|
Нина Забабурова, доктор филологических наук, профессор "Явись, возлюбленная тень..." |
|
|
Простишь ли мне ревнивые мечты, Моей любви безумное волненье? Ты мне верна: зачем же любишь ты Всегда пугать мое воображенье? Окружена поклонников толпой, Зачем для всех казаться хочешь милой, И всех дарит надеждою пустой Твой чудный взор, то нежный, то унылый? Мной овладев, мне разум омрачив, Уверена в любви моей несчастной, Не видишь ты, когда, в толпе их страстной, Беседы чужд, один и молчалив, Терзаюсь я досадой одинокой; Ни слова мне, ни взгляда... друг жестокой! Хочу ль бежать: с боязнью и мольбой Твои глаза не следуют за мной. Заводит ли красавица другая Двусмысленный со мною разговор: Спокойна ты; веселый твой укор Меня мертвит, любви не выражая. Скажи еще: соперник вечный мой, Наедине застав меня с тобой, Зачем тебя приветствует лукаво?... Что ж он тебе? Скажи, какое право Имеет он бледнеть и ревновать?... В нескромный час меж вечера и света, Без матери, одна, полуодета, Зачем его должна ты принимать?... Но я любим... Наедине со мною Ты так нежна! Лобзания твои Так пламенны! Слова твоей любви Так искренно полны твоей душою! Тебе смешны мучения мои; Но я любим, тебя я понимаю. Мой милый друг, не мучь меня, молю: Не знаешь ты, как сильно я люблю, Не знаешь ты, как тяжко я страдаю. |
 |
|
Все кончено: меж нами связи нет. В последний раз обняв твои колени, Произносил я горестные пени. Все кончено - я слышу твой ответ. Обманывать себя не стану (вновь), Тебя тоской преследовать не буду, Про (шедшее) быть может позабуду - Не для меня сотворена любовь. Ты молода: душа твоя прекрасна, И многими любима будешь ты.
Под небом голубым страны своей родной Она томилась, увядала... Увяла наконец, и верно надо мной Младая тень уже летала; Но недоступная черта меж нами есть. Напрасно чувство возбуждал я: Из равнодушных уст я слышал смерти весть, И равнодушно ей внимал я. Так вот кого любил я пламенной душой С таким тяжелым напряженьем, С такою нежною, томительной тоской, С таким безумством и мученьем! Где муки, где любовь? Увы, в душе моей Для бедной, легковерной тени, Для сладкой памяти невозвратимых дней Не нахожу ни слез, ни пени.
Заклинание О, если правда, что в ночи, Когда покоятся живые, И с неба лунные лучи Скользят на камни гробовые, О, если правда, что тогда Пустеют тихие могилы - Я тень зову, я жду Леилы: Ко мне, мой друг, сюда, сюда! Явись, возлюбленная тень, Как ты была перед разлукой, Бледна, хладна, как зимний день, Искажена последней мукой. Приди, как дальная звезда, Как легкой звук иль дуновенье, Иль как ужасное виденье, Мне все равно, сюда! сюда!... Зову тебя не для того, Чтоб укорять людей, чья злоба Убила друга моего, Иль чтоб изведать тайны гроба, Не для того, что иногда Сомненьем мучусь... но тоскуя Хочу сказать, что все люблю я, Что все я твой: сюда, сюда!
Для берегов отчизны дальной Ты покидала край чужой; В час незабвенный, в час печальный Я долго плакал пред тобой. Мои хладеющие руки Тебя старались удержать; Томленье страшное разлуки Мой стон молил не прерывать. Но ты от горького лобзанья Свои уста оторвала; Из края мрачного изгнанья Ты в край иной меня звала. Ты говорила: "В день свиданья Под небом вечно голубым, В тени олив, любви лобзанья Мы вновь, мой друг, соединим". Но там, увы, где неба своды Сияют в блеске голубом, Где (тень олив легла) на воды, Заснула ты последним сном. Твоя краса, твои страданья Исчезли в урне гробовой - А с (ними) поцелуй свиданья... Но жду его; он за тобой... |
ти стихотворения исследователи связывают с одесской знакомой Пушкина Амалией Ризнич. Свои одесские впечатления Пушкин по свежим следам воссоздал в неоконченном фрагменте "Евгения Онегина", посвященном путешествию Онегина. И из всех дам, занимавших в ту пору воображение поэта, здесь упомянута лишь одна - "негоциантка молодая, самолюбива и томна, толпой рабов окружена":
Она и внемлет и не внемлет
И каватине и мольбам,
И шутке с лестью пополам...
