Олег Лукьянченко, писатель Ростов-на-Дону Миф о свободе

Это сладкое слово "свобода"… За десятилетие существования новой России все мы более или менее усвоили основные аксиомы либерального сознания - и в их числе явствующее из самого значения слова "либеральный" понимание свободы как главной общественной, но прежде всего личностной ценности

          Однако понятие свободы настолько многозначно, что стоит предварительно договориться, о чем конкретно пойдет речь. Оставим философам категориальные трактовки этого понятия; предоставим политологам всесторонний анализ существующих либо только продекларированных гражданских свобод в нынешней России. Поговорим о свободе как самоощущении личности. Иными словами, попытаемся выяснить, чувствуем ли мы себя свободными в предложенных нам (или возникших независимо от чьей бы то ни было воли) общественных обстоятельствах. Напомню, что под местоимением "мы" я разумею прежде всего тех, кто еще не разучился читать что-либо кроме программы телевидения на неделю и иметь собственные суждения помимо почерпнутых из телепередач.
          Тут необходимы как минимум две оговорки. Первая: самоощущение - штука субъективная, и я отдаю себе отчет, что мои заметки могут грешить неким субъективизмом, - в то же время опыт общения с другими людьми позволяет предположить, что я опираюсь не только на собственные впечатления. И вторая: я не имею в виду внутреннюю свободу личности, ту "тайную свободу", о которой писал в своих прощальных строках Александр Блок, - она в любых условиях остается неотъемлемым достоянием полноценного человека. Наш же предмет - свобода, так сказать, внешняя, понимаемая как комплекс общественных обстоятельств, способствующих самореализации и самосовершенствованию личности. Но, прежде чем присмотреться к помянутым обстоятельствам, -

Маленькое лирическое отступление

          Летом 1965 года четверо десятиклассников (и в их числе автор этих строк) в последние школьные каникулы отправились на велосипедах из Ростова в Борисоглебск. За десять дней, имея в карманах по десятке на брата, пропылили они по степным проселкам 700 километров через всю Ростовскую, часть Волгоградской и кусок Воронежской областей. Ночевали то в чистом поле, то в лесополосе, то на берегу речки. И за все путешествие в незнакомых краях ни разу не пережили не то что страха, но малейшего беспокойства за собственную безопасность. Равно как и их родители, без всяких колебаний отпустившие подростков в самостоятельный дальний поход.
          Еще более ранние кадры памяти. Июль 1960-го. Старенький отцовский "москвичок", на котором наша семья возвращается из ежегодного путешествия к морю, тормозит перед поворотом с Буденновского на Большую Садовую. На углу уличные часы показывают - как сейчас помню - семь минут первого ночи. Главная улица в сиянье огней, и вдоль нее, на всем протяжении, шелестящая, нарядная, безмятежная толпа гуляющих, наслаждающихся благодатной ночной прохладой. Все беззаботны и веселы. Счастливые, совершенно свободные люди…
          Теперь-то мы знаем, что те люди вовсе не были свободными, потому что жили в тоталитарном государстве. Но почему именно такими отпечатались они в моей детской памяти? И почему в наши дни мы не гуляем благоухающими летними ночами по главной улице Ростова, а предпочитаем в любое время года томиться у телевизоров, отгородившись от внешнего мира стальными дверями? И почему нынешние родители вряд ли рискнут отпустить своих детей в такое путешествие, какое когда-то совершили мы? Теперь, когда наша страна стала, наконец, свободной?..

