Василий Моляков Мрачный фантазёр или провидец из Сан-Франциско…

дравствуйте, джентльмены!
          Вы спрашивали об Эмброзе Бирсе? В таком случае я именно тот человек, который вам нужен. Кстати, хочу сразу оговориться: просматривая изданные у вас словари английских личных имён А. И. Рыбакина, я полагаю, что наиболее соответствует английскому звучанию имени Ambrose русская форма Эмброз. Собственно, её и употребляли в переведённой на русский язык в 1977 г. “Литературной истории США”, и я предпочитаю именно эту форму имени. Даже в цитатах. Простите мне это пристрастие, если вы с ним несогласны.

          Знал ли я Бирса и насколько хорошо, судите сами - мы родились с ним в один и тот же день и в один и тот же год. Я всё время был с ним рядом - в Огайо, на войне, в Калифорнии, в Англии и в Мексике. Что? Почему я не знаю подробностей его загадочного исчезновения? Да потому, что мне как раз выпал случай увидеть генерала Урбино, и я не решился упустить такую возможность, а вот как раз тогда-то Бирс и исчез, а я… Я, как видите, сижу с вами здесь, “в пивном баре постоялого двора по пути из Беотии в Филистию” (Так Бирс сам определял своё положение в литературно-журна-лист-стких кругах, когда возникал вопрос о его принадлежности или приверженности к какому-либо направлению или группировке - Д. Г.) и предаюсь грустным воспоминаниям. Почему грустным? А как ещё можно вспоминать о человеке, который сделал тебя известным всему читающему миру, а сам получил известность уже после собственной смерти, не увидев при жизни ни заслуженного признания, ни достойного положения. И это человек, обладающий острым умом, точным пером и бесстрашным сердцем солдата! Человек, всем сердцем болевший за свою страну!
          Впрочем, давайте по порядку…
          “О себе автор имеет сообщить следующее: он весьма уравновешен, и ничто не в силах поколебать его спокойствия… Чуждый гнева, он скор на прощение, в своих суждениях мягок и склонен к милосердию: природа наделила его беспредельной верой в высокую добродетель мужчин и совершенную святость женщин; даже в самом мрачном преступлении он неизменно ищет смягчающие обстоятельства; словом, он являет пример благонравия и образец терпимости”.
          Это фраза из предисловия Бирса к своей первой книге, в которой были собраны его… фельетоны! Полагаю - вы не поверили ни одному слову из того, что я только что процитировал! И вы правильно поступили, джентльмены! Эмброз отнюдь не был таким херувимом! Да и как он мог бы быть таким, если в девятнадцать лет ушёл добровольцем на войну!
          Что - у вас тоже были добровольцы? Но у нас, джентльмены, была другая война. Гражданская. У вас тоже была Гражданская война? Но, насколько мне известно, слово “добровольцы” вы употребляете, как правило, в связи с Испанией и Отечественной войной…
          Откуда это знаю я, современник писателя? Так он же продлил мою жизнь! Пока люди читают и пока им интересна история Гражданской войны в США 1861-1865 гг., ситуация, в которой может оказаться страна при переходе к рынку, я буду жить. Думаю, что перспективы на этот счёт у меня довольно благоприятные. Пока…

          Но сначала - несколько слов о той стране, которую Эмброз Бирс представлял в своих книгах и за которую воевал на фронтах войны. Эта страна - Америка…
          Около1000 г. н. э. на Атлантическом побережьи, как рассказывается в сагах, высадился отряд, возглавляемый Лейфом, сыном Эрика Рыжего. Где-то западнее Ньюфаундленда. Открытую новую страну, где рос дикий виноград, назвали Винланд - Страна винограда. Основанное там поселение просуществовало недолго, и его следы исчезли.
          Страна, которая сейчас называется Соединённые Штаты Америки, начиналась несколько позже. Сначала на о-ве Роанок (зал. Албермал, Северная Каролина) была основана английская колония, в честь “королевы-девственницы” названная Виргинией (virgin - девственный, англ.). Этодтерриториявсовременного Атлантического¬побережья АмерикиСмеждуЪ¬й?Циг¬Ь?асевернойашироты¬Цкоторая¬в¬настоящее¬времяЦвходит в4штаты Южной¬и¬СевернойЯКаролиныЪ¬Виргинии ¬Массачусетса, Делавера, Нью-Джерси, Коннектикута, Нью-Гемпшира и штата Мэн. Первые поселенцы так надеялись найти там золото, что трудиться не пожелали, и это привело их к гибели.
          К 1610 г. в Виргинию было завезено около 500 поселенцев. К весне указанного года в живых осталось всего 60. Они еле двигались, пали духом, их осаждали индейцы. Но самое главное - они непрерывно ссорились.
          По мере дальнейшего освоения территории поселенцы расслаивались на фрименов - свободных людей и сервентов, то есть тех, за перевозку которых через океан платила Плимутская компания, а именно ей король Англии даровал право на колонизацию этих земель. Естественно, сервенты пользовались не всеми правами фрименов и не в полном объёме. В конце концов их положение мало чем стало отличаться от положения рабов.
          Тогда же возникло так называемое подушное право, то есть право на получение земельного надела, если ты отправил в колонию сервента или сам переехал туда же. Земля - вот предел вожделений каждого свободного и несвободного человека, желающего обрести эту свободу на собственной земле! Вокруг неё до сих пор крутится вся политика! Или почти вся.
          1622 год. Вспыхивает так называемая “табачная” лихорадка и возникшая в связи с ней (нехватка рабочих рук и территорий) война с индейцами. В 1624 г. Яков I, король английский, повелел ликвидировать компанию. Потом он стал жаловать здешние земли своим чиновникам, но местные колонисты уже не желали их отдавать просто так! Англия была далеко за океаном, и власть короля была чисто номинальной, здешние колонисты становятся всё более и более самостоятельными в своих суждениях и поступках.
          С течением времени крупными влиятельными землевладельцами и табачными плантаторами становились главным образом предприимчивые люди, располагавшие средствами, а сами средства добывались, мягко говоря, довольно тёмными путями, порой ценой преступлений. В Виргинии культивировалось экстенсивное табаководство, ориентируемое на экспорт для получения коммерческий прибыли. И вот тех, кому удалось разбогатеть, историческая традиция называет “Виргинскими аристократами”, хотя, как правило, в их жилах не текло ни капли “голубой крови”. Положение сервентов становилось всё тяжелее. Они оказывали посильное сопротивление эксплуатации и угнетению: убегали в леса, жаловались на хозяев колониальным властям и в местные суды, убивали хозяев за причинённые обиды. С появлением в стране “чёрных рабов” сервентов всё чаще стали именовать “белыми рабами”. Вот вокруг рабов и земли и разворачивались все драматические события на этих новых землях.

          А теперь - о сепаратистах и диссидентах.
          Джентльмены говорят, что хорошо знакомы с этими понятиями? Боюсь, что это не совсем так, поэтому я возьму на себя смелость сказать по этому поводу несколько слов. Во время правления Якова I положение народа в Англии ухудшилось от совокупного воздействия “первоначального накопления” и грабительской политики правительства. В ответ возникло течение крайнего пуританизма, которое отстаивало идею независимости церкви не только от государства, но и независимости каждой церковной общины - конгрегации - друг от друга. Приверженцев этой идеи и стали называть конгрегационистами и индепендентами, а подчёркивая их особенность и несогласие с другими пуританами - сепаратистами и диссидентами.
          В 1608 г. сепаратисты из Скруби, что в восточной Англии, не выдержав всё усиливающихся притеснений со стороны государства и официальной англиканской церкви, бежали в Голландию. Решившись на переезд в Америку, они сочли себя пилигримами “Нового Ханаана” (Ханаан - древнее название Палестины). Под названием пилигримов они и вошли в историю. В августе 1620 г. корабль “Мэйфлауэр” вышел из Плимута, держа курс на Виргинию. 11 ноября 1620 г.. “Мэйфлауэр” подошёл к мысу Код в Новой Англии. Так к тому времени стали именовать северную часть Виргинии, которую не сумела освоить Плимутская компания и которая перешла в руки нового хозяина - Совета Новой Англии. День высадки разведчиков в плимутской бухте отмечается в США в связи с календарной реформой 22 декабря как национальный праздник: это “День праотцов”, или “День пилигримов”.
          Ещё на корабле, когда тот приблизился к мысу Код, было заключено соглашение, получившее название “Соглашение на „Мэйфлауэре”” и подписанное всеми совершеннолетними колонистами-мужчинами. Оно предусматривало объединение поселенцев в “гражданский политический организм”с целью поддержания среди них порядка и безопасности, а также создания “справедливых и одинаковых для всех законов”, обеспечивающих “всеобщее благо”.
          Индейцы Сканто и Хобомок стали их переводчиками и учителями жизни в девственной стране. Они помогали колонистам заключить мирный договор с соседним племенем вампаноагов. Осенью 1621 г. колонисты собрали первый урожай и устроили “Праздник благодарения”, на котором присутствовали соседи-индейцы. (“День благодарения - национальный праздник США; с 1863 г. отмечается каждый последний четверг ноября”. )
          В 1623 г. пилигримы самовольно распределили между собой земельные наделы в 1 акр и начали на них вести частное хозяйство. Реформа, развязав инициативу, стимулировала экономическое развитие колонии, но одновременно служила также развитию социального неравенства.
          Вот этих, видимо, очень смелых и суровых людей - своих предков - вспоминает Бирс в новелле “Чикамога”, рисуя вырвавшегося из-под родительского глаза маленького мальчика:

          Он был счастлив охватившим его новым чувством полной свободы, счастлив открывшимися перед ним возможностями исследователя и первопроходца; в нём заговорил дух предков, который сквозь тысячелетия пронёс воспоминания о незабываемых подвигах открытий и завоеваний, о победах в битвах, когда критические ситуации возникали сотнями, а лагеря победителей становились городами из грубого камня. От колыбели своих предков и сквозь тысячелетия этот дух проложил себе путь через два континента и, одолев большое море, вступил на третий, где ему тоже было суждено воевать и вступать в наследство.

