Наталья: - Жванецкий написал миниатюру "Консерватория" в 1981 году. Сегодня те, кто родился тогда, не понимают даже смысла, не то что юмора этих четырех абзацев, над которыми дико хохотали их родители. Жизнь изменилась совсем. Интересно, как бы Жванецкий изобразил сейчас путь выпускника консерватории, который хочет иметь достаточно денег для нормальной жизни?
          Анна: - Может быть, так? Консерватория, работа в музшколе, 300 рэ, частные уроки, еще одни частные уроки, биржа труда, тетя Роза в Израиле, виза, Хайфа. Это, конечно, оптимистический вариант.
          Наталья: - А я вспомнила одного знакомого. Он учился играть на скрипке практически всю жизнь - школа, училище, консерватория. У него, по-моему, диплом солиста, который не каждый выпускник получает. То есть, он не в оркестре играет, а стоит перед ним и концерт для скрипки с оркестром исполняет. Я профан в музыке, не знаю, что думают о его игре профессионалы, но мне кажется, что он играет великолепно. А работает диктором. Для простой публики, наверно, профессия теледиктора кажется более престижной. Спору нет, диктор он замечательный - обаяние, прекрасное произношение, приятный тембр голоса. Но разве сопоставимы эти специальности? Подходящие для телеэкрана данные встречаются чаще, чем талант большого музыканта. А по затратам труда я даже не знаю, какую профессию можно сравнить с работой музыканта. С шести лет дети занимаются по несколько часов в день - и так всю жизнь, без выходных и каникул, отпусков. Талант от природы плюс годы тяжелого труда, чтобы овладеть такими сложными инструментами, как скрипка, фортепиано. И все это не находит применения.
          Анна: - Я знаю человека, о котором вы говорите. В дикторы он пошел относительно недавно. До этого он работал в музыкальной школе, учил маленьких детей пиликать на скрипке. Получал за это что-то около 350 рублей, учитывая его молодой возраст и , соответственно, низкий разряд. Приторговывал японскими зонтиками, чтобы как-то выжить. И я понимаю, что ему это осточертело. Наверное, на телевидении ему все-таки побольше платят.
          Наталья: - Я знаю еще несколько историй талантливых пианистов, просто выдающихся. Тоже окончили Ростовскую консерваторию с дипломом солиста. А потом - годы барахтанья в поисках работы. Солист и преподаватель - это абсолютно разные вещи, они требуют разных данных и наклонностей. Преподавателями могут быть многие. Солист - это дар. И когда он вынужден растрачивать себя в музыкальной школе, а то и в студии, как он чувствует себя? Один начал пить и страшно деградировал. Другой эмигрировал. Правда, и там он зарабатывает на жизнь игрой в шахматы, а не на рояле.
          Я тут недавно по телевизору видела несколько сюжетов, а потом ряд передач, посвященных одному музыкальному спектаклю, недавно поставленному в Москве. Это мюзикл "Метро". Организовала эту постановку наша бывшая соотечественница Катя Урманчеева, ныне - ах-ах! - французская баронесса. Она рассказала, что лет десять назад увидела этот спектакль в Польше и с тех пор мечтала поставить его в Москве. Вышла замуж за барона, стала богатой и осуществила мечту. Объявила конкурс через газеты, радио, набрала группу мальчиков и девочек с приличным слухом, приятными голосками, способных свободно двигаться на сцене. Большинство из них - непрофессионалы. Подготовили спектакль за несколько месяцев. Я видела достаточно большие его фрагменты, чтобы понять: это типичная студенческая самодеятельность, милая, наивная, со всеми своими плюсами и минусами. Но какой шум в прессе! Первые лица страны побывали на этом "Метро". Хакамада, выходя после спектакля, сказала, что это - настоящее искусство, потому что у нее все время мурашки бегали по коже. Может, там в зале холодно? Даже критика так высоко отзывается о "Метро", как будто это высшее достижение нашего искусства. Такое ликование идет, что мы сподобились, слизали европейский "сэконд хэнд" для студенческого возраста. Я в полном недоумении: совсем, что ли, разучились отличать самодеятельность от настоящего театра? Ну да, мюзикл - не наш жанр. Как на Бродвее пока не получается. Но я бы не стала печалиться по этому поводу. Когда смотрю американские музыкальные фильмы, вроде "Кордебалета", мне странно: неужели на прославленном Бродвее все ломятся на подобные мюзиклы? Больше одного раза такое высидеть трудно. Блестящий фантик без конфеты внутри. Но при этом там работают профессионалы высокого класса, и балет, и голоса - не с улицы, много лет учились, это сразу видно.
