ответ - счастлив. Он - глина, из которой можно слепить и ангела и черта. Он - невинность, чистота, гармония. Как в нас не хватает гармонии! Я говорю о гармонии души. Что такое гармония? Есть ли она? Кто мне сможет ответить на эти вопросы? - Бог! Нет, не Бог, а мы - люди, мы никогда не сможем познать гармонию, лишь природа и ребенок знают, что это такое. Но сможем ли мы попытаться найти в себе эту гармонию? Нет, ведь это равнозначно тому, чтобы познать себя, а это невозможно. Человек - это непостижимое существо. Вы спросите: ты считаешь, что человек есть Бог? Да, человек - это Бог своей жизни, Бог своей души, Бог своего рассудка. Что же выше Бога, а значит и человека? Что, неужели все люди могут претендовать на это звание? Да, если это осознанное желание. Что такое человек без определенных принципов - это животное. Но ведь человек это и есть животное, но животное с правом выбора.
          Человек понял, что он не машина, не слепой бродяга, а всевидец, способный различать все цвета радуги, а не делить мир только на белое и черное. Теперь он может увидеть весь жизненный спектр и сделать свой выбор, не бросаясь из крайности в крайность. Вы спросите: как его увидеть? Я отвечу: чувствами и разумом, душой и сердцем. Но когда чувства берут верх над мыслями, над холодным расчетом, тогда впереди открывается слишком много дорог, по которым можно пройти, и разум, теряясь в этом многообразии, умирает. Это все равно, что подсыпать в сосуд с вином, дающим покой и отдохновение, дурмана, убивающего мозг.
          23 февраля, вечером (нелепость).
          Телефонный звонок. Кто-то говорит в трубку. От шума раскалывается голова, хочется кричать от боли, но все бесполезно. Какое дело звонившему до твоего состояния! Ему хорошо, он держит трубку и не чувствует твоего взгляда, удушающее состояние твоей души. Разговор без ответа. Что может быть бесполезнее и страшнее? Немой разговор двух глухих. Две стены, которые, как параллельные линии, не могут пересечься и найти золотую середину.
          Рука хочет положить трубку, но что-то ее останавливает. Это что-то - надежда. Слепая, бесплодная надежда и вера, что зима превратиться сразу в лето, а нищий станет богачом. Эта надежда еще живет, но она уже находится в состоянии комы, когда нет уверенности, что она сможет долго просуществовать в таком положении. Надежда спит, но все понимает и чувствует, но если ее не подпитывать, она умрет, и потом никакие лекарства ей не помогут. Но тот, кто говорит в трубку, в это не верит. Он слеп, он болен, он муха, которая понимает, что паук где-то рядом, и он уничтожит ее, уничтожит ее последнюю надежду.
          Но как же вырваться из круга безнадежности, нелепости и бесплодия, как разорвать эту цепь бездушных фраз и мыслей, как уйти в розовый мир, который так долго грезился во сне? Надо положить трубку. Надо кому-то первому прозреть, понять, что бестолковые разговоры глухонемых не могут продолжаться вечно и рано или поздно убьют одного из них.
          Но, увы, пока они этого не понимают или не хотят. Мне это напоминает двух мазохистов, которые наслаждаются своей собственной болью, или два облака, которые сталкиваются, образуя большую тучу с громом и молнией, несущую, может, долгожданный дождь, может, губительный град. Все это бессознательность поступков, чувств, движений.
          Разговаривающие - это розетка и лампа, соединенные проводом: один отдает энергию, другой светится, забирая ее. Но энергия иссякает, растрачивается. Невозможно слишком долго отдавать, восполняя запасы из ниоткуда. Но и светильник может перегореть либо от сильного напряжения, либо просто от старости.
          Те, кто должен говорить, молчат. Они ждут, что кто-нибудь первым произнесет хотя бы слово. Но они молчат. Вечное молчание, пустота и нелепость. Рука положила трубку, бросила телефон и перервала провода. Но темнота и безысходность остались.

          На этом записи обрываются.