          Положение местных Виргинских аристократов изменилось в 1630 г., когда из Лондона в Виргинию прибыл губернатор Джон Харви. До этого он служил в военном флоте и привык беспрекословно подчинять себе подвластных ему людей, считая такое положение обязательным для всех колонистов. Это не понравилось “аристократии”, привыкшей к своеволию. “Аристократы” собрали ассамблею, и та утвердила требование совета и избрала нового губернатора - колониста Джона Веста. Харви покинул Виргинию…
          Изгнание Харви - первое зримое и ощутимое выступление английских поселенцев Виргинии против королевской администрации и королевской политики. Уже тогда проявился само-стоятельный и независимый характер первых американцев.
          Как видите, история страны развивалась довольно драматично. Тем не менее, колонисты освоили эти пространства, правда, не без трагических последствий для коренного населения Америки - индейцев. Но что было - то было, и от этого никуда не уйдешь.
          Я, джентльмены, рассказываю так подробно потому, что иностранцы не всегда хорошо знают историю Соединённых Штатов, тем более тот её период, который предшествовал появлению Бирса на свет, период, в который он вошёл юношей и который, собственно, и непосредственно предшествовал Гражданской войне. Поэтому потерпите ещё немного. Если вы и забудете даты и цифры, то всё таки - я на это надеюсь - запомните или ощутите ту обстановку, которая складывалась в стране к началу войны…
          Итак…
          Отец будущего писателя носил имя философа-стоика Марка Аврелия, и было у него тринадцать детей. Десятым был Эмброз Гвинетт, которого так назвали наверняка в честь героя мелодрамы, в которой осуждённый чудом избежал смерти. Необходимо признать, что Марк Аврелий имел литературные склонности. Тем более, что и сам находил удовольствие в литературе больше, чем в заботе о детях - отцом он был сухим и недоступным.
          Предки его прибыли в Новый Свет ещё в 1638 году на корабле “Confidence”. Затем фамилия Bearse чисто орфографически изменилась на Bieerc, но весь его род оставался в положении фермеров. Владеющие английским языком могут предположить, что фамилия как-то связана с понятием “медведь” - bear, англ.. Это не так, джентльмены. Фамилия Bears происходит от валлийского сочетания ab (сын) + Piers (вариант личного имени Peter). Так что по-русски фамилия знаменитого американского писателя могла бы звучать просто - Петрович. Я, правда, не сторонник подобных переводов, да и вам не советую этого делать в серьёзных работах.. Это только для того, чтобы вы при случае могли блеснуть эрудицией.
          Эмброз Гвинетт Бирс родился в 1842 г. в Хорс-Кейв-Крике, штат Огайо, в большой фермерской семье. Формального образования не получил, но с детства полюбил чтение и сохранил это тщательно скрываемое “пагубное пристрастие” до конца свих дней. Всё образование Бирса - это год в Военном Институте Кентукки, куда он попал благодаря единственной выдающейся личности в семье - дяде, которого звали Лусиус Верус, - историку и военному. Год 1860-й застаёт восемнадцатилетнего юношу в местечке Элкхарт, в тридцати милях к югу от Ворсо, где он работает в лавке-кофейне, переживая не очень удачные любовные приключения.
          Именно там, в Ворсо, в 1856 году выходило в свет послание против рабства “The Northen Indian”, и там учился Эмброз искусству печатника. Там же получил первые опыты в любви в 15 лет с женщиной на пару десятков лет старше его, чего не скрывал в своих воспоминаниях. Фрейдистские мотивы, навязчивая идея матери-любовницы, явный эдипов комплекс он подтвердил своими рассказами, что особенно заметно в новелле “Смерть Хелпина Фрейзера”.
          Из целого семейства (а имена всех начинались с буквы Э) любил Эмброз одного только брата. Подобная любовь встречается и у Бирса-писателя в рассказе “Пересмешник”.

          Он видел себя мальчиком, живущим в далёкой земле на берегу большой Реки, по которой вверх и вниз по течению ходили высокие пароходы под своими султанами чёрного дыма, возвещавшими их приближение задолго до того, как те выходили из-за излучины, и отмечали их продвижение на протяжении многих миль после того, как пароходы уже скрывались из виду. Рядом с ним всегда был тот, кому он отдал своё любящее сердце и душу - брат-близнец. Вместе они гуляли по берегам реки; вместе работали в полях, лежащих далеко от неё, собирали острую мяту и веточки сассафраса - американского лавра - на холмах, которые знали как свои пять пальцев и между которыми лежало Заколдованное Королевство, и с которых было видно, как далеко за Рекой, на юге, поглядывала на них Зачарованная Земля. Рука об руку и сердце к сердцу, оба они, единственные дети вдовы-матери, купались в потоках света своего мира и открывали для себя новые вещи в новом мире.

          К отцу и матери Эмброз был абсолютно равнодушен. В зрелые годы писал о них мало, от комплексов подростка и юноши освобождался в новеллах, а критики усмотрели в них “слишком большую смертность родителей”.
          Но ведь речь-то в них идёт явно не о его родителях, а о родителях тех самых простых американцев из глубинки, которые только и могли что корчевать лес, да вести примитивное хозяйство. Правда потом кое-кому это надоело, и они занялись более “доходным ремеслом”. Вот они-то и стали его персонажами, новеллы о которых грешат “большой смертностью родителей”.

          Война за независимость от метрополии, пожалуй, не сыграла никакой роли в формировании Бирса-писателя, поэтому на ней можно остановиться лишь коротко. В 1775 г., 15 июня II Континентальный конгресс принял постановление о создании собственной регулярной армии в противовес английской, которую Англия постоянно была вынуждена держать в Канаде и не могла развернуть все свои силы против восставших американских колоний. Главнокомандующим был выдвинут Дж. Вашингтон. В операции при Банкер-Хилле, одной из господствующих над Бостоном высот, американские силы вынуждены были отступить, но англичане смогли взять из них в плен всего 30 человек!

          Идея независимости колоний витала в воздухе, и перелом в умонастроених американцев наступил после опубликования памфлета Т. Пейна (1737-1809) “Здравый смысл” (1776 г.). Сам он не был американцем, приехал в колонии из Англии, где встретился Б. Франклином, который и посоветовал ему попытаться продвинуть свои идеи в Америке.
          Об его успехе говорит тираж памфлета. Если обычно такого рода издание выпускалось одним-двумя тиражами, то тираж “Здравого смысла” достиг рекордной для того времени цифры - 25! Резолюция 10 мая 1776 г. о независимости была принята единодушно, а вот преамбула, голосовавшаяся отдельно и гласившая, что всякая власть, исходившая от метрополии, “должна быть полностью ликвидирована” и новому правительству следует опираться только на “власть народа колоний”, собрала незначительное большинство: из 11 колоний, принимавших участие в голосовании, 6 подали голоса “за”, 4 - “против”, а делегация Мэриленда покинула зал заседаний, заявив, что не желает связывать себя какими-либо обязательствами.
          Тем не менее 2 августа 1776 г. Декларация независимости была подписана!

          В XIX политические невзгоды сыпались на Америку как из рога изобилия:
          Демократическая партия, представлявшая блок плантаторов Юга, торговцев и финансистов Севера с фермерами Северо-Запада, имела перевес в конгрессе: в 1850 г. в палате представителей было 112 демократов и 109 вигов. На следующих выборах демократы увеличили своё представительство до 140 членов; 80 - из свободных штатов, 60 - из рабовладельческих.
          Принимается так называемый компромисс 1850 г., по которому Калифорния допускалась в состав Союза без ограничения рабства, а на территории Юта вопрос о рабстве должен был решаться самим населением.
          В 1854 г. сенатор Дуглас внес на рассмотрение конгресса билль о разделении территории Небраска на две - Канзас и Небраску. Тем самым уничтожались всякие границы в распространении рабства и уничтожалось так называемое Миссурийское соглашение о рабстве в Нью-Мексико и Техасе.
          Президент Дж. Бьюкенен в годичном послании конгрессу 6 декабря 1858 г. выступил за приобретение Кубы и за расширение рабства на новые территории.
          Подобные планы не отвечали интересам промышленников и фермеров.
          В 1857-1860 гг. конгрессом обсуждалось несколько проектов закона о гомстедах, - бесплатных участках земли на Западе. Президент Дж. Бьюкенен наложил вето. “Нью-Йорк Дейли Трибюн” 19 марта 1860 г. указывала, что именно “южные хозяева” президента связали его обязательством наложить вето.
          Борьба против рабства приобретает всенародный характер, и ведущую роль в движении играли аболиционисты - сторонники немедленного уничтожения рабства и предоставления неграм политических прав. В 1833 г. они оформляются организационно, когда создаётся Американское антирабовладельческое общество. Параллельно действовало Американское общество свободных цветных, образованное на негритянском конвенте в Филадельфии в 1830 г.
          В 1840 г была создана первая политическая партия аболиционистов - Партия свободы. Впоследствии она вошла в состав партии фрислойеров (фрислойеры - политическая организация, объединившая в своих рядах противников расширения рабства на новые территории. Её девизом были слова “Свободная земля, свободное слово, свободный труд, свободные люди”.
          Ещё немного, джентльмены. Это просто поможет вам увидеть те общественные коллизии, непосредственно приведшие к войне Севера с Югом в 1861 году, когда Бирсу было всего 19 лет.
          В 50-е годы активизировалась так называемая “подземная железная дорога”, тайная аболиционистская организация, которая помогала беглым рабам.
          В 1857 г. с большим трудом (трудно было найти издателя) вышла в свет книга Х. Хелпера “Неминуемый кризис Юга”, в которой особое внимание в ней уделялось положению так называемых белых бедняков. “Как правило, - писал Хелпер, - к белым беднякам относятся с меньшим уважением, чем к неграм, и хотя положение последних настолько ужасно, что не поддаётся описанию, положение подавляющего большинства первых неизмеримо хуже… Нищета, невежество, суеверие - вот главные черты тех белых бедняков, которые не владеют рабами. Многие из них достигают зрелого возраста и проходят свой жизненный путь, никогда не имея и 5 долларов в кармане”.
          Видную роль в идейной борьбе против рабства сыграл Р. Хилдрет. В 1852 г. выходит его роман “Белый раб, или Записки беглеца”, представляющий энциклопедию американской жизни. Кстати, джентльмены, насколько мне известно, эта книга выходила в вашей стране не так давно, и было это… в 1987 году в Ростове-на-Дону. Хилдрет осуждал также и христианство как религию, покровительствующую рабовладельцам. В ответ на усиление антирабовладельческой агитации плантаторы требовали ограничений свободы слова и печати, призывали конгресс издать закон, запрещавший обсуждать вопрос о рабстве.
          Вспыхивают вооружённые выступления сторонников рабства против свободных поселенцев и сторонников свободных от рабства штатов - фристейтеров - в Канзасе, Миссури. Федеральное правительство открыто встаёт на сторону рабовладельцев.
          Война в Канзасе привела к развалу “второй двухпартийной системы” (виги - демократы). Президентские выборы 1852 г. стали для вигов последними. На национальном съезде в Балтиморе 16-18-го июня они выдвинули кандидатом в президенты У. Скотта, избирательная программа которого традиционно требовала “внутренних улучшений”. В отношении рабства заявлялось, что партия целиком и полностью поддерживает закон о беглых рабах.
          Демократы одержали решительную победу на выборах. Их кандидат генерал Ф. Пирс собрал 1 601 117 голосов избирателей и 254 выборщиков. У. Скотт собрал соответственно 1 385 453 и 42.
          Главным центром притяжения всех антирабовладельческих сил стала новая, республиканская партия - широкая коалиция демократических групп страны под руководством промышленной буржуазии Севера, основание которой было связано с широким народным движением протеста против билля “Канзас- Небраска”, который, по словам Г. Грили, нанёс смертельный удар по спокойствию и благодушию северян.
          28 февраля 1854 г. в небольшом городке Рипон (штат Висконсин) на митинге впервые заявили о создании новой организации. Собравшиеся единодушно одобрили резолюцию, в которой говорилось: “Если билль “Канзас - Небраска” будет принят, то это уничтожит старые партийные организации и создаст новую партию на единственной основе нераспространения рабства”.
          Выступая в Спрингфилде 16 июня 1858 г., А. Линкольн - кандидат от республиканской партии на выборах в сенат - произнёс знаменитые слова о том, что “дом, разделённый надвое, не может устоять”, что правительство США не может оставаться наполовину рабовладельческим, наполовину свободным. Поэтому неизбежна реорганизация всего Союза либо на основе рабства, либо на основе свободного труда.
          Новый толчок движению против рабства дало восстание под руководством Джона Брауна: 17 белых и 5 негров сражались в Харперс-Ферри (штат Виргиния) с отрядами рабовладельцев и регулярных войск, произведя большое впечатление даже на врагов. Восстание началось 16 октября 1859 г. Первые сведения о нём появились в газетах на следующий же день. Заголовки газет гласили, что город и арсенал захвачены аболиционистами и рабами. Мнения о Брауне были противоположными, но
          среди тех, кто встал на защиту героя, были писатели Р.У. Эмерсон, Г.Д. Торо, автор знаменитой книги “Уолден, или жизнь в лесу”. 30 октября 1859 г. Г. Д. Торо созвал набатом жителей Конкорда и произнёс пламенную речь в защиту капитана Джона Брауна. Торо открыто заявил, что его восхищает подвиг Дж. Брауна
          2 декабря 1859 г. Джон Браун был казнён. Перед казнью он сказал: “Я, Джон Браун, теперь совершенно уверен, что преступления этой греховной страны не могут быть искуплены иначе, как Кровью. Я думаю теперь, что напрасно тешил себя мыслью, что это может быть сделано без очень большого кровопролития”.
          Восстание Брауна было подавлено в течение 36 часов. Но для Виргинии и для всего Юга последствия только начинались.
          Кстати, джентльмены, хочу вам напомнить, что у американского флага есть собственное имя - “Джон Браун”.
          На выборах 6 ноября 1860 г. по числу голосов и выборщиков Линкольн значительно опередил объединённые голоса всех своих противников - 180 против 123, хотя и получил меньше голосов избирателей, чем его противники, вместе взятые.
          Линкольн победил как кандидат меньшинства, это создавало для него серьёзные трудности, но его активно поддерживали основные прогрессивные силы страны.
          Победа Линкольна на выборах ознаменовала переход власти из рук плантаторско-буржуазного блока… в руки буржуазии Севера, занимавшей оппозиционные к рабовладению позиции.
          20 декабря 1860 г. Южная Каролина вышла из Союза. В январе-феврале 1861 г. её примеру последовали Алабама, Джорджия, Луизиана, Миссисипи, Техас, Теннесси Флорида. Позднее - Арканзас, Виргиния и Северная Каролина. Территория 11 штатов, вышедших из Союза, составила 733 144 млн. кв. мили, 40% всей территории США!
          Это уже не шутки!
          4 февраля 1861 г. конвент отделившихся штатов провозгласил создание Конфедерации рабовладельческих штатов. Её Конституция открыто провозглашала рабство основой экономического и политического устройства нового государства.
          Президент Линкольн заявил, что его правительство не будет нарушать принципы рабовладения, и заверил рабовладельцев, что закон о выдаче беглых рабов будет неукоснительно исполняться. Линкольн, однако, решительно отверг право рабовладельческих штатов на сецессию - принцип отделения рабовладельческих штатов от остальной территории Союза.. Вместе с тем он пытался увещевать мятежных рабовладельцев, которые уже разрушили Союз: “В ваших руках, мои недовольные граждане, - заявил президент, - а не в моих находится решение спорного вопроса о гражданской войне. Правительство не нападает на вас. Конфликта не произойдёт, если вы не выступите как агрессоры”.
          Увещевания Линкольна не дали результатов.
          12 апреля 1861 г. войска рабовладельцев начали артиллерийский обстрел форта Самтер, прикрывавшего вход в бухту у г. Чарлстон. 74 солдата и 9 офицеров, составлявших гарнизон форта, не смогли долго сопротивляться 7-тысячной армии мятежников, поддержанной 47 орудиями.
          После полуторачасовой бомбардировки флаг США был спущен.
          Форт капитулировал.
          Началась Гражданская война.
          Захват рабовладельцами форта Самтер всколыхнул все антирабовладельческие силы. Линкольн объявил 15 апреля штаты, вышедшие из Союза, в состоянии мятежа, призвал в армию 75 тыс. добровольцев сроком на три месяца и обратился ко всем “лояльным гражданам” с призывом выступить на борьбу за восстановление Союза. На Севере повсеместно была распространена уверенность в скором окончании войны. Солдат 6-го Висконсинского полка заявлял: “Мнение, что война закончится через три месяца, было всеобщим”.