Где начинается и где заканчивается свобода

          Осуществляя свои свободные устремления, я неизбежно сталкиваюсь с такими же устремлениями себе подобных. Отсюда следует, что моя свобода не беспредельна. Западная цивилизация за века своего развития выработала неписаную формулу, выражающую баланс интересов отдельных личностей: "свобода одного заканчивается там, где начинается свобода другого". Чем же регулируется этот баланс? Взаимной договоренностью, облеченной в форму Закона. Свободные общества сохраняют свою устойчивость благодаря законопослушанию граждан, а государство как выразитель их интересов обеспечивает соблюдение законов всеми без исключения - от бездомных бродяг до лиц королевской крови. Таким образом, свобода каждого сочетается с гарантиями безопасности. Иначе говоря, свобода и безопасность неразделимы. Добавим к этому, что нормами поведения свободных граждан стали терпимость, соблюдение прав меньшинства, уважение ко всем, кто на тебя не похож, - то ли цветом кожи, то ли образом мышления, то ли чем угодно еще.
          Оттачивавшиеся многими десятилетиями формы общежития выработали у цивилизованных людей парадоксальную, казалось бы, для свободного человека привычку к самоограничению в повседневном быту. Скажем, в общественном транспорте каждый пассажир заботится прежде всего о том, чтобы своим присутствием доставить как можно меньше неудобств соседу. Но поскольку так же ведет себя и сосед, выигрывают в итоге оба. Получается, что, ограничивая свои притязания, каждый печется о собственных интересах, понимая на уровне рефлекса, что обеспечит их, только соблюдая интерес другого. Или взять шокирующую впервые попавшего на Запад россиянина манеру автомобилистов застывать на месте, как только пешеход приблизится к краю тротуара: никому из водителей не приходит в голову, что твердая скорлупа дает ему преимущество перед теми, кто ее лишен…
          Но как совместить такие взаимоисключающие для российского менталитета понятия, как свобода и самоограничение, на нашей отечественной почве? Где пассажир такого же автобуса не прочь распространить свою экспансию на весь салон, а такой же автомобилист уверен, что превосходство в массе дает ему право раздвигать пешеходов даже на тротуаре… Где о терпимости мало кто слышал, где права меньшинства подавляются, а любой, кто выделяется из толпы, воспринимается ею как чужой и чуждый…
          "Свобода одного заканчивается там, где начинается свобода другого"?.. Да окститесь, прекраснодушные либералы! Где вы видели такое на родных просторах? У
          нас-то испокон веку было совсем наоборот: свобода одного начинается там, где заканчивается свобода другого. Свободным рядовой житель России чувствует себя только тогда, когда подавляет свободу другого, - и происходит это на всех ступенях общественной лестницы. Тысячелетнее рабство сформировало и соответствующую психологию: вожделенная мечта раба отнюдь не свобода, а место своего хозяина. Заняв это место, он будет множить число собственных рабов. Все этапы жизненного пути демонстрируют этот процесс. Ну ладно - пропустим детсадовскую и школьную поры (хотя и там тенденции уже просматриваются). Где проходит свои академии человек массы, лишенный возможностей и способностей попасть в учебные заведения последующих звеньев? В уличных и дворовых "бригадах", в армии и - немалая часть - в зоне. Что он усваивает там в первую очередь? Иерархический "принцип курятника": "сидящий выше гадит на сидящего ниже"; "ты начальник - я дурак, я начальник - ты дурак" и т. п. Главный жизненный стимул, таким образом, - любым путем занять место повыше, что достигается полной покорностью на нижних ступенях и поддержанием беспрекословного повиновения нижестоящих теми, кто пробился наверх. Система эта воспроизводится веками и передается по наследству - от времен царя Гороха до наших дней. Терпи унижения, пока молодой да зеленый; станешь "дедом" - отыграешься на тех, кто придет за тобой следом. Наглядное воплощение тезиса Сартра: "Повелевать и подчиняться - это, в сущности, одно и то же". И никакими красивыми лозунгами, указами и писаными законами не истребить того, что вошло в состав крови.
          Кстати, о законах. Какой из них, кроме закона кулака, действовал когда-либо на Руси в полном объеме? О какой власти законов может идти речь в стране, где их суровость, по слову Салтыкова-Щедрина, умеряется всеобщим неисполнением, где народ с незапамятных пор повторяет: "Закон что дышло…"; "Закон - тайга, медведь - хозяин" (выражение, вероятно, особенно актуальное в сегодняшней политической ситуации!); "От сумы да от тюрьмы не зарекайся"; "Кто сильнее, тот и прав" (вариант: "Тот прав, у кого больше прав"); "Суди меня, судья неправедный" и т. д. Но и возжелай судьи стать праведными, они будут лишены такой возможности, коли им захотят воспрепятствовать сильные мира сего. И наконец, куда деться от "революционной целесообразности", действовавшей задолго до первых большевиков и успешно применяемой нынешними?..
          Так что неудивительно, что для характеристики российского варианта "свободы" укоренилось во всеобщем обиходе пришедшее их уголовного лексикона и непереводимое на другие языки зловещее слово "беспредел".

"Свобода приходит нагая…"