Если не знаешь, кто перед тобой, - стреляй

          Ему на вид лет тридцать. Красивый стройный молодой человек. Атлетическая фигура и недобрый взгляд по-волчьи настороженных карих глаз вызывают в прохожих неосознанный страх и желание поскорей пройти мимо этого опасного зверя. Их сутулые спины он провожает все понимающей серой каменной улыбкой, пряча в карманах потертого пальто большие руки с длинными костлявыми пальцами музыканта или палача. Но лишь стоит ему пройти несколько шагов, как все в его облике меняется до неузнаваемости. Он словно плавно левитирует над булыжниками старой мостовой, его сильное, гибкое, как у женщины тело, живет отдельно от ожесточенной души, сделавшей безжизненным его лицо.
          Безработный и разочарованный, он идет по ночному светящемуся городу без гроша в кармане и с пустым желудком. Он смотрит на блестящие витрины продовольственных магазинов, на бары и рестораны, где когда-то частенько прожигал жизнь.
          Задумавшись, он не сразу заметил, что его отражение в витрине больше не одиноко.
          - Иди за мной…

Если не знаешь, кто перед тобой, - стреляй

          - Что стоит человеку взять и убить?
          - Что? Да ничего, если от этого будет зависеть твоя жизнь.
          - А если за деньги?
          - За деньги, девушка? Что вам надо? Это не реально.
          - Совесть не позволит? Но ведь у тебя давно нет совести, если, конечно, ты это имел ввиду. Ты умер, точнее, погиб для всех. В тебе убили все, у тебя отняли все, да, наверно, ты и сам все отдал. К тому же я много заплачу. Слышишь, очень много.
          - Ты сошла с ума. Для меня это просто нереально, я не смогу, никогда не смогу.
          - Не сможешь? Чушь! Ты же смог убить своего друга.
          - Какого друга?
          - Какого? Уже не помнишь? Может тебе стоит напомнить? – она вытащила шприц, - Ну что, вспомнил? Передозировка. Укол делал ты, а умер твой лучший друг.
          - Но…
          - Ты хочешь знать, откуда это мне известно? Не все так просто. Ты думаешь, я подошла к случайному прохожему на улице, пригласила его в кабак и стала с ним разговаривать. Это глупо, мальчишка. На самом деле мне нужен именно ты. Я хочу тебя купить, и плачу я очень хорошо.
          - За что, за убийство? Уволь. Я никого не убивал. Артур сам попросил побольше. Он знал, что умрет, ему надоело так жить: когда ты встаешь и думаешь, где достать кайф, деньги и как не попасться ментам. Нас спасало только одно – музыка. От самоубийства меня останавливала только она – гитара. Я любил ее, как любят женщину, и только она одна меня не предавала, а я ее предал. Понимаешь, предал. Нет, я совсем не конченый, я мертвый. Мертвый, как и все здесь сидящие. Ты думаешь, что эта парочка напротив любит друг друга? Посмотри: в ее глазах видно только одно – деньги, деньги и еще раз деньги. А у него – власть. Они пользуются друг другом, и ничего более. Видишь, слева от нас сидят две подруги. Ты думаешь, что они делают? Нет, не отвечай, правильно, ждут клиентов. Но если подойдет такой, как я, без денег, они даже разговаривать не будут. А вот бармен, вечно улыбающийся. Ведь он улыбается только громилам с набитыми кошельками или валютным шлюхам, которые отстегивают ему процент за каждого клиента. Что, разве я не прав? У них в душе ничего нет. Понимаешь, ничего. Они все давно сдохли. И я мертв, да и ты тоже. На небесах я бы занял место отшельника, если бы меня пустили на небеса.
          - Как ты красиво все описал. Но в действительности ты говоришь полный бред. Ты просто ненормальный. Короче, мое предложение такое: тебе надо убить кое-кого, а точнее целую семью.
          - У тебя все в порядке с головой, милочка? Я же сказал, что убивать никого не собираюсь. Ни за какие деньги. Ты понимаешь? Ну ладно, спасибо, конечно, за водочку, но мне надо идти, я тороплюсь.
          - Никуда ты не торопишься, у тебя даже дома собственного нету. Откуда ты узнал, что Артур переписал на тебя квартиру? Теперь ты в ней живешь, и тебе все равно, чья она. Ты потенциальный убийца. Мне не хотелось тебе напоминать как в школе за то, что тебе на стул положили кнопку, ты убил своего одноклассника. Ведь это был не несчастный случай. Бедный мальчик пролежал в реанимации две недели. Я знаю твой характер, ты не можешь отказаться от того, что взбредет тебе в голову. Ты слизняк, уничтоживший в себе все человеческое. Не перебивай, – слушай! Я тебя обеспечиваю всем необходимым, и ты делаешь свое дело. Милый, тебе придется прихлопнуть семь человек. Шесть из них живут в одном доме, а седьмой – в психбольнице. Садись, пожалуйста, у меня для тебя подарок.
          Она вытащила пакет, в котором завернут шприц:
          - Ты ведь это хочешь, я же знаю. Ты с утра ищешь это. Посмотри, как эта жидкость сверкает на солнце, это сделает тебя счастливым хотя бы на время. Возьми, я каждый день буду приносить это тебе. К тому же, я хорошо тебе заплачу. Я слышала, что твоя мать в психприюте. Так вот, если ты все сделаешь правильно, то скоро твоя мать будет жить с тобой. Хотя зачем старушке видеть тебя таким, какой ты сейчас? А если ты все-таки решишь отказаться, то на кладбище скоро одной могилой станет больше, а может быть и двумя. Нет, я тебя не пугаю. Решай сам. Вот адрес, задание ты понял. Приступишь, когда захочешь. А пока… нет, не говори ничего.