          Уже 19 апреля всего вторым из целого округа Эмброз Бирс вступает в IX добровольческий полк штата Индиана. Скорее всего руководили его поступками не идеологические или политические соображения, а юношеский пыл и желание сражаться, “когда Отечество в опасности”, как сказал Петя Ростов в романе вашего, джентльмены соотечественника Льва Толстого. Это я говорю к тому, что люди, особенно молодые, часто руководствуются в своих поступках не осмысленными решениями, а первым побуждением. Америка в этом смысле - не исключение.
          На фронте Эмброз удивляет всех собственной отвагой и очень скоро становится старшим сержантом. Вошедши в состав бригады генерала У. Б. Хейзена, позже он напишет о нём: мой вождь, мой самый лучший друг, мой мастер военного искусства”.
          Под крылом генерала Хейзена он воюет как военный топограф, а это совсем не то, что обычно могут себе представить штатские при слове “топограф”. Пусть и военный. Судите сами:

          Это было занятие, в котором человеческая жизнь не стоила почти ничего в сравнении с возможностью определения дороги или наброском моста. Иногда в мясорубку бросали целый эскадрон против пехотного аванпоста противника с той целью, чтобы короткий промежуток времени - между началом атаки и неизбежным сигналом к отходу - можно было использовать для того, чтобы разведать брод или определить точку пересечения двух дорог.
          “Джордж Тарстон”

          Бирс чертит карты, обозначает посты. Короткий перерыв в службе зимой 1863 года приносит известному уже на родине воину ещё один неудачный роман, затем он возвращается в армию, проходит с боями Атланту и в Кеннесо Маунтин (июнь 1864 ) получает своё уже второе ранение, на этот раз очень тяжёлое, почти смертельное - в голову. Долго лечится, но после лечения тем не менее снова возвращается в строй. Только когда армия встала на зимние квартиры в Алабаме, 10 января 1865 года он переходит в резерв в чине лейтенанта.
          Таким образом основным фактом его биографии в самом начале жизни и своеобразным источником творчества стала Гражданская война. Генерал Хейзен впоследствии вспоминал, что Бирс был “храбрым солдатом и безупречным джентльменом”. Таким поначалу он виделся себе и сам, однако фронтовые будни быстро охладили его романтический пыл. Картины из скверных исторических романов, которые он читал в детстве, вытеснились из его сознания эпизодами войны, которые он наблюдал ежедневно и ежечасно в течение четырёх лет:

          Одни ползли на карачках. Другие передвигались только с помощью рук, волоча ноги. Третьи пользовались только коленями, а обрубки рук нелепо торчали в стороны. Кто-то из них пытался подняться на ноги и падал ничком в своих попытках. Их движения были неестественными и не похожими ни на что; единственное, что не менялось у ползущих, это неуклюжее, фут за футом, направление движения - в сторону ручья. Поодиночке, парами и небольшими группами в сгущающемся мраке они непрерывно двигались, иногда останавливаясь, в то время как другие проползали мимо, потом снова двигались вперёд. Их были десятки и сотни. Насколько хватал глаз в окружающем мраке, их было всё больше и больше, и чёрный лес у них за спиной казался неисчерпаемым. Было такое впечатление, что каждый клочок земли шевелился и двигался к ручью. Случалось, что кто-то из остановившихся уже не двигался с места, а так и оставался недвижим. Он умирал. Иногда, остановившись, они делали руками странные жесты, поднимали вверх руки, раскрывая ладони, как это иногда бывает на общей молитве.

          Это фрагмент из новеллы “Чикамога”, показанный глазами маленького мальчика, но написанный человеком, который видел всё это в реальности и знает, что это такое. Сотни и тысячи изуродованных, еще недавно бывших абсолютно здоровыми и молодыми людей. Такое не может пройти без последствий для человека, тем более человека творческого, каким был Эмброз Бирс и какой не мог впоследствии просто так относиться к недобросовестным попыткам некоторых молодых и не очень молодых людей “делать литературу” без знания конкретной жизни. Вот откуда идёт его жёсткость и бескомпромиссность в оценках, следствием которой было высказывание Эптона Синклера (Upton Sinclair, 1878-1968), знавшего его в последние годы жизни, - “жестокий и нетерпимый старый изувер”.
          Но Бирс никого не оставил равнодушным!
          Фигура слишком видная и для многих слишком опасная, Бирс вызывал к себе пристальное внимание, выражавшееся во всевозможных кривотолках, в самых фантастических легендах о его прошлом, о его побудительных мотивах, взглядах и принципах. Он не отличался откровенностью даже в разговорах с близкими, и историкам литературы пришлось потратить немало усилий, чтобы за напластованиями осознанной или невольной лжи, опутавшей это имя, открылись подлинные факты, существенные для понимания позиции Бирса и всего его творчества.
          Тогда выяснилось, что он прожил удивительную, незаурядную жизнь.
          Возможно, что здесь в известной степени сыграло и воспитание писателя. Он воспитывался в духе суровых заповедей пуританства, в этой среде сохранявшего весь свой непререкаемый авторитет. Пуританское воспитание не прошло бесследно, пусть даже много лет спустя в “Словаре Сатаны” (The Devil's Dictionary, 1906) Бирс и напишет, что “основной из великий религий мира” является безбожие. Сам он, несомненно, исповедал эту “основную религию”. И всё-таки в нём прочно сохранялась пуританская закваска. Быть может, она-то отчасти и предопределила резкость, непримиримость его высказываний о пороках и лицемерии окружающего мира.
          Да и как ещё может вести себя американский джентльмен, который рядовым Девятого индианского полка прошагал по дорогам Теннесси, Джорджии, Алабамы, участвовал и в трудных оборонительных боях, когда силы южной Конфедерации повсюду теснили плохо обученные бригады северян, и в победоносном рейде генерала Шермана по тылам мятежников, во многом решившим исход войны. Он дрался при Шайло и Стоунз-ривер, при Чикамоге и Нэшвилле. Всё увиденное на войне навсегда врезалось ему в память и потом вылилось на страницы необычных бирсовских новелл. Вот как описывает он войска перед боем в новелле “Один офицер, один солдат…”:

          Передовые позиции армии, стоящей в ожидании атаки или в готовности её отразить, проявляют множество контрастов. На передовой - точность, порядок, сосредоточенность и тишина; чем дальше в тыл, тем порядка и тишины становится меньше и меньше, и в конце концов в некой точке пространства они окончательно исчезают в толчее, передвижениях и шуме. Единообразие строгого порядка растворяется в некой суете. Определений для этого не хватает, неподвижность и спокойствие переходят в явно выраженную и целеустремлённую активность, гармония теней - в шум голосов. Всюду - волнение, и оно уже не утихает. Солдаты, которые не сражаются, никогда не могут подготовиться окончательно.

