Василий Моляков ЧЕЛИЩЕВСКИЕ ИСТОРИИ[(Продолжение. Начало см. №№ 20 (74), 21(75)]

История вторая, или до докторской степени - пять минут, которые стали вечностью

Только голос мой был не слышен,
И никто мне не мог помочь,
А на крыльях летучей мыши
Опускалась тёплая ночь.
Н. Гумилёв. Мадагаскар

I

          За обочинами шоссе то и дело мелькали чистые лесные озёра. Пассажиры автобуса устало покачивали головами такт движению, а кое-кто просто спал, откинувшись на мягкую спинку сиденья. Поездка была не совсем обычной. Дело в том, что места эти никогда не пользовались вниманием туристов, так как некому здесь ими было заниматься. Приезжали сюда лишь профессиональные историки и краеведы, стремившиеся сохранить здешние памятники русской культуры - в описаниях, фотографиях, статьях и кое-что - в музеях…
          Когда-то стоявший на оживлённом пути "из варяг в греки" край в 19-м веке стал вдруг хиреть, оказавшись в самой глубинке русских земель, отодвинувших свои границы к дальним рубежам. Остались одиноко стоять древние монастыри, старинные усадьбы, не похожие ни на какие другие, но зачах некогда оживлённый путь, хотя по железной дороге, которая пересекает край почти строго с востока на запад, до сих пор бегают паровозы, а на небольших станциях стойко держится специфический запах сгоревшего угля.
          Конечно, когда едешь из Москвы по рижской дороге мимо Нового Иерусалима, его храм сразу бросается в глаза и возникает непреодолимое желание обязательно увидеть его вблизи, прикоснуться к его стенам. Но ведь там и до Москвы рукой подать, а здесь…
          Здесь поезда останавливаются среди лесов на небольших разъездах. Из вагона видно, как тянутся вдоль дороги бесконечно-унылые заросли ольхи и осины, наполненные водой канавы, мелькают изредка небольшие деревни или посёлки под полинявшим от дождей низким небом. Когда леса расступаются, к дороге подступают однообразные деревянные домики, среди которых нет-нет, да и мелькнёт примитивное строение из белого силикатного кирпича с чёрной металлической трубой рядом - гараж или какая-то мелкая местная фабричонка, появившиеся здесь в первые послевоенные годы, да так и не изменившие своего убогого, по тогдашней бедности, облика.
          После одной-двух минут остановки на очередном полустанке тронется поезд дальше, и снова тянутся за вагонным окном бесконечные ольха и осина. И сколько ни езди по этой дороге - обязательно либо дождик мелкий и противный сыплется с неба, либо день стоит пасмурный - хоть плачь! Поневоле "дальние" пассажиры начинают думать лишь о том, как бы поскорее добраться до цели своей поездки, - а это обязательно большой город, на то они и "дальние", - и забыть этот безрадостный путь, эти бесконечные сырые леса и пустые луга с сиротливо стоящими на взлобках загонами для скота. И ни малейшего желания сойти с поезда в этакой-то серой стороне. Принять такое решение можно было лишь в том случае, если есть здесь родственники или старые знакомые, да и то на день-два, не больше. И снова - в путь-дорогу!
          …Андрей Александрович сидел на переднем сидении автобуса у окна с правой стороны и листал лежавшие у него на коленях материалы только что прошедшего в Москве симпозиума по сравнительному языкознанию, после которого желающим предложили посетить "дом на пути из варяг в греки", находившийся где-то здесь поблизости, уже километрах в десяти-пятнадцати от того места, где они ехали. О нём стало известно совсем недавно, когда кто-то из областных филологов упомянул его в разговоре с коллегами. Андрею Александровичу надоела институтская тягомотина, где и не пахло настоящей наукой по его научному профилю. Работал он на подготовительном факультете одного из институтов, где иностранные студенты познавали тонкости русского языка, для того чтобы впоследствии на этой базе получить искомую в России специальность. Ему захотелось махнуть куда-нибудь в глушь, забыть на время о повседневных проблемах и "повесить глаза" на что-нибудь притягательное: красивое озеро, древнюю крепостную стену или старинную церковь на склоне холма, походить босиком по усыпанной хвоей земле или просто посидеть на берегу тихой несудоходной реки, где рыба выпрыгивает из воды…
          Слева от дороги показались неплохие коттеджи, стоявшие на берегу почти идеально круглого озера и - за забором... В заборе - железные ворота с красными звёздами. Ещё через несколько километров дорога вынырнула из леса, и перед пассажирами совершенно неожиданно открылось оживлённое областное шоссе, по которому почти беспрерывно ка-тились один за другим грузовые и легковые автомобили. За шоссе виднелась холмистая равнина с сосновыми колками среди жёлтых ржаных полей. Автобус пересёк асфальт и углубился именно в эти поля и колки. Ещё несколько минут - и по узкой улочке они въехали в Речанов. Справа высилось древнее городище, колёса автобуса зарокотали по "бараньим лбам" булыжной мостовой, а потом почти бесшумно прокатили по новому бетонному мосту через Неторопь.
          Пассажирам городок показался очень соразмерным, но "дальнобойный" туристский автобус на его центральной улица выглядел настоящим мастодонтом, поскольку здесь ходили, в основном автобусы ГАЗ-62 и ПАЗ, а залётный "MAN" при его габаритах выглядел среди них диковинным космическим кораблём, залетевшим на самую отдалённую орбиту обитаемой Вселенной. Наконец он свернул в поперечную улицу у местного турбюро, и перспектива главной улицы в бывшем уездном городке снова обрела гармонию и прежние должные пропорции.
          - Товарищи! - сказал экскурсовод.- Мы разместим вас не в гостинице, а на частных квартирах в городе, а потом пообедаем. После этого вы можете располагать временем по собственному усмотрению. Городок небольшой, и заблудиться в нём невозможно. Вы можете посетить местный краеведческий музей, что располагается в здании бывшей Богоявленской церкви. Мы проезжали мимо неё, когда въезжали в город через остров. Основное - завтра. А сейчас - прошу за мной! - Он вышел из автобуса, и пассажиры последовали за ним.
          Андрей вышел, размял затёкшие от длительной езды ноги и с удовольствием ощутил под ногами твёрдую землю. Воздух был чистый, а кругом стояла знакомая с детства тишина патриархальной провинции…