Человек с собакой

          В пригороде мертвых уже целую вечность разносится скрежет лопаты, - идет благоустройство жилищ. Но кто же на этот раз справляет новоселье? Может киллер, а может быть, и бомж, за которого некому платить. В этом городе, как и во всех современных городах, капитализм. У кого-то надгробие сделано из мрамора, у кого-то – из железа, а у кого-то вообще ничего нет, кроме неприметного холмика. Каждая квартирка имеет свой номер, а чтобы легче найти жильца, прикреплена фотография и надписи. Неискренность, фальшь и лицемерие звучат в каждом слоге. Порой кажется, что этот человек был просто незаменим, и без него жизнь остановилась.
          В этом городе, как и в любом другом, есть свои кварталы: неподалеку от начала кладбища есть квартал альпинистов, дальше – автомобилистов и мотоциклистов. В самом же верху города мертвых в глаза бросаются квартиры богемы – художников, поэтов, музыкантов. Перекошенные дома говорят сами за себя. Откуда у творческих людей деньги? Простые заброшенные домишки всегда хранят нечеловеческий талант. Может быть, через десятилетия, когда эти могилы уже почти сравняются с кладбищенской землей, сюда придут ценители талантов, которые всегда являются после смерти.
          Особой достопримечательностью города мертвецов стал квартал "новых русских". Это, конечно, самый благоустроенный район. Чтобы родственникам этих "новых" не пришлось далеко ездить, этот район сделали на старых могилах в самом начале кладбища. Да и правда, пусть радуют глаз прохожего роскошные двух или трехэтажные особнячки с надписями: "Братан, мы за тебя отомстим" или "Не пантуй, все у тебя там будет ничтяк". Ну что ж, красиво жить не запретишь.
          Среди поглотивших все вокруг пустоты и мрака, среди зеленого тумана и бордовых глаз ворон плавно и гибко вдоль мертвой листвы шла фигура с полуоткрытыми глазами – это тоже жилец, которому нет места ни среди живых, ни среди мертвых.
          - Ну что, Рэд, ты машешь своим хвостом? Давай присядем и передохнем. Вон, посмотри, какая славная могилка, наверно, молодая особа здесь лежит. Да ты посмотри, добрые люди еще и водочку оставили. Давай мы с тобой ее разопьем. Пей, Рэд, согреешься. Дэн больше не примет нас. Зачем ты разрыл могилу "нового цыгана"? Ты же знаешь, что его табор платит этому старому алкашу за охрану. Ну да ладно, не огорчайся, пока еще тепло, и мы переночуем здесь, тут так уютно. Да, наверно ее очень любили, посмотри, какая надпись: "Моей любимой звездочке на сером небе жизни". Хоть и без подписи, но ясно, что это ее муж или любовник. А ты знаешь, Рэд, это наверняка ее любовник, ведь мужья не способны по-настоящему оценить ту, с которой ты прожил много лет, ту, с которой тебя уже ничего не связывает, а многолетняя привычка уже ушла к чертям.
          Я поражаюсь, Рэд, как мы с тобой не сошли с ума в этой атмосфере. Ведь Рыжий, ну ты помнишь, тот однорукий, так он свихнулся. Теперь сидит в больнице, там ему хорошо, там тепло и кормят, там отдельная кровать. Ему повезло… Чем же я хуже? Ты знаешь, я и сам порой подумываю, а не сойти ли мне с ума. Что у меня было – ничего. Всю жизнь к чему-то стремился, чего-то ждал, карабкался к успеху, но однажды все просто развалилось. Видно, кому-то я крепко насолил. Эх, если бы не та анонимка!.. О, ты не знаешь, как эти страшные люди запирали всех инакомыслящих в сумасшедшие дома. Я ведь уже когда-то числился психом. Нет, не поймешь ты ничего своими собачьими мозгами, я человеческими ничего не понял, куда уж тебе…
          Все, надо спать, ложись поближе, погрей мои старые кости. Нам завтра еще копать и копать… Говорят, будет восемь тысяч похорон. Как же мне все надоело! А…где нож…не хочу, это недостойно меня, я хочу другого, я не мразь, как они...