А муж - в углу за нею дремлет.
Эта лирическая зарисовка единодушно отнесена комментаторами к Амалии Ризнич - одесской музе поэта. Мы не случайно упомянули именно о "музе", потому что с любовью к Ризнич в поэзию Пушкина входит особый психологический сюжет, по-своему неповторимый и, может быть, еще не до конца осмысленный исследователями.
Об Амалии Ризнич известно чрезвычайно мало. Не сохранилось ее портретов и ни одной строчки, написанной ее рукой. Это и неудивительно, потому что ей, умершей в возрасте 22 лет, довелось прожить в России немногим более года. Ее увековечила только встреча с Пушкиным. Это он оставил на полях рукописей ее портреты и запечатлел особенность ее внешнего облика одной шутливой строчкой - "мадам Ризнич с римским носом".
Амалия Риппа (1803-1825), родом из Флоренции, в 1822 году вышла замуж за Ивана Степановича Ризнича, серба по национальности. Ризнич был, вероятно, человеком незаурядным и разносторонним. Он родился в Триесте, получил отличное образование в Падуанском и Берлинском университетах, знал несколько языков, имел хорошую библиотеку и страстно увлекался оперой. Поэтому Пушкин, может быть, был несколько несправедлив и к этому обманутому мужу, которого он изобразил дремлющим в оперной ложе. В Одессе Ризнич появился в начале 1820-х годов и открыл здесь контору по экспорту хлеба. В 1822 году он отправился в Вену, откуда весной 1823 года вернулся в Одессу с женой и маленьким ребенком (сыном Степаном, который вскоре умер).
В летний сезон 1823 года Амалия Ризнич, "негоциантка молодая", оказалась заметной фигурой в одесском обществе, правда, не в самом высшем, так как в дом Воронцова семейство Ризнич, как известно, свободного входа не имело. Она была красива, смела и раскованна, держала открытый дом, любила карты и развлечения. По воспоминаниям одесских старожилов, одевалась она весьма экстравагантно: мужская шляпа, необычно длинное платье, которое должно было скрывать слишком большие ступни ног. Поэт В. Туманский, так же увлеченный прекрасной итальянкой, называл ее "прекрасной и любезной госпожой Ризнич". Как произошло знакомство Пушкина с Ризнич - неизвестно. Может быть, они встретились в театре, где выступала оперная итальянская труппа и куда всей душою устремился Пушкин после вынужденного кишиневского "поста". Писатель И. Новиков вообразил их знакомство в чисто испанском стиле: красавица на балконе и брошенная ею к ногам поэта красная роза.
Амалия Ризнич была итальянкой, и для Пушкина одесского периода, с наслаждением ловившего на улицах Одессы "язык Италии златой", это, вероятно, имело немаловажное значение. Она была вестницей иного мира, который в эту пору неудержимо манил Пушкина:
Адриатические волны,
О Брента! Нет, увижу вас
И вдохновенья снова полный,
Услышу ваш волшебный глас!
Он свят для внуков Аполлона..."
Роман Пушкина с Амалией Ризнич начался в конце лета или ранней осенью 1823 года. Позже муж Ризнич вспоминал, что поэт увивался вокруг Амалии, как котенок (но их взаимную привязанность, естественно, отрицал). По-видимому, Пушкин переживал это чувство с чисто юношеской пылкостью, и главным мучительным переживанием, державшим его в постоянном напряжении, оказалась ревность. Может быть, она впервые была испытана им с такой силой. Элегия "Простишь ли мне ревнивые мечты..." (11 ноября 1823 года), которая по существу открывает "цикл" Амалии, передает это психологическое состояние с необычной для Пушкина непосредственностью и откровенностью. Она насыщена живыми впечатлениями, которые, казалось, еще не переплавились в горниле поэзии. В лирическую исповедь вторгается даже житейски-бытовая сцена, которая позволяет придать всей ситуацию "узнаваемость":
Скажи еще: соперник вечный мой,
Наедине застав меня с тобой,
Зачем тебя приветствует лукаво?..