          Казалось, должно бы быть наоборот, тем не менее “солдаты, которые не сражаются, никогда не могут подготовиться окончательно”. И не только солдаты, как показала дальнейшая история. Они могут себе это позволить - “у них нет конкретной [боевой - Д. Г.] работы”. Думаю, что вам знакома эта фраза, джентльмены. В своё время она была у вас очень популярна… Да, да! Это именно оттуда! Из телесериала “Семнадцать мгновений весны”. И произнёс её не кто иной как Мюллер.
          Первая служба Бирса в мирное время - это поиск и конфискация хлопка, чем он занимался в качестве государственного агента, получая 105 долларов в месяц и не воруя вовсю, как это делали другие “хлопковые агенты”. Этим опасным делом он занимается почти полгода, потом его неожиданно вызывает генерал Хейзен для инспекции западных военных постов. Трасса экспедиции очень мощная: Омаха, Небраска, город мормонов Солт Лейк Сити, Невада и оттуда через Рено и Сакраменто - до Сан-Франциско.
          В конце концов судьба прибивает его к Тихоокеанскому побережью в Сан-Франциско. Однако мы не найдём там никаких следов этого писателя. Никто не покажет место в Сан-Франциско, в котором он проводил дни и ночи в дискуссиях и кутежах, выражал своё мнение, служившее законом для литературной и журналистской молодёжи всего Западного Побережья. Среди художников он был пришельцем, принуждённый астмой жить в самом ласковом районе города. Таким пришельцем, чужим среди чужих он был от рождения и до самой смерти. Он писал: “В самых плохих снах я одинок”. В самые благоприятные времена, на переломе столетий, когда у него уже были имя, известность и деньги, он, похоже, по-прежнему оставался одиноким. Тем не менее продолжал оставаться в гуще событий.
          Идёт 1867 год, в городе живёт и творит группа выдающихся журналистов, среди них Брет Гарт и Марк Твен. Именуемый в перерывах ошибочно не капитаном, а майором, ветеран войны получает должность охранника в банке. Через год бросает её, чтобы серьёзно заняться литературой. Дебютирует в сентябре 1867 года, и издатель Уоткинс посвящает его в секреты писательского мастерства Свифта, Вольтера и Теккерея. Первый рассказ он публикует в 1871 году, когда работает (уже женившись на богатой дочери шахтовладельца) в одном из журналов.
          Говорят, что писатели Северной Калифорнии, попадая в вольницу фронтира, пропитывались общим духом и достигали высот, до каких ни прежде, ни после уже не поднимались. К этому же племени стоит отнести и Бирса, но вот насчёт высот… Здесь я могу поспорить. Его оценили уже после Первой мировой войны, когда на литературную сцену вышли Хемингуэй, Ремарк, Олдингтон и другие писатели, которых называют “потерянным поколением”.
          Бирс издаёт свою первую книгу, которая называлась “Радости злодея” (The Fiend's Delight, 1873), в Лондоне. За плечами - шесть лет журналистской работы, шумная слава и масса практических неудобств. Местные олигархи ненавидели его - и так неистово, что никогда не допустили бы, чтобы язвительные заметки из “Ньюслеттер” за подписью “городской плакальщик” (The Town-Cryer) лишь привлекали к себе внимание, собранные под одним переплётом.
          В Англии, куда Бирс уехал в 1872 г., он не испытывал на себе этой ненависти. Оттого, должно быть, и вспоминал то время как “три самых счастливых и благополучных года” своей жизни. Начал писать для лондонского журнала “Фан” и для парижской газеты “Фигаро”, у него завелись поклонники и литературные покровители, в их числе уже знаменитый Альджернон Суинберн (Algernon Swinburn, 1837-1909). За первой книжкой последовало ещё два сборника статей и фельетонов. Заметили их немногие, но определённую известность Бирсу они всё же создали. Он писал в “Калифорниен” и “Ньюслеттер”, а вернувшись из Англии, вёл постоянную колонку в “Аргонавте” и в “Осе”. Газеты закрывались: прогорали или не выдерживали натиска денежных тузов, покупавших контрольный пакет акций, если их не устраивала избранная издателем линия, или просто попахивающая разоблачением статья. Прославившийся своей неподкупностью Бирс не раз оставался без работы. Но его умели ценить, даже ненавидя. Затевался новый еженедельник, и опять мелькала хорошо знакомая читателям подпись: “Городской плакальщик”, “Болтун” (The Prattler), A. G. B. Инициалы расшифровывались неожиданно: Almighty God Bierce.
          На самом деле он, конечно, не был так уж всемогущ, даже после того, как его приметил и впрямь всемогущий газетный магнат Херст, сделав его основным сотрудником своего “Сан-Франциско экземинер”. Но Бирса побаивались не понапрасну. Он обладал острым глазом, отточенным пером, бесстрашием и чувством справедливости. Он часто кидался в бой, даже не размышляя, с каким сильным противником придётся столкнуться.
          Строительные тресты наждались в рабочих - китайцы были прилежнее всех и меньше всех для себя требовали. Их скопились в Калифорнии десятки тысяч, когда корпорация обанкротилась, а вчерашние сычуанские крестьяне оказались на улицах Сан-Франциско без крова и хлеба. Никому и в голову не пришло отправить их на Восток страны, где рабочих рук не хватало, а уж тем более через океан, в Китай. Их избивали полицейские, травили обыватели, а некий Кирни с ведома и согласия отцов города основал так называемый Союз калифорнийских рабочих -организацию, известную погромами и расправами. В дело вмешался Бирс и со страниц “Аргонавта” обличал Кирни с такой прямотой и резкостью, что тому пришлось-таки распустить своих бандитов и убраться в Техас - дело пошло к аресту.
          Крупнейший подрядчик Хантингтон присвоил десятки миллионов, отпущенных на финансирование Центральной и Южнотихоокеанской железной дороги. Об этом знали все, и все молчали, пока Бирс не начал собирать фальшивые расписки и документы, переданные потом в Верховный суд. Начался процесс - один из самых скандальных процессов 90-х годов. Бирс выступал главным свидетелем обвинения. От имени Хантингтона ему предложили взятку, и он потребовал столько, сколько обвиняемому в итоге пришлось вернуть казне. Из зала суда шли репортажи, которые Херст скрепя сердце печатал: ему надо было нанести удар по своему главному газетному конкуренту - подкупленному подрядчиком Пулицеру. Но отношения издателя и его лучшего журналиста становились всё более натянутыми. Бирс, не желал знать ни удержу, ни меры.
          Задолго до начала испано-американской войны 1898 г. херстовская пресса развернула яростную антииспанскую кампанию. Голос Бирса прозвучал резким диссонансом в общем хоре: “Охоту до чужих земель, если она пробудилась, уже не унять - она бушует в крови, словно разъярившийся лев в клетке… От такой вот лихорадки трясёт теперь нашу страну”. Война оказалась молниеносной. Правоту Бирса подтвердит последующая история. Газеты надрывались от восторга по поводу успехов американского оружия. А Бирсу пришлось уйти. И даже уехать из Сан-Франциско - в Вашингтон, на покой.
          К этому времени он стал уже достаточно известным прозаиком и мог бы посвятить себя литературной работе. Не получилось. Бирса преследовали несчастья. Старший сын, шестнадцатилетний школьник, вызвал на дуэль своего ровесника, более удачливого в любовных делах, и оба погибли от полученных ран. А вскоре совсем юным умер и второй сын. У него были слабые лёгкие - отцовское наследие, ещё одно напоминание о Гражданской войне.
          Несходство характеров развело его и с женой…
          Бирс стойко переносил эти удары, но писать уже почти не мог. Год от года его всё сильнее притягивали давно отшумевшие битвы, и он объезжал места, памятные с армейской юности, как будто ожидая, что над этими пустующими, поросшими клевером полями вот-вот вновь взовьются боевые знамёна и с визгом полетит картечь.
          Себя он по-прежнему ощущал военным и признавался друзьям: “Ни за что на свете не хотел бы умереть в своей постели. С помощью божией и не придётся”.
          Это написано весной 1913 г.
          В Мексике полыхала революция. Бирса тянуло туда неудержимо. Он пытался обзавестись журналистским удостоверением, но не удалось, и тогда он отправился на свой страх и риск, присоединившись к отряду Панчо Вильи и посылая корреспонденции прямо с места событий. Кто станет их печатать, его не заботило.
          Некоторые биографы полагают, что, приняв такое решение, он искал смерти. Думаю, что он не искал смерти, но и не уклонялся от неё. Последнее его письмо - из Чихуахуа - помечено 26 декабря. А 11 января 1914 г. начался штурм Охинаги. Один из офицеров Вильи утверждал, что в тот день видел Бирса на рассвете, другой припомнил какого-то “старого гринго”, расстрелянного у стен крепости. С. Эйзенштейн, почитатель Бирса, пытавшийся разыскать в Мексике его следы, категорически отрицал, что расстрел мог быть санкционирован Вильей. Скорее всего Бирс пал жертвой ненависти к американцам, в годы революции особенно сильной. Вряд ли когда-нибудь удастся установить истину или найти могилу Бирса: свирепствовал тиф, и после взятия Охинаги все тела погибших были немедленно сожжены.
          Незадолго до своего исчезновения Бирс выпустил маленькую книжку “Пишите правильно” (Wriht It Right, 1909), из которой следует, что, по мнению Бирса, самое действенное оружие в руках писателя - это остроумие, парадоксальность. Примеры для подражания? Рабле. Лярошфуко. Преклонение перед автором знаменитых “Мемуаров” и “Максим” Бирс пронёс через всю жизнь, перечитывая его, когда писались “Фантастические басни” (Fantastic Fables, 1899) и “Словарь Сатаны”.
          Ещё в раннюю калифорнийскую пору его оценил Брет Гарт (Francis Bret-Harte, 1836-1902) и напечатал первые эссе Бирса у себя в “Оверленд мансли”. Но дебютант оказался строптивым: резко высмеял романтические красивости, ходульную мелодраматичность, слезливую дидактику, портившую рассказы и самого редактора, и его молодых протеже, и ушёл из журнала, хлопнув дверью.
          Десятилетием позже Бирс обрушился на тогдашнего властителя литературных дум Уильяма Дина Хоуэллса (William Dean Howells, 1837-1920). Хоуэллс пропагандировал реализм и сделал очень много для того, чтобы новое писательское поколение воспитывалось на Тургеневе, Толстом, Флобере, перенимая их уроки глубоко жизненного, правдивого искусства. Но в своих собственных романах он раз за разом сбивался на сентиментальность, притупляя острые углы действительности, и уверенно вёл сюжет к набившим оскомину счастливым финалам, таящим в себе прописные назидания. Этого Бирс простить ему не мог и окрестил почтенного редактора “Атлантик мансли” - лучшего в те годы журнала - “мисс Нэнси Хоуэллс”.
          Так же и Генри Джеймс (Henry James, 1843-1916), писатель покрупнее Хоуэллса и решительно изгонявший всякую патетику, для него оставался “мисс Нэнси Джеймс”, и только. Бирса не интересовали переживания людей, редко и неохотно покидающих бостонские или европейские гостиные. Бирс принёс в литературу безошибочное, из первых рук, знание материала, честность и трезвость его осмысления, пристрастие к достоверности, любовь к конкретности, презрение к “возвышающему обману”. Всё это имеет истоком войну, когда только точные действия и точная информация обеспечивают успех. Говорят, что по складу художественного мышления Бирс был реалистом, по преобладающим чертам поэтики - романтиком.
          Не мне об этом судить - я сам писал довольно много, но разбираться, к какой школе или направлению отнести моё ли, чужое ли творчество - не моё дело. Пусть этим занимаются критики. А критика дело такое: всё что угодно можно и вознести на щит, а можно и сбросить под ноги толпе. Всё зависит от полученной или выработанной установки.
          Свой первый сборник новелл Бирс хотел назвать просто: “Рассказы о военных и штатских”. В конце концов название стало подзаголовком. Английский издатель придумал другое заглавие - “Средь жизни” (In the Middle of Life, 1892). Ему вспомнилась строка из англиканской заупокойной молитвы: “Средь жизни мы в лапах у смерти”. Идею Бирса этот стих передаёт афористично и точно. Смерть была истинной главной героиней рассказов, собранных в его книге.
          “Рассказы военных и штатских”, изданные в Штатах в 1891 году (с пометкой “отвергнуто всеми главнейшими издателями”) и повторно выпущены немного большим объёмом в Англии год спустя как “Рассказы военных и штатских”.Он рассказывал о том душевном омертвении, которое стало судьбой прошедших войну солдат.
          Его новеллы выбивались из общего хора, ещё не растратившего веру в прекрасный завтрашний день. Через десять лет Марк Твен заполняет страницы своих рукописей свидетельствами крушения былых надежд настолько густо, что прячет мелко исписанные листочки от друзей и родных. Бирс словно предвидел это переворот в мироощущении, которого при нём ещё не было, но который вот-вот должен был наступить.
          Американский литературовед Ван Вик Брукс (Van Wick Brooks, 1886-1963) полагал, что “Бирс остановился в своём развитии где-то около 1850 г.”, не превзойдя По, который умер в 1849 году. С высот прошедшего времени позволю себе не согласиться с этим. Не вернее ли предположить, что в чём-то он обогнал своё время? Думаю, что Бруксу не следовало довольствоваться первым впечатлением. Будни войны и психология человека на войне - это творческое открытие Бирса, это его собственный художественный мир и ничей другой.
          В “Словарь Сатаны” Бирс вносит такое определение: “Призрак. Внешний и видимый знак внутреннего страха”. Формула, чётко характеризующая поэтику целого ряда его рассказов, в которых перемешано реальное и фантастическое.
          Он собрал такие рассказы в своей следующей книге, назвав ей “Может ли это быть?” (Can Such Things Be?, 1893). Это повествования о мирной, казалось бы, жизни, которая в его новеллах щедро расцвечена происшествиями странными и пугающими. Впоследствии, составляя тома собрания сочинений, он перенёс целый ряд рассказов из первой книги во вторую, подчеркнув единство их проблематики, их художественной сущности.
          Рецензенты поговаривали об иррациональности и мистике. Точнее было бы сказать о вызове, который Бирс бросал слишком рациональному веку, предлагая объяснить тайны природы, не поддающиеся привычному анализу.
          Знакомство с его творчеством, казалось бы, должно было укрепить эту убеждённость. Однако скорее оно поколебало складывающийся стереотип, согласно которому американский, а уж особенно калифорнийский литератор - это непременно “певец необъятной земли и щедрого солнца”, энтузиаст, жизнелюб и поборник простых, естественных нравов”. Всех, кто с ним встречался или запомнил его немногословные, убийственно точные комментарии к текущим событиям, Бирс смолоду поражал беспощадной логикой мысли возведённой в принцип бескомпромиссностью. Трезвостью оценок.
          В своё время образ “типичного американца” ассоциировался у читателя с бородатым и крепким Уолтом Уитменом. Таким же характерным должен был бы быть калифорнийский писатель, по мнению читающей публики, наполненный солнечным светом и теплом этого благословенного уголка Америка. Однако и сам Бирс, и его герои весьма далеки от этого придуманного образа, и виной тому - Гражданская война и наступившая за ней эпоха бурного развития свободной экономики США. Но цену за это заплатили немалую…
          Гражданская война была войной жестокой.
          Генерал Грант однажды сказал: “Война - вещь страшная. Единственный способ уменьшить страдания людей - это её быстрое завершение. Для того, чтобы это сделать, необходимо, чтобы она стала ещё страшнее”.
          Война действительно была страшной. Это была просто большая резня. Война учила новой тактике убивать и не ставить на одну карту и в одном сражении, как предполагала европейская военная доктрина. В более чем двухстах с лишним сражениях и боевых столкновениях мерялись силами свыше двух с половиной миллионов рекрутов и добровольцев.
          Погибли 285 тысяч южан, потери Севера достигли 360 тысяч.
          Вы скажете, джентльмены, что эти цифры не идут ни в какое сравнение с вашими потерями в войне. Вернее, в войнах. Так ведь у нас всё происходило на восемьдесят лет раньше. И время, и оружие, и военная тактика были другими. Если представить, что эти потери были вызваны пушечной картечью, винтовками и холодным оружием, то невольно мороз продерёт по коже. Это не статистическая смерть от пулемётов, отравляющих газов, автоматического и ядерного оружия. Здесь каждый случай - явление конкретное, страшное и жестокое. И главное - лицом к лицу. Ведь картечью били только прямой наводкой, когда орудия противника видны наступающему невооружённым глазом. Боле того - до них рукой подать. И всё это летит тебе прямо в лицо…
          Когда генерал Шеридан брал Атланту, на его пути остались шестьдесят миль сожжённых полей, плантаций, домов и поселений.
          Тем не менее, в этой войне кодекс джентльменской чести, всё ещё оставался в силе, и герои Бирса в полной мере им обладают. Так, капитан Перрол Хартрой из рассказа “Дело совести” задерживает в своём расположении лазутчика конфедератов, который когда-то сохранил ему жизнь, не убежав из-под стражи заснувшего часового, которым в то время и был (тогда ещё рядовой) Хартрой. Воинский долг и суровое время не оставляют капитану выбора в том, как поступить. Шпион неминуемо должен быть расстрелян, но кодекс чести соблюдается обоими:

          - Лейтенант, отправляйтесь к капитану Грему и передайте, что я приказал ему взять на себя командование батальоном и выстроить его в парадном расчёте за пределами лагеря. Этот человек - дезертир и шпион и должен быть расстрелян перед строем. Он пойдёт с вами - несвязанный и без охраны.

          Весь день накануне оба провели, как могло показаться со стороны, за дружеской беседой. Но казнь неминуемо должна была состояться. И здесь Бирс вводит неожиданную, как и полагается для новеллы, концовку:

          Полчаса спустя старый негр-повар, единственный оставшийся в лагере, кроме командира, человек, был так напуган звуком мушкетного залпа, что уронил чайник, который собирался пристроить над огнём. Кроме того, вдобавок к этому ужасу и шипенью, которое производило содержимое чайника на раскалённых углях, он также должен был слышать - буквально где-то рядом - одинокий выстрел из револьвера, с помощью которого капитан Хартрой покончил счёты с жизнью, которую, в соответствии с его кодексом чести, он не мог больше продолжать.

          В рассказе “Убит под Ресакой”, отдавая честь храбрости бесстрашного офицера федеральных войск, офицеры-конфедераты выходят с белым флагом и сопровождают его тело до самых федеральных позиций, а в это время в тылу южан звучат флейты и барабаны - последние воинские почести погибшему офицеру федеральных войск. Не северянину, не южанину, а просто офицеру, безумная храбрость которого сначала ставила в тупик, потом удивляла и наконец восхитила обе сражающиеся стороны!
          В новелле “Всадник в небе” двое джентльменов оказываются в следующей ситуации:

          Однажды утром во время завтрака он встал из-за стола и сказал тихо, но значительно: “Отец, в Графтон прибыл полк Союза ( П о л к С о ю з а - полк северян.). Я собираюсь в него записаться”. Отец поднял на него свою львиную шевелюру, с минуту молча смотрел на сына и ответил: “Хорошо, сэр. Отправляйтесь и, что бы ни случилось, делайте то, что подскажут вам ваши совесть и долг. Виргиния, которую вы предали, обойдётся без вас. Если нам выпадет счастье дожить до конца войны, мы продолжим нашу беседу. Как вам сообщил врач, ваша мать находится в более критическом состоянии, в лучшем случае ей ещё оставаться с нами в течение нескольких недель, и это время слишком дорого, поэтому будет лучше её не беспокоить”. Вот так Картер Друз, почтительно поклонившись отцу, который возвратил долг вежливости с неменьшим достоинством, под которым в действительности скрывалось разрывавшееся на части отцовское сердце, покинул дом, где прошло его детство, с тем чтобы стать солдатом.

          В дальнейшем, исполняя завет отца и долг часового, охраняющего отдыхающие в долине под покровом леса федеральные войска, Друз стреляет в лазутчика конфедератов:

          - Ты стрелял? - прошептал сержант.
          - Да.
          - Во что?
          - В коня. Он стоял вон там на скале, довольно далеко отсюда. Видишь - теперь его там больше нет: упал в пропасть.
          Лицо отвечавшего было бледно, но больше не выражало никаких эмоций. Ответив на вопрос, он отвел взгляд и больше не сказал ни слова. Сержант ничего не понял:
          - Слушай, приятель, - сказал он после небольшой паузы. - Не финти. Приказываю доложить точно. Был кто-нибудь на коне?
          - Да.
          - Ну?!
          - Мой отец.
          Сержант поднялся и пошёл прочь. “Боже Милостивый!”, - только и смог он сказать.

          В новелле “Пересмешник” брат убивает брата-близнеца, волею судьбы оказавшегося на стороне Конфедерации. Более того - убивает ночью, стреляя на слух и даже не подозревая при этом, что убивает горячо любимого брата. Просто от страха и темноты. Потеряв ориентировку.
          Не знакомы ли вам, джентльмены, эти мотивы?
          Конечно, знакомы. Брат - против брата, сын - против отца. Один - за “красных”, другой - за “белых”. Шолохов. Тренёв. Алексей Толстой…
          Но в вашей литературе эти темы появились через три десятка лет после того, как их открыл Эмброз Бирс. На своей национальной почве. На основе собственной истории. В своей литературе. Думаю, что это не преимущество той или иной литературы. Просто всё повторяется в разных странах. В разное время, в разных условиях, но по сути своей - происходит одно и то же.
          С достоинством джентльмена отвечает на вопросы полковника капитан Култер, когда командир обнаруживает его после боя в погребе собственного дома (“Перевал Култэра”). Как истинный джентльмен ведёт себя полковник, приказав Култэру прекратить в общем-то бесполезную пальбу по собственному дому, что делалось по приказу генерала, отнюдь не джентльмена, а просто мелкого труса, сводящего старые счёты.