Начало

          "Вот этот дом. Но как же мне туда войти. Я должен это сделать. Боже, мамочка, ведь это все ради тебя! Зачем мне эта винтовка? Не могу, не могу, не могу!.. Нет, я должен, должен…"
          - Вам кого?
          - "Какая она маленькая! Ей, наверно, недавно исполнилось лет восемь, и я, именно я должен отнять жизнь у этого маленького ангела…"
          - Позови папу.
          - Папочки нет, он придет сегодня поздно, но я могу позвать свою старшую сестру. Катенька!
          - "Господи, да она же старше максимум года на три!"

* * *

          "Что же делать с трупами? Мне их надо закопать, но где?"
          Нервно сжимая лопату, переминаясь на месте, он издал бешеный крик смертельно раненого зверя. Его глаза были полны слез и ненависти ко всему миру. Тяжелое дыхание душило горло, и он уже не мог издавать звуков, беспокоящих юные души его первых жертв, чьи тела лежали у него под ногами. Тяжелая лопата выпала из рук, и он с невероятной силой сжал свои костлявые пальцы, ощущая дрожь и пот на ладонях. От тошнотворного запаха смерти невыносимо ныло в висках. Грязные пошлые мысли сменяли одна другую с головокружительной быстротой, раскалывая веру, которой и так почти не осталось.
          "Боже, какая жуткая боль. Как тошно. Я сейчас потеряю сознание. Почему все такое красное и тусклое? Я ничего не вижу, только… Кто там? Нет, это только я. Осталось еще пять. Но как, как это сделать? Кажется, будто не ты убиваешь, а тебя поджаривают на медленном огне, методично, по маленькому кусочку вырезают из твоей груди еще бьющееся сердце, сверлят кости. А мне казалось, что я умер! Нет, я начал умирать только теперь. Когда-то давно я мечтал о дивной стране, далеко-далеко отсюда, и я всеми силами стремился туда попасть, но наркотики все убили. Теперь все ушло, даже самые сокровенные мечты. Осталась одна мать. Мать-сумасшедшая! Я ведь сам ее туда поселил. Она мне мешала, а я хотел жить так, чтобы мне ничто и никто не мешал. Правда, уже мешать нечему. Прощай, новая жизнь, которая могла бы быть счастливой! Прощайте, девчушки…"