Что ж он тебе? Скажи, какое право
Имеет он бледнеть и ревновать?..
В нескромный час меж вечера и света,
Без матери, одна, полуодета,
Зачем его должна ты принимать?..
Известно, что Амалия Ризнич приехала в Одессу вместе с матерью, а этим неугодным соперником, скорее всего, был польский шляхтич И. Собаньский, с которым в конце концов Амалия и уехала из России.
Реакция героини элегии на "ревнивые мечты" поэта ясна из последних строк этого же стихотворения.
.... Наедине со мною
Ты так нежна! Лобзания твои
Так пламенны! Слова твоей любви
Так искренно полны твоей душою!
Тебе смешны мучения мои;
Но я любим, тебя я понимаю.
Мой милый друг, не мучь меня, молю:
Не знаешь ты, как сильно я люблю,
Не знаешь ты, как тяжко я страдаю.
Эта мучительная чувственная страсть счастья не сулила. Но она явилась для поэта своеобразной школой чувств, еще не изведанных, о чем он позже вспомнит в "Евгении Онегине". Может быть, особую остроту этим переживаниям, стремлению удержать мгновение придавало то обстоятельство, что Амалия Ризнич была тяжело больна. У нее была чахотка, болезнь, уносившая в ту пору тысячи жизней и окруженная при этом своеобразным романтическим флером. Образ "чахоточной девы" потом соединится в поэзии Пушкина с образом столь любимой им осени.
Мне нравится она,
Как, вероятно, вам чахоточная дева
Порою нравится. - На смерть осуждена,
Бедняжка клонится без ропота, без гнева,
Улыбка на устах увянувших видна;
Могильной пропасти она не слышит зева;
Играет на лице еще багровый цвет.
Она жива еще сегодня, завтра нет.
Осенью 1823 года Пушкин почти одновременно пишет два стихотворения, глубинно друг с другом связанных. "Надеждой сладостной младенчески дыша..." - это первый собственно пушкинский опыт осмысления темы смерти. Впоследствии с мыслью о смерти он по существу уже никогда не расставался. В его ранней лирике "кладбищенская" тема оставалась еще по преимуществу условно-литературной. Здесь же она впервые становится выражением субъективного психологического опыта. По существу стихотворение Пушкина представляет вариацию на тему знаменитого гамлетовского "Быть иль не быть". Сокровенной и "младенческой" мечте об инобытии, о стране, "где смерти нет, где нет предрассуждений, где мысль одна плывет в небесной чистоте," противопоставлены постулаты трезвого "афеизма", уроки которого, как известно, Пушкин брал в Одессе:
Но тщетно предаюсь обманчивой мечте;
Мой ум упорствует, надежду презирает...
Ничтожество меня за гробом ожидает...
Как, ничего! Ни мысль, ни первая любовь!
Мне страшно... И на жизнь гляжу печален вновь...
Острота пережитого откровения перед лицом непознанной бездны, вне сомнения, могла быть связана с осознанием смерти, угрожающей любимой женщине. От болезни, настигшей Амалию Ризнич, в ту пору не выздоравливали. В незаконченном стихотворении "Придет ужасный час" Пушкин заглядывает в это страшное и неизбежное грядущее:
Придет ужасный [час]... твои небесны очи
Покроются, мой друг, туманом вечной ночи,
Молчанье вечное твои сомкнет уста..."