          Я бы не стала говорить обо всем этом, если бы тень знала свое место. Если бы высокая музыкальная квалификация и талант у нас находили себе достойное применение и имели достаточно широкую публику, способную отличить настоящего скрипача от Ванессы Мэй.
          Анна: - К сожалению, я видела настолько крохотные кусочки "Метро", что о спектакле судить не буду. Я буду касаться общих проблем: дилетантизм и профессионализм. Я совершенно уверена, что к однозначному решению этой проблемы мы не придем. Вот я иногда в филармонии стою в очереди в гардеробе и за спиной слышу, как разговаривают две дамы, мне даже оборачиваться не надо - я знаю, как они выглядят, это типаж посетительниц филармонии. Смысл разговора примерно такой: да, техника, конечно, у него блестящая, но ведь не в этом же дело! Ну что техника? Главное - душу вложить. Вот такой-то, у него, может, с техникой не очень, так зато душа! И мне всегда это смешно как профессионалу, потому что какая, простите, душа, если пальцы мимо клавиш попадают? Я совершенно согласна, что техники одной мало; это условие недостаточное, но совершенно необходимое. Для фортепианного концерта. А вот с другими жанрами - здесь начинается полная чехарда, потому что, если, скажем, брать бардовскую песню, к которой я много лет тяготею, можно сказать, что для профессионального музыканта, которые обычно ничего в ней не волокут, как раз я в бардовской песне что-то смыслю. И вот тут, конечно, все с ног на голову, потому что где тут профессионалы? А теперь давайте возьмем пианиста - жутко талантливого, посадим его за рояль, и пусть он нам, со всем своим талантом, сыграет этюд Скрябина. И что? Он же ничего не сыграет. Его надо учить: семь лет в школе, четыре года в училище, пять лет в консерватории, потом еще потренировать, а тогда уже можно чего-то ждать. Значит, есть жанры, которым самодеятельность противопоказана, а есть - которым нет. А в бардовской песне иногда получается чем лучше, тем хуже. Потому что, скажем, Дольский блестяще играет на гитаре. Ну и что? И кому он нужен со своей этой техникой? Юлий Ким говорил: "Хуже всех на гитаре играет Окуджава, а следующим иду я".
          Наталья: - Мне не хотелось бы походя касаться такой отдельной темы, как бардовская песня, но раз уж зашла речь… У Дольского есть свои поклонники. Я противопоставила бы ему не Окуджаву и Кима (хотя Ким, конечно, просто кокетничает, когда говорит о своей плохой игре, да и Окуджава играл с годами все лучше). Начавшись как принципиально непрофессиональный фольклор интеллигенции, бардовская песня от милого примитива под расстроенную гитару пришла к вполне профессиональному исполнительству. Сергей Никитин, Александр Мирзаян, Михаил Щербаков, "Иваси" - Иващенко и Васильев, можно продолжать еще - они, по-моему, блестяще владеют и гитарой, и голосом. А новая волна сегодня - это песня бардовская по своим родовым признакам, но с профессиональным музыкальным сопровождением, от которого она не только не теряет, но стала богаче и интереснее. Таков, например, мой любимый бард из молодых Тимур Шаов.
          Анна: - Нужно иметь в виду, что профессионализм профессионализму рознь. Давайте возьмем Большой театр, наберем оттуда лучших солистов и предложим им исполнить мюзикл "Метро". Знаете, что получится?
          Наталья: - Конечно, это разные вещи. Профессионал в самодеятельности не смотрится. Разные жанры.
          Анна: - Более того, эта нестыковка наблюдается иногда и в рамках класси-ческой музыки (в широком смысле этого слова). Когда известные вокалисты исполняют, скажем, арии Монтеверди или еще более раннюю музыку -веков, это очень часто бывает стилистически неверно. Дело в том, что стиль бельканто, положенный сейчас во главу угла в обучении вокалистов, для XV-XVI веков - это нонсенс. Интенсивная вибрация, колоратуры, которыми гордятся многие исполнители, - все это не соответствует духу музыки. На Западе раньше начали изучать старинную музыку, и они это поняли раньше. Здесь нужна принципиаль-но другая постановка голоса - ближе к бытовой манере пения. Вот почему иногда создается парадоксальная ситуация: дилетант может спеть лучше профессионала. Но вспомним о том, что в эпоху Ренессанса смысл понятия "профессионал" отличался от современного. Не было концертных залов, инструменты - лютня, клавесин, виола - имели тихое звучание. Но музыка и не должна была заполнять такие огромные пространства, как сейчас. Под нее ухаживали за дамами, разговаривали, танцевали. Это было большей частью именно бытовое музицирование. И сами композиторы адресовали свою музыку не столько виртуозам-профессионалам, сколько просвещенным любителям. Но это были любители, которые по вечерам на досуге пели пятиголосные мадригалы. Как бы не запутаться, кто дилетант, а кто профессионал.