* * *

          Тяжелая тишина в белоснежной комнате была еще невыносимее от того, что где-то там, за ее пределами, слышался едва уловимый гул живых, веселых голосов. За круглым столом неподвижно сидели люди и смотрели друг на друга настороженными недоверчивыми глазами. Их молчание длилось уже больше часа. Все они словно чего-то ждали, хотя ждать было нечего, - тянулся еще один бесконечный день в их тюрьме на окраине города.
          - Я слышала, что у нашей медсестры сегодня день рождения, - нарушила молчание маленькая пожилая женщина, внимательно рассматривая коротко подстриженные ногти на своих несоразмерно больших руках с длинными узловатыми пальцами.
          - Так вот почему нас заперли здесь всем скопом! Чтобы мы не мешали этим господам веселиться! – прокаркал старик, сидящий напротив нее.
          Женщина внимательно и как бы оценивающе посмотрела на него и заявила:
          - Ты глуп, ты очень глуп. Неврастеник чертов! Почему ты сегодня ночью кричал, будто тебя режут? Я проснулась посреди ночи из-за тебя…
          - Мне снилась Смерть… Нет, это не старуха с косой…Я увидел человека, еще совсем молодого человека…Он несчастный, ты не видела его глаз: они у него слабые, жалкие, но очень, слишком, жестокие. Он убил моих внучек. Сон, сон, даже самый страшный сон все равно проходит. Все будет хорошо. Они не могут умереть, они такие умные и добрые, Бог не допустит этого. Знаешь, ведь самую младшую только что спасли от этой самой смерти. Родилась такой больной и слабенькой, думали, что не выживет, но спасли. Я их так давно не видел, так за ними соскучился…Я бы полжизни отдал, чтобы их увидеть, хотя бы на минуточку.
          Милые, умные, добрые…. Почему же тогда твои славные детки заперли тебя в психушку и думать позабыли? Что-то я ни разу не видела, чтобы тебя кто-нибудь навещал!
          - Мой зять очень занят. Он работает целыми днями. К тому же он болен, у него скрытая шизофрения. Представляешь, я помню, как он метался по комнате, разговаривал с кем-то, кричал, что слышит шаги, запирал все окна и двери, боялся, что к нему придут убийцы, что они перестреляют всю семью, детей прятал… Бедная моя доченька! – у него вдруг задергался подбородок, он судорожно вздохнул и медленно, словно глотая комок в горле при каждом слове, продолжил - Она сама уже стала сходить с ума. Другая дочь вызывала врачей, но все бесполезно. А третья, старшая, СПИДом болеет, - и по пергаментному лицу старика покатились слезы, которые он не вытирал и, казалось, не замечал вовсе.
          - Сколько их у тебя?
          - Младшая дочь с мужем и двумя дочками, средняя и старшая с мужем. И живут вместе… А у тебя кто?
          Женщина презрительно посмотрела на сидящего напротив старика и ответила, поджав губы:
          - Странный ты. Неужели ты думаешь, что если бы у меня кто-то был, я бы сидела здесь? Ведь я же на самом деле здоровая, не то, что некоторые, у которых не все в порядке с головой. Мне просто идти некуда. Теперь. А раньше у меня был дом. Был сын.
          - Как это "был"?
          - Да так! – резко выкрикнула она и замолчала, отвернувшись в другую сторону. Она бы казалась совершенно безжизненной, если бы руки не находились в постоянном движении, словно они играли гаммы на белой крышке стола. Молчание длилось несколько минут, а потом женщина внезапно снова повернулась лицом к старику. – Мне давно сказали, что он умер, но я не верю, я знаю, слышишь, знаю, что он до сих пор жив, что он где-то рядом, - ее глаза мечтательно закрылись, и она начала говорить нараспев, словно следовала мотиву какой-то мелодии, доступной только ее слуху, - Он был самым восхитительным ребенком на свете! Он великолепно учился, знал четыре языка, сочинял стихи и музыку. Все девчонки сходили по нему с ума от его игры на гитаре…- внезапно напевная речь женщины оборвалась, она открыла глаза. – Его подкосила смерть жены и сына.
          - Как это случилось?
          - Они всей семьей ехали на машине. Жена была за рулем, ребенок сидел на переднем сидении, а мой сын сзади. Она не справилась с управлением и с бешеной скоростью врезалась в дерево. Жена погибла сразу, ребенка отвезли в реанимацию, но это произошло в Новогоднюю ночь, и пьяные врачи не смогли спасти малыша. Сына забрали в больницу… А потом мне сообщили, что он застрелился! – в голосе женщины было столько муки, словно она вновь переживает это известие; спустя мгновение она опомнилась и резко сказала ошеломленному старику, - Ну что ты на меня уставился, старый дурак? Где твоя противная псина?