          Вдруг человек, которого они приняли за мёртвого, поднял голову и спокойно посмотрел им в глаза. Лицо у него было чёрное, как уголь, щёки, видимо, были протатуированы извилистыми змейками, что бежали у него из глаз. Губы были тоже белые, как у негра на сцене. Лоб был в крови.

          Характерная деталь: офицер не плачет. Просто чёрные, как уголь, щеки “были протатуированы извилистыми змейками, что бежали у него из глаз”. Такая деталь дорогого стоит…
          В рассказе “Убит под Ресакой” ещё один достойный джентльмен:

          Лейтенат Брэйл был ростом выше шести футов, великолепно сложён, со светлыми волосами и глазами серо-голубого цвета, которые у столь наделённых мужскими достоинствами людей обычно ассоциировались с большой смелостью. Обычно в полной военной форме, особенно в бою, когда большинство офицеров довольствовались меньшей вычурностью в одежде, он представлял собой поразительную и сразу бросающуюся в глаза фигуру. В дополнение ко всему, он имел манеры джентльмена, ум учёного и сердце льва. Ему было около тридцати.

          В другом эпизоде Брэйл предстаёт во всей красе, как всем казалось, своей безрассудной храбрости:

          Его шляпу снесло ветром или сбило пулей, а длинные светлые волосы вздымались в такт конскому галопу. Он сидел в седле прямо, легко сжимая поводья в левой руке, а правую беззаботно согнул в локте, чуть отведя назад. Иногда, когда он поворачивался из стороны в сторону, можно было видеть его красивый профиль и убедиться в том, что и интерес, с которым он смотрел по сторонам, был настоящим, неподдельным.
          Всё это было очень драматично, но не в коей мере не театрально. Больше двух десятков винтовок одна за другой палили в него, когда он попадал в их сектор обстрела…

          Странное суждение встречается по поводу главного персонажа из рассказа “Пропавший без вести”. Разведчика, заваленного в поиске обломками рухнувшего деревянного строения и при этом умершего, считают умершим от страха. Трусом. Но ведь рядовой Джером Сиринг - так зовут главного персонажа - судя по тому, что о нём говорит повествователь, отнюдь не трус. Наоборот, этот человек привык смотреть смерти в лицо:

          Рядовой Сиринг, стрелок, с которым не мог сравниться никто, молодой, крепкий, не ведающий страха, был разведчиком… Хенс Джером Сиринг, с его дерзкой смелостью, навыками следопыта, острым глазом и языком, с которого никогда не слетало слово лжи, в этот раз получил совсем простые инструкции: подобраться как можно ближе к противнику и разузнать всё, что удастся.

          Может ли такой человек умереть от простого животного страха? Наверное, нет. В критический момент он вспоминает свой самый тяжелый бой. Когда был ещё молодым, необстрелянным солдатом:

          Смотреть в лицо стреляющему оружию - одна из самых рядовых ситуаций в солдатской жизни. В лицо стреляющему оружию и в недобро сверкающие за ним глаза. Это и есть то, для чего, собственно, и нужны солдаты. Тем не менее рядовой Сиринг оценил складывающуюся ситуацию как не совсем приятную и отвёл глаза… Вспомнил, как однажды в момент неописуемого умственного затмения он использовал свою винтовку как дубину и, выбив мозги какому-то джентльмену, потом обнаружил, что оружие, которым он так старательно размахивал взад и вперёд, взявшись за его ствол, было заряжено, капсюль надет, а курок взведён - знай противник это обстоятельство, он бы, без всякого сомнения, постарался сопротивляться как можно дольше.
          Джером всегда улыбался, вспоминая эту грубую ошибку из тех дней, когда был ещё не опытным солдатом, а зелёным “салажонком”, однако сейчас ему было не до улыбок.

          Этот Солдат попадает в безвыходную ситуацию и оказывается лишенным малейшей возможности хоть как-то влиять на неё. Я бы сказал, что он умер не от страха, а от того, что оказался буквально скованным по рукам и ногам. Он умирает не от страха смерти, а от того, что не может ей ничего противопоставить, ведь его завалило обломками деревянного строения, и он не в состоянии пошевелить руками…

          В “Словаре Сатаны” Бирс писал: “Философия - трасса, составленная из многих дорог, ведущих в никуда”. Исповедовавшего такую именно философию человека выводит писатель в рассказе “Паркер Эддерсон, философ”. Этот человек уверенно строит теоретическую модель собственной смерти, из которой следует, что ему с ней так и не придётся столкнуться практически:

          Лазутчик продолжал. - Вы стреляете, и я получаю в живот то, что вряд ли сумею переварить. Я падаю, но я ещё не мёртв. Я мёртв лишь после, скажем, получасовой агонии. В течение всех этих тридцати минут я буду скорее жив, чем мёртв. Переходного периода не существует. Когда меня будут вешать завтра утром, всё будет не так; пока я в сознании, я буду жить; мёртвый, я буду без сознания. Похоже - природа собирается обставить дело в моих интересах: так, как я бы сам распорядился на этот счёт. Это очень просто, - добавил он с улыбкой, - и выглядит едва ли столь ценным, чем просто быть повешенным.

          Генерала Клэверинга просто поражает в арестованном такая легкомысленность к собственной смерти, и через некоторое время он сам служит достойным примером того, как нужно её встречать.

          Десять минут спустя сержант армии федералистов Паркер Эддерсон, философ и остроумец, стоя на коленях в лунном свете и несвязно умоляя даровать ему жизнь, был расстрелян двумя десятками солдат. Как только в плотном полуночном воздухе треснул залп, генерал Клэверинг, лежавший в свете костра неподвижно и с бледным лицом, открыл свои больше синие глаза, ласково посмотрел на окружающих и сказал:
          - Как всё тихо!
          Хирург взглянул на старшего адъютанта серьёзно и многозначительно. Глаза раненого закрылись, и так он пролежал несколько минут; затем его лицо озарилось улыбкой необыкновенного блаженства, и он слабо произнёс:
          - Полагаю - это и должно быть смертью, - и отошёл.

          Вернёмся к рассказу “Перевал Култэра”, где Бирс показывает ещё одного труса. Высокопоставленного.

          Полковник посмотрел на него [на генерала - Д. Г.]унылым взглядом:
          - Здесь поместится только одна пушка, сэр. Одна против двенадцати!
          - Разумеется, одна, - ответил генерал с чем-то вроде усмешки на лице. - Так ведь ваш храбрец Култэр один стоит целой батареи!
          На этот раз ирония была явной, и это разозлило полковника, который не знал, как реагировать на эти слова. Дух воинской субординации не допускал ни ответных реплик, ни увещеваний.

          Генерал сводит счёты с офицером не на поле брани, где соперники могли бы встать друг против друга; не на дуэли, где каждый имел бы право в очередь убить другого; не в схватке голыми руками, где всё могла бы решить личная физическая сила и быстрота. Нет. Он выставляет артиллериста с одним орудием против трёх батарей противника, в то время как собственные войска могли бы спокойно перебить всю орудийную прислугу конфедератов из собственных винтовок. И Култэр - дисциплинированный и храбрый офицер - выполняет поставленную перед ним бессмысленную задачу. Выполняет ценой нескольких разбитых орудий, а главное - ценой жизни своих солдат. Если бы не джентльмен-полковник, непосредственный начальник канонира, случайно узнавший подноготную странного приказа генерала и своей волей прекративший пальбу, наверняка бы и сам Култэр погиб в этой бессмысленной бойне. А то, что она была именно бессмысленной, видно из концовки новеллы
          Нечто подобное происходит с героем новеллы “Стычка на аванпостах”. Капитан Армистид, по странному совпадению, - южанин, как и капитан Култэр, однако не только по происхождению, но и по симпатиям. Тем не менее он понимает, что дело Юга было обречено с самого начала и что идеи Севера прогрессивны в своей сути. С высокой столичной должности он уходит в действующую армию северян и воюет не только храбро, но и умело. И вот этого смелого офицера губит глупое любопытство его же собственного губернатора, которого понесло на армейские аванпосты именно с той стороны, где практически не было стрелкового прикрытия. Несмотря на полученное предупреждение. Недаром говорится, что в войну в первую очередь погибают самые лучшие.
          Но самый отъявленный дурак, - дурак по убеждению, - это Джуппитер Доук, герой новеллы, в название которой входит его имя. Вот его ответ на собственное назначение генералом бригады волонтёров:

          Я принимаю это предложение как знак великого доверия, оказанного мне свободным и мудрым народом, и твёрдо уверен в принципах конституционной свободы и, призывая руководство Провидения и Законов Нации, буду работать так, чтобы ни одно пятно на замарало моей политической репутации. Скажите Его превосходительству, последователю бессмертного Вашингтона на посту Высшей Власти, что его покровительство моей службе будет вознаграждено тем, что мои глаза будут стараться обеспечить всё лучшее и в максимальном количестве, стабильность республиканских принципов и триумф партии на всех выборах, это теперь - моя жизнь, моя судьба, мой священный долг. Я сейчас же подготовлю соответствующий ответ на речь председателя комитета, уполномоченного сообщить мне о моём назначении, и уверен, что высказанные там мнения найдут соответствующий отклик в сердцах народа и в Верховной Власти.

          Это человек, который - судя по его ответу - никогда не был в армии. Правильную оценку его действиям на должности командира бригады даёт настоящий боевой генерал - тот просто считает его дураком, о чём прямо и заявляет военному министру. Тем не менее, там полагаются на “высшие” соображения, и в результате генерал Доук… получает очередное высокое звание вместе с дополнительными поощрениями различного ранга. Это не напоминает, джентльмены, войну по принципу “чего изволите-с?”
          А мораль проста - политик должен заниматься политикой, а военный - воевать. Кстати, Джуппитер Доук в политике лучше всего умеет слушать самого себя и читать в собственных газетах свои же собственные сентенции. Вам, джентльмены, знакомы такие политики и генералы?
          В новеллах “военного” и “штатского” циклов женские образы, пожалуй, не пользуются сочувствием автора. Достойные внимания леди показаны в новеллах “Приключение в Браунвилле” и “Психологическое кораблекрушение”. Казалось бы. Однако в первой обе леди - речь, разумеется, идёт о главных персонажах - то ли страдают некоторым расстройством психики, то ли подвержены уж слишком сильному влиянию своего гипнотизёра-опекуна. Благодаря которому и благополучно расстаются с жизнью, даже не пытаясь этому противостоять. Причины столь явной безропотности? У вас есть поговорка “Любовь зла - полюбишь и козла”. Во второй новелле героиня заслуживает внимания во всех отношениях, но и здесь не обходится без некоторой странности…

          Какие-то мгновения мои глаза были подчинены некоему чужому странному волшебству, какое когда-либо сталкивалось с человеческим разумом. Всё было так, словно она смотрела на меня не глазами, а сквозь них, из какой-то бесконечности внутри, а за ними - огромное количество других людей - мужчин, женщин и детей, - в лицах которых я уловил странно знакомое мимолётное выражение: теснясь там внутри, все они со странным рвением боролись за право обязательно оттуда же взглянуть на меня. Корабль, океан, небо - исчезло всё! Я не сознавал ничего, кроме участников этой необыкновенной и фантастической сцены.