В начале 1824 года, после рождения второго ребенка, состояние Амалии Ризнич резко ухудшилось. Врачи рекомендовали немедленный отъезд и перемену климата, и в мае И.С.Ризнич отправляет свою жену в Италию. Если эта поездка и была связана с супружеским разрывом, как считают некоторые исследователи, то он во всяком случае не был ее основным мотивом. 7 июня 1824 года И.С.Ризнич писал П.Д.Киселеву, одному из одесских знакомых Пушкина, с которым поэт встречался и впоследствии:" Я очень опечален здоровьем моей жены. После родов ей становилось все хуже и хуже. Постоянная лихорадка, непрекращающийся кашель и кровохарканье чрезвычайно меня беспокоили. Меня пытались заверить, что хорошая погода принесет некоторое облегчение, но, к сожалению, случилось все наоборот. Едва наступила весна, как приступы стали еще более сильными. Тогда врачи объявили, что ей следует безотлагательно поменять климат, так как иначе они не ручаются, что она переживет лето. Вы можете понять, что я не противился и сразу же решился на отъезд. Разумеется, я отправил ее с ребенком. Она поедет в Швейцарию, а осенью я приеду, чтобы вместе с ней провести зиму в Италии" [1].
Амалия Ризнич навсегда покинула Одессу в мае 1824 года. Вероятно, в предшествующие месяцы ее роман с Пушкиным, по вполне естественным причинам (роды и тяжелая болезнь), не мог продолжаться с прежним накалом чувств.
Можно предположить, что Пушкин ощутил все это как окончательный разрыв. Не исключено, что произошло какое-то последнее объяснение. К январю-февралю 1824 года относится следующее стихотворение, которое М. Цявловский связывал с Ризнич:
"Все кончено, меж нами связи нет", -
В последний раз обняв твои колени,
Произносил я горестные пени.
"Все кончено", - я слышу твой ответ.
В этот период в жизнь поэта входит графиня Е. К. Воронцова. Как известно, лучшим лекарством от любви является новая любовь.
Казалось бы, сама жизнь поставила точку в этой истории.
Но она получила неожиданное продолжение с вторжением смерти.
Амалия Ризнич умерла почти ровно через год после своего отъезда из Одессы. 19 июня 1825 года И. С. Ризнич сообщил в письме П. Д. Киселеву о только что полученном им известии о смерти его жены. Пушкин в это время находился в Михайловском, и одесские новости доходили до него урывками.
Первым на это печальное событие откликнулся поэт В. И. Туманский, вместе с Пушкиным работавший в Одессе в канцелярии Воронцова и, разумеется, знавший о романе поэта с "негоцианткой молодой". Свой сонет он назвал "На кончину Ризнич" и сопроводил его неожиданным и, может быть, не совсем уместным подзаголовком - "Посвящается А. С. Пушкину". Воздав хвалы покойной ("Ты на земле была любви подруга"), Туманский предложил собственную версию трагедии ("Но Гименей, как северный мороз, убил цветок полуденного луга"), а в конце заклеймил всех былых поклонников красавицы. Поскольку имя Пушкина было демонстративно вынесено в подзаголовок, заключительные терцины сонета, очевидно, метили и в него:
И где ж теперь поклонников твоих
Блестящий рой? где страстные рыданья?
Взгляни, к другим уж их влекут желанья,
Уж новый огнь волнует душу их,
И для тебя сей голос струн чужих -
Единственный завет воспоминанья.
О реакции Пушкина на этот сонет нам ничего неизвестно (да и читал ли он его в михайловскую пору?). Но он словно принял этот вызов, и психологический сюжет, намеченный в его поэзии, получил неожиданное развитие.
Известие о смерти Амалии Ризнич Пушкин получил только год спустя. Посвященная ей элегия "Под небом голубым страны своей родной" датирована 29 июля 1926 года, а под текстом в рукописи оставлена помета: "Усл[ышал] о см[ерти] 25 [июля]". Это были тяжелые для Пушкина дни. Над ним висела непосредственная угроза ареста. 24 июля в Святые горы прибыл секретный агент А. К. Бошняк с заготовленным на всякий случай "открытым листом" для ареста Пушкина. Проведя негласное следствие, он 25 июля отпустил фельдъегеря Блинкова, на имя которого был выдан этот лист, в Петербург за неимением оснований для ареста поэта. 24 июля Пушкин пережил еще одно потрясение: он услышал о казни Рылеева, Пестеля, Муравьева, Каховского, Бестужева-Рюмина и сделал соответствующую помету под текстом упомянутой элегии. Все это, несомненно, определило ее тон. Печальное известие, всколыхнувшее былые воспоминания, еще резче обозначило нерушимую границу между прошлым и настоящим - моментом горького отрезвления, душевного ожесточения и бессильного гнева, в котором пребывал в эти дни поэт. "Младая тень" почившей возлюбленной оказалась в том, ином, времени:
Но недоступная черта меж нами есть.