Мало быть красивой

          Уже несколько минут на улицах не слышно отголосков буйного ночного веселья и выкриков пьяных бритоголовых подростков. Все как будто заснуло. Густой туман опустился на рестораны и магазины, ветер проползает по углам, и порой кажется, что этот бездомный бродяга своим заунывным стоном баюкает сотни окон в громадных бетонных коробках, и они, поддаваясь его гипнозу, одно за другим погружаются в темноту.
          Вдоль улиц, едва живой, с неимоверными усилиями переставляя ноги, бредет человек. Его высокий силуэт то озаряется медным светом фонарей, придающим ему сходство с ожившей статуей, то сливается с угольно-черными тенями фонарных столбов, растворяясь в пустоте. Проходя по старому мосту, он остановился и начал остервенело стряхивать со своего старого пальто ни для кого незаметную в угольно-черной темноте пыль. Потом его тусклый взгляд скользнул по холодной грязной воде речушки, чье течение сотню лет назад заключили в каменный желоб, мешавший разливаться по весне. "Не только человек, но даже сама природа заключена, скована в своем русле, - подумал он. - От этого она и умирает… И я умираю".
          Постояв несколько минут, он снова побрел, не обращая внимания на проходившие мимо него машины, не замечая призывные жесты и возгласы ночных бабочек, манящих его за собой. Он слишком устал для того, чтобы думать, он может лишь, едва шевеля губами, монотонно шептать то, что давным-давно отпечаталось в его душе:

Но где же истина, о Бог,
Что обещал мне показать.
Мир стал глухим, и лишь пророк,
Что видит, может рассказать.

Не вижу я того добра,
Которым наслаждались люди,
Вокруг меня сплошная мгла:
Бесчестье, разрушенья, вьюги…

Вся жизнь идет в откос времен,
И где-то, нервно спотыкаясь,
Вершит свой суд, а он суров и строг,
Бесчестных жадно убивая.

* * *

          - А, это опять ты. Я больше не могу. Возьми свои деньги, - он начал рыться по карманам, вытряхивая из них мятые купюры. – Я убил этих двух девочек, но остальных я не смогу… Возьми, говорят тебе, возьми!
          - Брось. Мне они все равно не нужны. Ты знаешь, что мне нужно.
          - И чтобы ты не поддавался депрессии, я принесла тебе маленький подарочек. Вот возьми, ты ведь этого ждал. Это не совесть у тебя, это ломка, мой милый. Чувствуешь себя на пороге ада, а дальше идти страшно, вот и паникуешь. Бери, бери, мальчик, успокойся, продли себе жизнь.
          - Ну что ты пристала ко мне! – проревел он, беря шприц дрожащими руками, - Я же еще человек, понимаешь, человек, а не зверь какой-нибудь. Другой бы за такую дозу и мать родную бы зарезал, а я не могу их убить, не могу. Хочешь, я тебе киллера настоящего найду, он все сделает как надо и проблем никаких не будет.
          - Если бы мне был нужен киллер, неужели я бы его не нашла?
          - Мне нужен только ты. А насчет матери… Разве ты ее еще не убил?..
          - Кто ты, откуда ты взялась? Я должен знать.
          - Зачем? Я наркоманам не исповедуюсь, а на попа ты не тянешь.
          - Прощай. Да, кстати, следующая доза за следующий труп. Нет трупа, – нет дозы. Так что работай, - она презрительно посмотрела на распростертого на полу человека, - или завязать хочешь?