          Если говорить о ваших древних традициях, джентльмены, такую леди у вас раньше назвали бы просто ведьмой! Пусть и очаровательной… В других новеллах женские образы вполне отвечают французской поговорке “Chercher la femme!” Из-за чего погибает капитан Армистид (“Стычка на аванпостах”)? В новелле фигурирует небольшой клочок бумаги:

          Когда перекладывали ногу Губернатора, показался сложенный листок бумаги. Больной поднял его и осторожно развернул. Это было письмо трёхмесячной давности, подписанное именем “Джу-лия”. Схватив взглядом это имя, он прочитал письмо. В нём не было ничего замечательного - просто признание слабой и нерешительной женщины в бескорыстном грехе - раскаяние вероломной жены, которую оставил её соблазнитель. Письмо выпало из кармана капитана Армистида; и читающий тогда тихо переложил его в свой собственный.

          Что стояло за необыкновенной храбростью Хэрмана Брэйла (“Убит под Ресакой”)? Небольшой клочок бумаги, на котором было несколько строк:

          “Мистер Уинтерс, которого я всегда буду ненавидеть за это, как-то рассказывал, что в одном из боёв Вас видели скорчившимся под стволом дерева. Я думаю, что он хотел унизить Вас и моё к Вам уважение, с которым, он знает, что случилось бы, если бы я поверила в эту историю. Я, скорее, готова услышать о смерти моего возлюбленного солдата, но не о такой трусости”.

          Рассказчик здесь же выражает своё отношение к этой “героине”: “Я никогда не видел ничего более прекрасного, чем это отвратительное создание”.
          В рассказе “Знамение” у главного героя “были сложности с женой, от которой он ушёл год назад. Было ли это нечто бoльшее, чем несходство характеров, он, возможно, единственный из оставшихся в живых, который знает: пороку таинственности он подвержен не был”.
          Тем не менее при весьма странных обстоятельствах он видит фигуру своей жены и ребёнка на небе именно в то время, когда те далеко в городе погибают в пламени пожара!
          Хелпин Фрейзер, главный персонаж новеллы, в название которой тоже входит его имя, погибает от рук женщины, с которой его связывали самые прочные и самые нежные узы. Вернее, погибает он от рук призрака, привидения, в которое превратилась эта женщина после своей смерти, а как следует из эпиграфа, эти создания (призраки, фантомы) не испытывают к людям ничего кроме ненависти. Хотя можно сказать, что формальная причина убить героя у этого призрака была…
          Совершенно неподражаемые женские образы созданы Бирсом в таких новеллах, как “Гроб без дна”, “Собачье масло” и “Причёсанная корова”. Думаю, что - даже с точки зрения среднего американца - характеры этих “очаровательные леди” обладают явно маргинальными свойствами. Именно поэтому все они и заканчивают свой жизненный путь неожиданно и страшно.
          На первый взгляд, прочитав рассказы из цикла “Может ли такое быть?”, можно подумать, что написаны они просто для щекотания нервов “уважаемой публики”. Однако писатель никогда не делает ничего “просто так”, от нечего делать. Немного порассуждав с точки зрения достижений современной науки, выводы, возможно, придётся немного изменить.
          Думаю, что о новелле “Хозяин Моксона” сейчас вообще говорить не стоит как о научной проблеме или гипотезе. О роботах, - правда, Бирс своего так не называет - писал впоследствии Карел Чапек, а японцы сейчас создают такие интеллектуальные машины, что только диву можно даваться! Так что с современной точки зрения эта догадка писателя - можно сказать, гениальная, - давно уже перешла в разряд обыденных явлений. Принципиально проблема уже не стоит. Но какой ажиотаж она могла произвести в 1890 году?! Сто десять с лишним лет тому назад! Естественно, что никто не пожелал даже как-то разобраться с этим вопросом, не говоря уже о том, чтобы понять. Но как здорово она написана!
          Наука о человеке и его способностях - штука более тонкая.
          В частности - гипноз и его влияние на человека или использование человеком собственных гипнотических возможностей. Эта тема затронута в новеллах “Гипнотизёр”, “Приключение в Браунвилле” и, возможно, в “Психологическом кораблекрушении”. По крайней мере, глаза мисс Хартфорд (последняя новелла) обладают каким-то магнетическим воздействием на человека, в чём вы, джентльмены, уже имели случай убедиться. В первой из трёх названных новелл о своих гипнотических способностях повествователь рассказывает с известной долей легкомыслия. Даже когда сообщает читателю, что именно он и убил своих родителей, применив свои феноменальные способности. Правда, убил за дело, так как именно их патологическая жадность фактически погубила его жизнь. В “Браунвилле” проблема преподносится в романтическо-криминальном аспекте, причём нет силы, способной противостоять гипнозу в тех условиях, в которых разворачивается сюжет новеллы. Даже если это силы полицейские или судебные, ибо “не пойман - не вор!”
          Интересен как раз третий случай! То ли здесь имеет место какой-то вид гипноза, то ли что-то другое, но на главного героя вдруг снисходит необычное прозрение. Его называют ещё и озарением. В сущности, это получение ответа на поставленную или существующую задачу без промежуточных стадий: постановка задачи, выбор метода решения, поиски области решения, применение метода и получение ответа - а сразу! Вопрос - ответ!
          В новелле главный герой, Уильям Джэррет, то ли необыкновенным образом предвидит кораблекрушение, то ли чудесным образом спасается после него. Главное в том, что случается это после встречи и знакомства с некой очаровательной особой по имени мисс Хартфорд. Герой утверждает, что обуявшие его чувства не были любовью к ней. Возможно. Однако интерес к этой женщине у него возник. Интерес отнюдь не слабый, хотя и интуитивный. Но! Интуиция - это то же самое, смею утверждать, прозрение.
          Буквально в последнее десятилетие ХХ века наукой установлено, что определение того самого, или если хотите выбор того самого мужчины (или женщины; всё зависит от выбирающего или выбирающей), единственного (единственной) во всём мире происходит не на уровне сознания, а на молекулярном уровне. Каждый человек обладает своим неповторимым запахом, и когда эти два [только эти два единственных и никакие больше! - Д. Г.] запаха вдруг “резонируют” именно на этом уровне, это и есть тот самый единственный и неповторимый случай в жизни! Происходит безошибочное “узнавание” необходимых и достаточных свойств, как говорят математики. Узнавание при этом - это, видимо, мгновенная передача всей информации о прошлой и будущей жизни. Как это происходит - пока вопрос.
          Почему не предположить, что в состав этой информации входят все события возможного совместного союза. В том числе - и гибель одного или обоих. Тем более, что сознание в этом процессе не участвует, более того - даже не подозревает о нём. Вот тогда-то и становится возможным то самое описанное Бирсом “психологическое кораблекрушение”. Всё остальное - литературно-художественная форма.
          Кстати, джентльмены, необходимо особо подчеркнуть, что этот самый “молекулярный резонанс” может и не проявиться, если в момент встречи оба или всего лишь один из двоих сильно надушены, поэтому не злоупотребляйте чрезмерным количеством косметики! Вы ещё люди молодые!
          Впечатляет?!
          А ведь новелла написана за сто лет до открытия…
          Другой пример - уже упоминавшаяся новелла “Знамение”. Перед персонажем возникает видение, которое, как выясняется, говорило о смерти жены, с которой тот расстался год назад по причинам, читателя не интересующим.
          Кстати, джентльмены!
          Кажется, нечто подобное было опубликовано и у вас! Ну, конечно! В 1939-1940 годах в журнале “Техника молодёжи” можно было впервые прочитать роман Юрия Долгушина “Генератор чудес”.
          В этом романе профессор Ридан изучает мозг и возможности оживления человека после клинической смерти, если биологически важные для жизни органы не задеты и не повреждены. Для этого он применяет как непосредственно регистрирующие работу мозга приборы, так и дистанционно действующие, основанные на приёме биологического излучения мозга.
          Ну, в том, что оно действительно существует, никто в наше время не сомневается. Как в романе предполагает Ридан, в момент клинической смерти мощность этого излучения повышается в значительной степени, так что без всяких приборов его непосредственно воспринимают близкие родственники, особенно родители. На огромном расстоянии! Это демонстрирует и сам Ридан, и мать одного из главных героев романа - Николая Тунгусова, - когда в Москве погибает его старший брат. В романе это усиливающееся многократно во время смерти биологическое излучение человека получило название некробиотического. И это тоже не фантастика, джентльмены! Это излучение было открыто биологом Лепёшкиным
          Слышу ваши возражения, джентльмены, что это всего лишь литература. Однако одни из прототипов профессора Ридана из романа Ю. Долгушина послужил не кто иной как профессор Сергей Брюхоненко, который занимался оживлением собак ещё в 1928 году. Самому Юрию Долгушину приходилось ассистировать профессору в его опытах. Более того - в 1965 году Сергею Брюхоненко была присуждена (посмертно, он скончался в 1960 г.) Ленинская премия за создание аппарата АИК - Аппарат Искусственного Кровообращения, с помощью которого он и мог оживлять погибший или убитый организм через двадцать четыре минуты после остановки сердца! До его опытов этот срок хирурги ограничивали всего 5-6 минутами.
          Тогда же академик А. Д. Сперанский своими опытами впервые показал роль нервов в организации болезненных процессов. Биолог А. Г. Гурвич впервые открыл митогенетическое излучение живой ткани.
          Что касается некробиотического излучения, то ваш покорный слуга сам однажды “принимал” его без всяких приборов. Это случилось, по странному совпадению, в момент аварии на дороге. Я ехал на велосипеде и столкнулся с другим велосипедистом, который нарушил правила движения. Именно в момент столкновения и произошёл приём. Как оказалось неделю спустя, именно в этот день умер муж моей сестры. Смерть - предельная ситуация в жизни человека, авария - экстремальная. Случайно ли, что “передача” произошла, вернее, была “принята” именно в момент экстремальной ситуации? А ведь, как правило, во всех бирсовских новеллах человек находится в экстремальной ситуации! Особенно в военных.
          Если сопоставить все эти данные, то фабула новеллы “Знамение” вполне вписывается в невольно складывающуюся научную гипотезу.
          Можно возразить, что образ инженера Николая Тунгусова выдуман писателем “для закрутки” сюжета. Однако это тоже не так. Его прообразом послужил Николай Байкузов, известный до войны радиоинженер и заядлый радиолюбитель-коротковолновик, во время войны быстро ставший крупным специалистом по авиационной радиосвязи и генералом ВВС. Так что здесь - и “фантастика”, и всё по-честному
          И ещё раз, джентльмены, я хочу упомянуть новеллу “Смерть Хелпина Фрейзера”.
          В “Смерти Хелпина Фрейзера” мать погибает, и действительно её с сыном связывает нечто, значительно большее, чем отношения матери с сыном. Тем не менее, в этой новелле Бирс поднимает не столько проблему так называемого “эдипова комплекса”, о чём многие любят говорить. Сколько проблему дремлющих творческих способностей человека, которые, проявляются лишь в экстремальной ситуации - именно в этой новелле. Хелпин Фрейзер был потомком зщнпаменитого в своё время поэта Майрона Брейна, но…

          Было также известно, что он не только не стремился служить музе, но, честно говоря, не был в состоянии правильно написать ни одной поэтической строчки даже под угрозой смертной казни. Также было неясно, когда дремлющие способности смогут проснуться и сразиться с лирой.