          И босая - дополнил бы я строчку Хлебникова. Может ли ощущать себя свободным нищий? В высоком философском смысле, наверно, да. Помните старинную арабскую сказочку, в которой царь, чтобы стать счастливым, мечтает надеть рубашку счастливого человека? Единственным, кто соответствовал этому определению, оказался веселый пахарь в чистом поле, вот только рубашки у него не нашлось. Без нее он мог чувствовать себя счастливым и, следственно, свободным. А ежели бы у него отобрали еще и плуг?..
          В современной России необозримое множество людей, и прежде всего людей образованных, попали в положение пахаря, лишенного плуга. То, чему их долгие годы учили, то, что они умели делать квалифицированно, осталось никем не востребованным в новой общественной ситуации. Свобода выбора деятельности стала строго ограниченной и жестко направленной. Самые изворотливые и не слишком щепетильные в вопросах морали научились делать деньги из воздуха посредством всяких там липовых и не липовых банков, фондов, пресловутых пирамид; менее шустрые заняли приносящую средний достаток нишу торговли; самые же неприспособленные: то ли в силу инертности натуры не сумевшие адаптироваться к условиям дикого рынка, то ли в силу своих убеждений не желающие отказываться от выбранной профессии - попали в положение интеллектуальных рабов, превратились в самых что ни на есть "пролетариев умственного труда" в прямом значении шутливого этого выражения.
          "Кто хочет быть свободен, - писал когда-то Ромен Роллан, - должен иметь деньги. А кто хочет денег, - продолжал он же, - должен продать свою свободу". Всеобщая продажность, маркирующая состояние нравов нынешнего российского социума, так или иначе дает себя знать на любом общественном уровне. В рабских условиях пытаются выжить, сохранив свой профессиональный статус, рядовой учитель, врач, инженер-конструктор, другие многие представители интеллектуальных профессий. Но и более удачливые их коллеги, прикормленные властью и имеющие доход, на несколько порядков превосходящий жалкие заработки аутсайдеров, тоже находятся в положении рабов, так как обязаны землю рыть, чтобы угодить своим хозяевам… Если рабство - это свобода, то мы, бесспорно, живем в свободном обществе. Но тогда впору ему уже обрести своего Оруэлла. Какие же свободы реально действуют сейчас на Руси? Свобода убивать - и быть убитым; свобода грабить - и быть ограбленным; свобода богатеть посредством первых двух - и нищенствовать. Нет, я не о благопристойной бедности, которая никогда не смущала свободно мыслящего индивида: ему ведь ни к чему роскошь, а нужен лишь разумный достаток, позволяющий реализовать себя в избранном роде деятельности, - я о подлинной нищете, когда человек не уверен в том, что сумеет обеспечить себе хотя бы прожиточный минимум. А ведь именно в таком положении находятся тысячи и тысячи людей, и у них нет никаких гарантий социальной защищенности…
          Уж не сгущаю ли я краски, живописуя в интонациях Экклезиаста столь мрачную картину? Может быть, отчасти. Но даже если перечисленное мною отражает лишь ощутимые тенденции, то и тогда стоит говорить о них в полный голос, пользуясь не отобранной пока свободой слова. Впрочем, и она, кажется, превратилась уже в свободу кричать - и не быть услышанным…

Царство великого произвола

          Вернемся к началу моих заметок - к лирической их части. Когда-то мы жили в несвободной стране - и не догадывались об этом. Потому что поводок, на котором нас держали, был довольно длинным, а иногда и почти незаметным. Степень натяжения поводка менялась в зависимости от нрава и представлений правителей. На своем полувеку я застал хрущевский период, брежневский, короткое междуцарствие немощных генсеков и, наконец, горбачевский. Легче всего дышалось в первый и последний. Поводок давал себя знать только тогда, когда вы прикасались к запретным зонам, табуированным участкам: не трожь власть, которая лучшая и передовая, не замай учение основоположников, не спрашивай о том, что тебя не касается. А в остальном - живи как вздумается. Ты мог проехать страну вдоль и поперек - и не заметить колючей проволоки (большая ведь страна: места для всего много). Ты мог бить баклуши за заводе или в проектном институте - и никто не лишал тебя куска хлеба (когда без масла, а когда и с ним). Ты мог высмеивать пороки системы и своих вождей (правда, в пределах домашней кухни да в компании близких друзей, но многим ли требовалась более обширная аудитория?). Словом, ты мог жить в несвободной стране, но чувствовать себя достаточно независимым.
          Теперь мы живем в стране, провозгласившей себя свободной. Железный занавес в клочья, весь мир перед нами - но у всякого ли найдутся средства и время, чтобы поехать не то что за границу, а хотя бы в соседний город? Нам дозволено публично хаять кого угодно из высшей власти - но осмелимся ли мы сказать слово супротив своего работодателя? Мы может стать вольными предпринимателями в любой сфере - но нас обдерут как липку чиновники, мытари и рэкетиры. Поводок, на котором держала нас власть, выброшен на свалку - но не крепче ли него держат нас невидимые путы материальной зависимости, беззакония, незащищенности? И как тут не подумать, что тотальная нищета, обрамленная несметной роскошью немногих, тотальное падение нравов, тотальный страх перед завтрашним днем - суть всего лишь новые формы существования прежнего тоталитарного режима, его новая шкура, скрывающая все то же бесчеловечное нутро. Что мы живем всё при той же тирании, лишь напялившей на себя маску свободы, а это делает ее еще более опасной.
          А теперь откажемся, из-за его сомнительного происхождения, от слова "беспредел" для характеристики нынешнего состояния российского общества. Литературный русский язык достаточно богат, чтобы найти в нем термины для обозначения любых явлений. Когда-то меня, студента-второкурсника, без всяких причин задержала милиция. Знакомый профессор, к которому я обратился за помощью (у него были связи в начальственных кругах), только горестно вздохнул. "Мы живем в царстве великого произвола", - невольно вырвалось у него. На дворе стоял 1967 год - не самый морозный в российской истории! Мне на всю жизнь запомнилась эта фраза.
          Да-да! Россия всегда была царством великого произвола - менялась лишь его интенсивность. Мы и сейчас продолжаем жить в том же царстве - и помянутая интенсивность держится в высокой фазе. Однако многие тираны, правившие этим царством в самые разные времена, считали полезным метить свои короны, а порой и тела подданных, клеймом свободы. Но истинно свободные люди не позволяют себя клеймить.