* * *

          В полутемном баре почти никого не было. Она выбрала самый дальний столик, заказала коньяк и глубоко затянулась сигаретой. Никотин и алкоголь затуманят мозги, станет немного легче. Черт бы побрал этого паршивого наркомана! Кто ты, где ты, когда ты? Она глотнула коньяку и мысли сами собой полезли в голову.
          Она росла в благополучной семье. В любое время могла взять у родителей денег, все было бы прекрасно, если бы не младшая сестра…Она ненавидела эту идиотку с самого ее рождения, потому что той давали то, что никогда не купишь – большую родительскую любовь. Однажды она пришла из школы и увидела сестру на коленях у матери, которая нежно обнимала и целовала ее. Как же тошно было на это смотреть! Она подошла к матери и погладила ее по плечу, выпрашивая хотя бы тень той ласки, которая бесконечным потоком проливалась на ее младшую сестру, но ответом на это был только холодный взгляд стальных глаз матери. От обиды и унижения хотелось кричать, он она проглотила подступавшие слезы и все запомнила. Прошло несколько лет. Ей исполнилось шестнадцать. К этому времени она стала уже вполне сформировавшейся и очень красивой девушкой, которая была почти непохожа на своих сестер. Но от своей красоты она получала одни неприятности. Однажды отец пришел к ней в комнату и, завязав ей рот, изнасиловал. А потом мать, видимо как-то узнав об этом, начала знакомить ее со своими "друзьями", которые продвигали ее по служебной лестнице, и заставляла спать с ними.
          Она вспомнила грязный подвал, в котором почти невозможно было дышать от жуткой вони, безмозглое сборище наркоманов и она, еще совсем молодая, пришедшая туда, чтобы убежать от своей реальности в беспредел наркотического рая. В последний момент стало страшно, рука дрогнула - и ворованный медицинский шприц разлетелся вдребезги на полу. На это никто не обратил внимания, все остальные уже готовились вступить в свой собственный мир. Рядом с ней оказался парень, который в бреду начал исповедоваться, принимая ее за священника в церкви. Он сжал ее руку так сильно, что она почти задохнулась от боли, которая всегда была для нее едва переносимой. "Низкий болевой порог" – так это называют медики, но в тот момент она этого не знала, она просто смотрела в безумные глаза парня, ощущала на себе его страшные руки, слушала его сбивчивый голос… А когда он впал в беспамятство, она разняла его пальцы и, освободившись, бросилась прочь от этого страшного места, которое уже никогда не изгладится из ее памяти. Тогда она поняла, что будет бороться за свою молодую жизнь и непременно сделает ее счастливой. Неважно, что для этого потребуется. Она объявляла всему миру войну, а в любви и на войне все средства хороши.
          Вернувшись домой, она растолкла все снотворное, которое только сумела отыскать, и высыпала это в чашку с кофе. Мать пила без сахара и не почувствовала горечь таблеток. Когда ее нашли мертвой, все решили, что она просто переборщила с дозой, с ней подобное уже как-то бывало. В патолого-анатомическом заключении было сказано, что "смерть наступила в результате несчастного случая". После гибели жены отец запил по-черному, и вот когда он в очередной раз пришел домой в непотребном состоянии, она вызвала скорую, заплатила деньги и его забрали в сумасшедший дом. Сначала она иногда просыпалась по ночам в страхе, что там поймут, что ее отец не псих, а просто алкоголик, но потом голос разума говорил ей, что человек, попавший в эту яму больше из нее не выберется, а будет потихоньку сходить с ума, день за днем вдыхая в себя отравленную атмосферу больницы. Даже если его когда-нибудь выпустят, его безумные глаза никого не узнают.
          Начало было положено, пришла очередь остальных. Тогда она и вспомнила о наркомане из подвала. Ему уже нечего было терять, к тому же ей стало интересно, что будет с этим полутрупом, если поставить перед ним необходимость выбора. Она хотела увидеть, смогут ли пробудиться в нем атрофированные чувства, сможет ли он снова жить…
          Она хотела его.

Пробуждение

          Он лежал на старом матрасе посередине пустой комнаты. От света лампочки, висящей прямо над головой, мучительно резало глаза. Никуда нельзя было деться от нестерпимой боли где-то в груди. Наверно давно, так давно, что невозможно вспомнить когда, там обитала его душа, а теперь болела пустота внутри. Его взгляд бессмысленно скользнул по стенам, окружавшим беззащитное тело, словно стенки гроба. Эта пустота была невыносима. Вдруг он осознал, что его боль постепенно становится не просто страшным ощущением. Она заполняла его, сгущалась, требовала выхода наружу, да, на те самые белые стены, которые надвигались на него каждую ночь. В голове начали стучать фразы. Он просто разорвется на куски, если не напишет их. Он вскочил и заметался по комнате в поисках чего-нибудь, чем можно писать. На подоконнике стоял цветочный горшок с давно умершим растением и воткнутым в каменную землю для подпорки старым простым карандашом. Схватив свою драгоценную находку непослушными пальцами, он кинулся к стенам и начал покрывать их едва понятными письменами:

Ненормативность жизни, лексики, любви,
Ненормативность звуков, вздохов, фраз.
Всем существом застенчивость прорви
И окунись в потоки грязных глаз.

Багровый цвет растрескавшихся губ
Оставит след на точках возле вен.
И ты уже не человек, а труп,
Лежащий на полу в гробу из стен.