          У молодого человека, в принципе есть всё, о чем может мечтать не очень-то взыскательныкя личность, и другое его не заботит. Но ведь зачем-то автор сделал это небольшое упоминание - о сражении с лирой. И вот этот момент настаёт: судя по мрачным катинам, окружающим героя, впереди его ничего не ждёт кроме смерти, и в это самое время в нём просыпается дремлющий талант - последняя неосознанная возможность оправдять своё существование на земле:

          Вынув из глубин своего одеяния небольшую книжку красной кожи, где ещё оставалась добрая половина чистых листов для записей, он вдруг обнаружил, что у него нет карандаша. Тогда он сломил с куста веточку, окунул её в лужу крови и лихорадочно стал писать.

          О том, какого рода была эта “записка”, читатель узнаёт после смерти героя в довольно странных обстоятельствах, сопутствующих раскрытию одного из преступлений:

          Что-то, наполовину скрытое разворошёнными листьями на земле, привлекло его внимание. Это была записная книжка в переплёте из красной кожи. Он поднял её и раскрыл. Там ещё оставались чистые листы для записей, и на первой странице стояло имя - Хэлпин Фрейзер. Там же, написанные красным на нескольких страницах, нацарапанные в спешке и едва читаемые, были следующие строчки, которые Холкер читал вслух, в то время как его спутник продолжал напряжённо всматриваться в неясные и расплывающиеся серые границы их, ставшего таким тесным здесь, мира и слыша при этом тревогу в звуках воды, каплями падавшей с каждой отяжелевшей от сырости ветки:

В лесу, отдавши сердце бедное, нагое
Пленящим чарам, в свете, мрачном словно дым,
Где кипарисы, мирты и секвойи
Сплелись ветвями в братстве гибельном,
                              пустым
Стоял я. Тису прошептала ива:
- Смотри! Вот тень ночная. Рядом - рута...
Они смеялись сами по себе! Крапива,
Трава могилы, рядом хоронила утро...

Нет пенья птиц, не прожужжит пчела,
Ни листика, что сорван лёгким ветром!
Лишь мёртвый воздух. Только тишина жила
Среди ветвей, могильным вея пеплом...

Сплетая заговор, шептались духи в темноте,
Обмениваясь тайнами могилы...
И - кровь! Деревья, листья, пни - везде
Кроваво-красное цветенье проступило!

Я вскрикнул громко! Тяжело катилось эхо,
Раздавливая душу, тело, руки...
Разбитый, сломленный как умственный калека,
Сопротивлялся я душевной этой муке!

И наконец невидимый...

          Холкер оборвал чтение: просто читать было больше нечего. Запись обрывалась не середине строки.
          - Это звучит, как у Брэйна, - сказал Джералсон, который был довольно неплохо - в известном смысле - образован. Он ослабил бдительность и стоял, глядя на лежащее внизу тело.
          - Какой Брэйн? - спросил Холкер достаточно безразлично.
          - Майрон Брэйн, парень, который гремел здесь в самые первые годы рождения нации - больше столетия тому назад. Он писал довольно мрачные вещи; у меня есть его избранные произведения. Этого стихотворения там нет, но, возможно, его просто не заметили по ошибке.

          Джералсон, который знает почти наизусть поэта, который писал сто лет назад с лишним, наверное, разбирается в поэзии и может отличить стихи-поделки от настоящей поэзии, а это значит, что в предельной ситуации в Хелпине просто проснулся его дед-поэт и заставил его написать новые стихи! И Джералсон сразу заявляет, что стихотворение, “пропустили по ошибке”! Значит это - настоящая поэзия, значит Хелпин всё таки стал поэтом в послденмий момент своей жизни, и он займет своё место в ряду достойных людей. Пусть - только в сознании одного человека. Пусть - под другим именем, именем своего предка, но он состоялся! Этот “Аргонавт”, опоздавший к своему “золотому руну”, как и его автор, Эьброз Бирс.

          Таким образом, джентльмены, большинство из рассказов на тему разного рода “чертовщины” на поверку оказываются не такими уж нереальными или нелогичными.
          Да! Почти во всех произведениях присутствует смерть. Но ведь человек, в сущности, начинает умирать с самого рождения, только оптимист на вопрос о самочувствии отвечает фразой “лучше, чем завтра”, а пессимист - “хуже, чем вчера”. Всё зависит от установки, а установка Бирсу была сделана Гражданской войной, где смерть была обыденным, рядовым событием. Смерть - это в сущности итог или цена жизни человека. Искупить её, и то не до конца, может только улучшение жизни других людей, ради которых она была принесена. Жизнь же американцев после Гражданской войны вплотную встретилась с “оскалом капитала” периода первоначального накопления, который не знает жалости. Полагаю, что вы, джентльмены и сами почувствовали это, судя по тому, что мне известно. И не нужно говорить, как утверждали совсем недавно, что богатство - отец всех грехов, что Бирс отлично это понимал. Представьте себе оружие. Убивает не оно само, а тот, кто его держит в руках. Так же и капитал: он может убить, если относиться к нему только как к самовозрастающей стоимости, но он может и приносить пользу, если эту стоимость использовать с умом. Вспомните братьев Нобелей, Юза, Морозова, Третьякова! Как сказал Парацельс, ничто не есть яд и ничто не есть лекарство - всё дело в количестве того или другого. Смею думать, что и капитал не такой уж страшный зверь, если использовать его с умом - человеку на пользу, стране - for prosperity!
          Ну, не случилось Бирсу этого увидеть! Время не пришло.
          Время! Оно диктует человеку оценки и поступки. Ибо коротка его жизнь. Вот и оставил он нам свои определения своего времени, свои взгляды. Свои оценки. Их не приняли или не поняли. А ведь они оказались, в основном, верными. И не только для своего времени. Думаю, что именно сейчас и именно для вас “Словарь Сатаны” и “Фантастические басни”, где больше всего достаётся разного рода дельцам и особенно политиканам, - чтение отнюдь не отвлечённое и совсем не бесполезное.
          Стоит ли за всем этим творчеством действительный пессимизм писателя? Возможно, что он имел место. В отношении современного писателю периода американской истории. Но если бы он был пессимистом “закоренелым”, то, наверное, плюнул бы на всё и не стал бы об этом писать. А он писал и написал новеллу под названием “Пастух Хаита”. Написана она как античная пастораль, но в ней главного героя волнует вопрос его собственного предназначения. Когда перед ним появляется прекрасная дева, то не называет ему своего имени и требует никогда не искать с ней встреч. Огорчённый столь категоричным требованием идёт Хаита к святому старцу за разъяснением столь странного поведения незнакомки, и тот вразумляет молодого отрока:

          - Сын мой! Внимательно слушал я твой рассказ и знал эту деву. Я видел её собственными глазами, тем более что и многие другие её встречали... Поэтому знай, что имя её, о котором она не позволила спросить, - Счастье. Правду ты ей сказал, что она капризна, потому что условия её не в состоянии соблюдать человек, и в наказание она от него убегает. Приходит она только тогда, когда её не ищут, и ни о чём нельзя её спрашивать. Только окажи своё внимание, сомнение, страх - ан и нет её. Долго она была у тебя, пока не убежала?
          - Какое-то мгновение ока, - отвечал Хаита, зарумянившись, когда признавался в этом. - Каждый раз я в одну минуту отталкивал её.
          - Бедный парень, - произнес святой муж. - Умей ты держать язык на привязи - она побыла бы с тобой минуты две.

          Несколько позже, в России, писатель А. Фадеев в романе “Разгром” скажет, правда, по другому конкретному поводу следующее: “Надо было жить и исполнять свои обязанности”. У Фадеева это сказано как резюме к военному поражению, у Бирса - как наставление ко всей последующей жизни несмотря на военные и повседневные невзгоды. Трудности военного быта рано или поздно заканчиваются, а жизнь существенно длиннее, и сил и желаний для того, чтобы прожить её достойно, нужно значительно больше, чем у пессимиста.

          Новеллы отчётливо делятся на три цикла: военные, “страшные рассказы” и “незначительные рассказы”.
          В военных автор, видимо, пытается освободиться от преследующих его картин фронтового периода своей жизни. Хорошо известно, что пережив ситуацию, а затем “вылив” её на бумагу, автор испытывает чувство абсолютного опустошения, а это, в принципе, довольно неплохо для расстроенных нервов.
          Военные рассказы - это предупреждение о недопущении, о жестокости войны, особенно гражданской, которая часто становится очень страшной бойней. Это может быть ещё одной причиной их написания.
          Чисто формальная и вряд ли, достоверная причина - из любви к искусству.
          “Страшные рассказы”.
          Мы уже сделали с вами, джентльмены, несколько предположений о том, что они, страшные по форме, являются довольно логичными по заложенной в них научной гипотезе, а поскольку такое “чтение” пользуется большим спросом, получи, Читатель новую порцию, но если ты ещё и Проницательный Читатель, то получишь богатую пищу для интеллектуального пира!
          “Незначительные рассказы”, как правило, такими только кажутся. Между тем в них поднимаются серьёзные проблемы американской повседневной жизни: коррупция во всех структурах власти, невежество простых американцев, ставшая нормой жизни преступность, нежелание заниматься обычным трудом (а он даёт слишком мало!), судебная волокита и продажность Суда и Судей, бездарные государственные деятели
          Правда, форма построения этих рассказов и интонации их персонажей кажутся несколько облегчёнными. Объяснимо и это! Допустите, что эти рассказы - наживка, замаскированная под лакомство или красивую пустышку. Проглотил - рано или поздно сработает. Они и сработали после смерти автора.
          Подытоживая наши с вами рассуждения, какой можно сделать вывод?
          Автор открывает читателю жестокую правду войны, которая прежде всего является массовым убийством. И тела, и души.
          Автор исподволь просвещает читателя, подсовывая ему науку в виде безобидных на первый взгляд страниц. Просто они страшные, но к страшному нашему читателю не привыкать! Одни писания про графа Дракулу чего стоят! Однако же их читали и читают. К сожалению…
          И в “незначительных” читателю подсовываются проблемы социальной жизни, которые непосредственно касаются каждого человека.
          Меняется форма. Меняется стиль. Меняется конкретная проблематика, но за всем этим стоит человек, автор, который во что бы то ни стало хочет достучаться до своего народа. Способен пессимист на такое? Или старый изувер? Да изувер просто наплюёт на все проблемы!
          Скорее, в поведении писателя по отношению к тем, кто так его называл, проявлялось отношение Мастера - человека, который Видел, Хочет, Знает, Умеет - к тем, кто только хочет, но ничего еще не умеет. Или умеет слишком мало. Возможны отклонения в ту или иную сторону.
          В конце-то концов он поехал делать То, что Видел раньше, Умел раньше и что Собирался делать: писать о войне. А её-то он знал и на практике, и в теории, и в литературе!

Пока способен - делай! Он так и поступал. До самой смерти. Сами-то вы как считаете?! А, джентльмены?…

Дод Грайл
(один из псевдонимов Эмброза Бирса)