          Наталья: - Моцарт тоже не заканчивал консерватории…
          Анна: - Моцарт принадлежит XVIII веку. А переломным был ХVII век, когда родилась опера, которая потребовала специфической подготовки вокалистов. В ХVIII веке - веке Баха, Гайдна, Моцарта, Бетховена - фигура музыканта-профессионала уже вполне близка своему современному собрату. А Моцарт, кстати, получил очень основательное образование в домашних условиях - с помощью своего отца-музыканта.
          Я недавно писала о ростовском ансамбле "Консорт Ренессанс". Ведь его руководитель, Андрей Яровов, не имеет высшего музыкального образования. Коллегия старинной музыки при Московской консерватории, которую он закончил,-это по сути курсы. А основное образование у него техническое. Солистка ансамбля, Елена Дорофеева, закончила консерваторию по специальности "хоровое дирижирование", то есть она не вокалистка. И это прекрасно, потому что ей не пришлось переучиваться, чтобы овладеть естественной манерой подачи звука.
          Наталья: - Я давно думаю о том, что диплом, профессиональное образо-вание и профессионализм не находятся в такой уж прямой, жесткой связи. Я слышала недавно, что Рихтер был фактически самоучкой, что он не кончал специальных учебных заведений, но приехал в Москву уже готовым музыкантом.
          Анна: - То же можно сказать о Галине Вишневской…
          Наталья: - Ну, вокалисты - это особая статья. Вот Изабелла Юрьева, наша знаменитая землячка, когда приехала в Москву, ей сказали: "Деточка, вам не надо учиться, у вас природная постановка голоса. Только портить не надо".
          Анна: - Ну, это эстрада…
          Наталья: - Все же вокалисту инструмент дан природой, и, может быть, чтобы им овладеть, нужны не такие страшные усилия.
          Анна: - Смотря в каком жанре. В эстрадном жанре, в бардовской песне эти усилия могут даже испортить дело. Но если это опера… Голос не может полностью раскрыться без обработки, особенно верхний регистр. Здесь нужны совершенно конкретные упражнения.
          Наталья: - Меня давно интересует: настоящий оперный голос встречается достаточно редко? Ведь это просто дар природы?
          Анна: - Настоящий голос - да. Хотя вспомните, что в Х1Х веке любую девицу из благородного семейства учили петь. Попсы тогда, слава тебе Господи, не было, и они пели романсы, несложные арии. Им ставили голоса в классической манере. Конечно, в большинстве своем благородные девицы не были выдающимися певицами, и все-таки для развлечения гостей таланта у них хватало.
          Наталья: - Но никто не путал, где профессиональная оперная певица, а где самодеятельная девушка.
          Анна: - Да. Но при наличии у этой девушки хотя бы небольших данных хороший педагог мог дотянуть ее до приемлемого уровня.
          Наталья: - У нас в Ростовской консерватории всегда существовало вокальное отделение. Сколько вокалистов оно выпускало каждый год?
          Анна: - Человек двадцать пять.
          Наталья: - В этом году в Ростове наконец-то образовался оперный театр. Есть куда пойти выпускнику вокального факультета. Хоть в хоре петь. А раньше? Если мы умножим это количество на столько лет… Куда они девались?
          Анна: - Уезжали. Но это проблема не только вокалистов.
          Наталья: - Вот об этом я и хотела сказать. Сколько солистов - пианистов, скрипачей - заканчивает ежегодно нашу консерваторию! За столько лет получается целая армия высококвалифицированных музыкантов.
          Анна: - Подавляющее большинство тех, с кем я вместе училась в музпе-динституте, не работает по специальности. Те, кому вроде бы повезло, смогли устроиться в музыкальную школу (а без взятки туда невозможно было попасть - не знаю, как сейчас). Но если тогда они получали стандартную для преподавателя небольшую зарплату, то что такое сейчас их ставка в 400 - 500 рублей?
          Наталья: - А сколько в Ростове симфонических оркестров? Один в филармонии, другой - в музыкальном театре. И музыканты там работают пожизненно, как я понимаю. Вакансии нужно ждать годами. Отсюда другой вопрос. Подойду издалека. Я как-то зашла в музыкальное училище. И меня там поразило вот что. На маленьких лестничных площадках, в углах коридоров, в любом уголочке сидят и самозабвенно занимаются кларнетисты, балалаечники, аккордеонисты… Почему люди идут в музыканты, заранее зная, что они обречены на безработицу? На что они надеются?