Напрасно чувство возбуждал я:
Из равнодушных уст я слышал смерти весть,
И равнодушно ей внимал я.
Так появляется своеобразное ощущение вины и в то же время осознание разрушительного хода времени, как будто не оставляющего ничего для вечности.
Где муки, где любовь? Увы, в душе моей
Для бедной легковерной тени,
Для сладкой памяти невозвратимых дней
Не нахожу ни слез, ни пени.
В этом тончайшем лирическом откровении поражает одна деталь, по-видимому, для Пушкина очень важная, потому что в последующих стихотворениях он к ней еще вернется. Сама картина смерти облекается у Пушкина в чисто христианский образ полета души, отделившейся, наконец, от тела.
Под небом голубым страны своей родной
Она томилась, увядала...
Увяла, наконец, и верно надо мной
Младая тень уже летала...
В свое время М. Гершензон написал любопытную статью, которую назвал "Тень Пушкина" [2]. По мнению исследователя, "тень" ( по данным словаря, в значении "призрак, видение" это слово встречается у Пушкина 74 раза) - это для Пушкина не метафора, а непосредственное обозначение призрачного посмертного инобытия, в которое поэт верил и которое считал совершенно объективным. Связь между умершими и живыми осуществляется через явление тени, общение с нею и т.д. При всей категоричности и спорности таких выводов, тяготеющих к излишне буквальному толкованию поэтического образа, зерно истины в наблюдениях М. Гершензона, несомненно, есть, если иметь в виду именно "цикл", связанный с Амалией Ризнич.
Как мы заметили, уже в стихотворении "Под небом голубым..." слово "тень" встречается дважды, и ощущение "недоступной черты", разделяющей поэта и умершую возлюбленную, напрасно взывающую к любви и жалости, переживается мучительно.
Не случайно в шестой главе "Евгения Онегина" воспоминание об Амалии Ризнич облекается уже в образ "мучительной тени". XVI строфа, не включенная в окончательный текст романа, следует за XV, живописующей муки ревности, поэтому опыт пережитой страсти оживает в памяти Пушкина с новой силой. Включается память сердца, которая силится, но пока безуспешно, преодолеть обозначенную "недоступную черту".
Я не хочу пустой укорой
Могилы возмущать покой;
Тебя уж нет, о ты, которой
Я в бурях жизни молодой
Обязан опытом ужасным
И рая мигом сладострастным.
Как учат слабое дитя,
Ты душу нежную, мутя,
Учила горести глубокой.
Ты негой волновала кровь,
Ты воспаляла в ней любовь
И пламя ревности жестокой;
Но он прошел, сей тяжкий день:
Почий, мучительная тень!
Но и эти строки не оказались прощальными.
Судя по воспоминаниям племянника А. С. Пушкина Л. Н. Павлищева, навязчивые воспоминания об Амалии Ризнич преследовали Пушкина в 1829 году, незадолго до женитьбы. Л. Н. Павлищев воспроизвел следующий разговор поэта с сестрой, Ольгой Павлищевой, состоявшийся после его возвращения с Кавказа (декабрь 1829. Сестра уговаривала его жениться, считая такой шаг верным лекарством от терзавшей его тоски:
"Ты все преувеличиваешь, Александр, и хандришь, а увидишь, женишься раньше, нежели думаешь, и как еще можешь быть счастлив!! Вспомни этот разговор и запиши мое предсказание; ты знаешь, что папа недаром прозвал меня Сивиллой. А хочешь, скажу тебе еще: не можешь до сих пор, несмотря на то, что восхищаешься многими, а все эти восхищения не истинная любовь, а именно восхищения, капризы, не можешь говорю, забыть твою бедную Ризнич, и будешь по ней, слова нет, тосковать, пока опять не влюбишься так же, как и в нее. Вот и все.
Ольга Сергеевна, как говорят французы, a touche le vrai point (попала в точку). Дядя опешил.
- Никогда, мне кажется, я не в состоянии забыть мою поэтическую любовь к этой прелестной одесской итальянке... Бедная Ризнич! Никого так я не ревновал, как ее, когда в моем присутствии, что мне было хуже ножа, она кокетничала с другим, а раз если никого так сильно не ревновал, то и никого так сильно не любил. Любовь, по-моему, измеряется ревностью. А ревновал я ее, быть может, и неосновательно. Никого, никого так искренне до сих пор не любил...
- Все это, Александр, прекрасно и хорошо. Но твоя Ризнич уехала в чужие края, а потом умерла. Следовательно, любовь твоя - любовь к привидению, любовь к мечте, и утратила свой "raison d'etre" (право на существование) - это во-первых; а во-вторых, сам же ты сию секунду открыл мне слабую сторону твоего аргумента: говоришь "до сих пор никого так не любил", значит, можно вывести из таких слов, что не отчаиваешься найти другую, которую полюбишь столько же, если не больше..." [3].
Прошло меньше года, и наступила знаменитая "болдинская" осень 1830 года. Терзаемый тревогой из-за разлуки с невестой, ощущением неизвестности, запертый в холерном карантине, Пушкин никогда до этого не работал так плодотворно и вдохновенно. Это миг высочайших его озарений, обобщения прожитого, передуманного и прочувствованного. К этому времени мысль о смерти стала уже постоянной спутницей Пушкина. Вспомним:
День каждый, каждую годину
Привык я думой провожать,
Грядущей смерти годовщину
Меж их стараясь угадать.
В эту осень были написаны два последних стихотворения, навеянных воспоминаниями об Амалии Ризнич - "Заклинание" (17 октября 1830) и "Для берегов отчизны дальней" (27 ноября 1830). Они по существу объединены одним и тем же мотивом, который можно было бы обозначить пушкинской строкой: "Явись, возлюбленная тень...". Быть может, в нем передано новое пушкинское ощущение смерти как бессмертия. "Нет, весь я не умру, - прозвучит позже в его "Памятнике". - Душа в заветной лире мой прах переживет и тленья убежит". В "Заклинании" стирается та самая "недоступная черта", ощущение которой мучило поэта как некая вина живых перед мертвыми, и открывается торжественная вечность, растворенная во всем мироздании. Могильный призрак, к которому взывает поэт, лишается традиционно инфернального зловещего смысла, он многолик, возвещая непознанное:
Явись, возлюбленная тень,
Как ты была перед разлукой,
Бледна, хладна, как зимний день,
Искажена последней мукой.
Приди, как дальняя звезда,
Как легкий звук иль дуновенье,
Иль как ужасное виденье,
Мне все равно, сюда! сюда!
Это не зов во имя прощения или покаяния, это живой зов любви.
В стихотворении "Для берегов отчизны дальней" Пушкин также противопоставил земную конечность - вечности, открывающейся через тайны гроба.
Лирический герой дважды теряет свою возлюбленную. Сначала им дано пережить земную разлуку, которая всегда оставляет надежду:
Ты говорила: "В день свиданья
Под небом вечно голубым,
В тени олив, любви лобзанья
Мы вновь, мой друг, соединим".
А затем их навеки разделяет смерть.
Твоя краса, твои страданья
Исчезли в урне гробовой -
А с ними поцелуй свиданья...
Но жду его: он за тобой...
Последняя строка передает то ощущение бессмертия, которого жаждала душа поэта, "надеждой сладостной младенчески дыша".
Почему именно Амалии Ризнич, которой обычно отводилась совершенно второстепенная роль в сердечной жизни поэта, суждено было стать героиней этого необычного психологического сюжета, который развивался в лирике Пушкина целые семь лет?