          Анна: - Во-первых, выбор профессии у музыканта обычно происходит не в семнадцать лет, как у большинства, а в пятнадцать - именно в этом возрасте поступают в музыкальное училище. А во-вторых, если человек, поступающий в технический вуз, понимает, что скорее всего он будет рядовым инженером, то музыкант никогда рядовым быть не собирается. Только великим, только знаменитым! И эта вера в свою исключительность часто приводит к настоящему кризису, когда оказывается, что не только блестящей карьеры не будет, но и обычную работу найти невозможно.
          Наталья: - Когда я маленькой девочкой начинала учиться играть на фортепиано, я никогда не мечтала быть солисткой. Просто играть в свое удовольствие понемножку. Мне кажется, что большинство детей, которые приходят в музыкальную школу, а главное - их родители, хотят, чтобы дитя просто было музыкально подготовлено, чтобы могло сесть и культурно сыграть на пианинке.
          Анна: - Музыкальная школа эту задачу никогда не решала. Она всегда была ориентирована только на дальнейшее поступление в училище, только на профессионализм. Раньше были экзамены, конкурс, кого-то отбраковывали за бездарность. И складывалась очень стройная система: детей с хорошими данными делили между собой три-четыре наиболее авторитетных (не значит, что лучших) преподавателя, середняков брали середняки, а молодым преподавателям - что осталось. Те, кто собирался в училище, получали вполне приличную подготовку, а остальным музыкальная школа давала очень мало - чтоб не сказать, совсем ничего не давала.
          Сейчас все это иначе. В школах хронический недобор. На скрипку вообще никто не идет, школа даже дает ребенку инструмент на время обучения - надо же чем-то привлечь! Естественно, берут всех желающих и боятся, чтобы они не сбежали. А это значит, что волей-неволей преподаватель должен идти на поводу у ученика, заинтересовывать его любой ценой. Как говорит одна моя знакомая пианистка, "нужно работать клоуном". В результате уровень технической подготовки упал неизмеримо. Но, с другой стороны, школа теперь дает навыки бытового музицирования. И это, наверное, хорошо.
          Наталья: - А почему же в школах недобор?
          Анна: - Трудно сказать. Наверное, людей не от мира сего меньше стало.
          Наталья: - А от природы талантливых, музыкально одаренных?
          Анна: - А их всегда было мало. Они погоды не делали.
          Наталья: - А они сейчас идут в музыкальные школы?
          Анна: - Конечно. И с ними можно работать так, как раньше работали со всеми: с гаммами, этюдами и ежедневными двухчасовыми занятиями. С остальными же приходится работать так, как хотят дети. Когда я училась в музыкальной школе, сказать "я не хочу играть эту пьесу, хочу другую" считалось большой дерзостью. Сейчас дети сами диктуют, что они будут играть: джаз, эстраду… И преподаватель знает: если ребенку что-то не понравится, он просто уйдет. А где брать нагрузку? Вот и разучивают все подряд. Я не говорю, хорошо это или плохо, но это так.
          Наталья: - Начала ли нынешняя школа ориентироваться на то, чтобы основную массу детей учить играть для себя, непрофессионально?
          Анна: - Какие-то шаги в эту сторону сделаны. Вынужденно. Потому что если современного ребенка заставить играть гаммы два часа, он взвоет и больше не придет.
          Наталья: - Жизнь вносит свои коррективы рано или поздно. А вот еще к вопросу о людях не от мира сего. Помните, был такой анекдот: студентов разных вузов спрашивают, сколько им нужно жен. Так вот, больше всего жен понадобилось студенту консерватории. Зачем? Он отвечает: я бы каждой сказал, что пошел к другой, а пока они между собой выясняют, к которой я пошел, я бы заперся в классе и занимался, занимался, занимался! Они же действительно как безумные занимаются. Без публики. Играют, и им это доставляет удовольствие.
          Анна: - Люди другого склада в этой системе не выживают. Хотя публика им необходима - они же артисты.
          Наталья: - Но эта публика тоже должна подготавливаться с детства. Вот в США в любом городе, даже маленьком, есть симфонический оркестр, и он не жалуется на отсутствие публики. А у нас в Ростове открыли роскошный театр, но даже на премьерном оперном спектакле в зале были пустые места. Зато на концертах "русского шансона" (что может быть примитивнее и пошлее, даже не знаю) нет свободных кресел при очень высоких ценах на билеты. Вкусы массового слушателя воспитываются буквально с рождения. Расскажу пример из своей практики. Преподавала я на летних курсах русского языка для студенток-филологов из Южной Кореи. Кроме занятий языком, вела для всех хор, то есть учила их петь наши песни. Они меня поразили, эти кореянки. Прослушав первый куплет, они запоминали мелодию и присоединялись ко мне. Пели абсолютно чисто и слаженно. Я спросила, как это у них получается. Они объяснили, что в Южной Корее в обычной школе с первого до последнего класса ведутся уроки музыки, на которых их учат читать ноты и петь, знакомят с классической музыкой. Эти девочки с первых аккордов узнавали Вивальди, Чайковского… А у нас какой-то центр изучения общественного мнения недавно обнародовал результаты опроса. Оказалось, что самый выдающийся композитор ХХ века - в мире! - Игорь Крутой.
          Анна: - Мне трудно сравнивать, как "у нас" и как "у них". Но по этому поводу мне вспоминается повесть Франсуазы Саган "Любите ли вы Брамса?" Если вы помните, там у главной героини - утонченной, изысканной Поль - есть любовник Роже. Он работает на стройке кем-то вроде нашего прораба, и для того чтобы подчеркнуть его незамысловатость, автор сообщает нам, что он любит Вагнера - композитора шумного и малоизысканного. Представляете себе нашего прораба, который, придя со стройплощадки, слушает "Тангейзера"?! Но это так, к слову.
          Наталья: - Короче, речь идет просто об общем уровне дикости и варвар-ства из-за недостаточного развития всей страны, общей отсталости в силу глобальных исторических причин.
          Анна: - Вот интересный момент. За рубежом, в частности, в США, счита-ется совершенно нормальным, что человек, получивший фундаментальное музыкальное образование, идет работать в школу учителем музыки. Не в музыкальную школу - в обычную. Преподавать предмет, который у нас зовется пением и который у нас ведут полнейшие неудачники, своего рода изгои. Я знаю, о чем говорю: однажды мне пришлось несколько месяцев этим заниматься, и могу сказать, что я готова скорей дробить камни в рудниках, чем еще раз оказаться в школе в этом качестве.
          Наталья: - А между тем, школа могла бы взять на себя эту роль: окульту-ривать немного наших детей.
          Анна: - Наша средняя школа? Не могла бы.
          Наталья: - А куда девать выпускников консерватории? Вот пусть бы они этим занялись!
          Анна: - Преподавать пение в школе может тюремный надзиратель. Больше я не знаю, кто мог бы за это взяться. И дело здесь даже не в программах, хотя они ужасны. Вот представьте, приходит домой первоклассник и радостно говорит: "А мне по пению пятерку поставили!" А папа и мама отвечают: "На что тебе это пение? Это чепуха, ты лучше по математике больше занимайся". А в школе - если нужно забрать урок под мероприятие, какой возьмут? Конечно, пение. Поэтому дети очень быстро понимают, что пение (даже если его обозвали музыкой) - это такая никому не нужная фигня и что на этих уроках сам Бог велел поразвлечься, то есть довести "препода" до белого каления. О школе общеобразовательной не будем даже говорить, потому что это безнадежно. Вот в музыкальной школе можно что-то делать, что-то менять, даже силами одного человека.
          Наталья: - Может, в музыкальной школе имеет смысл сразу отделить будущих профессионалов от тех, кто хочет получить "легкое" музыкальное образование. И не обременять их музлитературой и сольфеджио. Ну хотя бы не в такой степени. Пусть просто научатся отличать Моцарта от Вагнера и т.п.
          Анна: - Но это "легкое" обучение должны осуществлять настоящие профессионалы.
          Наталья: - Но использовать в этом качестве выпускников консерватории - это забивать гвозди микроскопом. И я опять возвращаюсь к тому, с чего начала: куда податься выпускнику консерватории в стране, где перевернуты критерии, где "Метро" и Игорь Крутой считаются вершиной искусства. И одновременно множество профессионалов, чтобы сделать которых нужны годы труда, никому не нужны. Музыкант, который в начале своей карьеры "запирался в классе и занимался, занимался…", заканчивает как в другом анекдоте:
          "В оркестр пришел новый дирижер и видит, что на репетициях первый скрипач все время морщится, что-то ему не нравится. Дирижер его потихоньку спрашивает в перерыве: "Может быть, вам моя трактовка кажется неудачной? Или манера дирижировать?" Скрипач отвечает: "Да не обращайте внимания. Просто я терпеть не могу музыку!"