В свое время П. Щеголев решительно возражал против того, чтобы элегии 1830 года связывались с Амалией Ризнич. Он полагал, что сам характер чувства, которое питал Пушкин к прекрасной итальянке, замешанного на чувственной страсти и ревности, исключал возвышенно-мистические интонации этих поздних элегий [4]. Он предпочитал искать в биографии Пушкина какую-то иную, рано умершую женщину, которой могли быть посвящены эти строки (не высказав, впрочем, конкретных предположений).
Но в сюжете, связанном с Амалией Ризнич, была своя глубинная логика. Может быть, все дело состояло именно в том, что она ушла из жизни и тем вызвала цепную реакцию воспоминаний, созвучных раздумьям поэта о "тайнах гроба"? Ведь в эту пору он думал и об умершей Калипсо Полихрони и даже, как мы помним, объединил воспоминания об ушедших из жизни южных красавицах в строках о "двух ангелах". А может быть, эти настроения были созвучны внутренней потребности Пушкина накануне решающего перелома в своей жизни еще раз пересмотреть прошлое? В "Элегии" (8 сентября 1830 года) мы читаем:
Безумных лет угасшее веселье
Мне тяжело, как смутное похмелье.
Но, как вино, - печаль минувших дней
В моей душе чем старе, тем сильней
В это же время, в 1830 году, рождаются под пером Пушкина и такие строки:
Когда порой воспоминанье
Грызет мне сердце в тишине
И отдаленное страданье,
Как тень, опять бежит ко мне...
В этой печальной тишине сердца вновь зазвучала для Пушкина, как навязчивая музыкальная тема, "элегия" Амалии Ризнич. Нас не может не поразить, что осенью 1830 года, когда Пушкин томился в разлуке с Натальей Гончаровой, он взывал к далекой "возлюбленной тени", моля ее о загробном поцелуе.
| [1] | Пушкин и его современники. Вып. XXXI - XXXII. Ленинград, 1927, с. 91-92. |  |
| [2] | Гершензон М. Статьи о Пушкине. М. 1926. | |
| [3] | Павлищев Л. Н. Из семейной хроники. Исторический вестник. 1888 Т. XXXII. С. 50. | |
| [4] | Щеголев П. Пушкин. Очерки. С. - Петербург. 1912. С. 223. | |
| © Забабурова Нина Владимировна |  |
|
 |
"Твоя весна тиха, ясна..." [Н.Забабурова]
"Ты рождена воспламенять воображение поэтов..." [Н.Забабурова]
"Елисавету втайне пел..." [Н.Забабурова]
Древние истоки культурного и интеллектуального развития народов [В.Сабирова]
"Ночная княгиня" [Н.Забабурова]
"Ее минутное вниманье отрадой долго было мне..." [Н.Забабурова]
Русская Терпсихора [Н.Забабурова]
Лабиринт как категория набоковской игровой поэтики [А.Люксембург]
Мне дорого любви моей мученье [Н.Забабурова]
Амбивалентность как свойство набоковской игровой поэтики [А.Люксембург]
"Младая роза" [Н.Забабурова]
Английская проза Владимира Набокова [А.Люксембург]
Свет-Наташа [Н.Забабурова]
Тень русской ветки на мраморе руки [А.Люксембург]
Непостоянный обожатель очаровательных актрис [Н.Забабурова]
"Подруга возраста златого" [Н.Забабурова]
Пушкинский юбилей в Ростове [А.Гарматин]
Ростовские премьеры [И.Звездина]
Второе пришествие комедии [Н.Ларина]
"Так суеверные приметы согласны с чувствами души..." [Н.Забабурова]
"К привычкам бытия вновь чувствую любовь..." [Н.Забабурова]
Здравствуй, Дон! [Н.Забабурова]
С брегов воинственного Дона... [Н.Забабурова]
Об африканских корнях А.С. Пушкина [Б.Безродный]
О дне рождения Александра Сергеевича [Н.Забабурова]
Пушкин в Ростове [И.Балашова]
Черная речка [Н.Бусленко]
Один вечер для души [Е.Капустина]
Первозданный "Тихий Дон" [A.Скрипниченко]
Парад прошел по полной программе [И.Звездина]
Всю жизнь быть Джузеппе... [В.Концова]
Зритель возвращается [И.Звездина]
Когда вы в последний раз были в кукольном театре? [В.Концова]