II

          Через час он пошёл бродить по городку. За два века его первые каменные дома вросли в землю, а ведь было время, когда на них смотрели как на диковины, которые по важности своей стояли вровень с церквями. При виде этих домов он испытал странное чувство. Казалось, что они создавались одним мастером, настолько походили друг на друга своим декором, но в то же время у каждого была своя индивидуальность. Это была типично русская провинция, имевшая в то же время какой-то свой, неповторимый облик, суть которого Андрею пока так и не удавалось ухватить, но он и не очень-то старался это делать, впитывая в себя новые впечатления изголодавшимся по ним глазами.
          Он свернул в улицу, что шла поперёк Велико-Новгородской, - туда часто сворачивали автобусы, - и прошёл мимо старого деревянного кинотеатра, предполагая выйти куда-то в более или мене оживлённое место, а оказался на берегу озера. Городская мостовая здесь давно перешла в тянувшуюся вдоль берега обычную грунтовую дорогу. О том, что это именно дорога, говорили две колеи, но не выбитые в земле многочисленными колёсами, а обозначенные лишь тем, что их было две и на них не росла зелёная трава, из которой здесь и там выглядывали скромные полевые ромашки. Просто это были две полоски земли, присыпанные не столько песком, сколько мелкой глиняной пылью, с которых колеса "вытерли" лишь траву. Линия домов, что стояли вдоль дороги, оказалась улицей с названием "Бердыши". В полукилометре слева перед его глазами вдруг возникла церковь на бугре, буквально сиявшая - в отличие от большинства церквушек городка - чистотой и скромными, но очень уместными здесь бело-голубыми тонами недавно и заботливо выкрашенных стен. Чем-то она ещё привлекла внимание Андрея, и он это понял, когда подошёл ближе. Все церкви города были таковыми только по архитектурным формам, на самом же деле представляя собой не что иное как различные склады и подсобные помещения, а эта была действующей. На церковной луковке в свете пятичасового солнца горел золотом православный крест, над входом церковной ограды горела лампадка, а со всех сторон тянулись прихожане…
          В бога Андрей не верил, но с самого детства всегда ощущал нечто такое в церквях и окружающей их природе, что в зрелые годы определил словом гармония. Места для постройки церквей всегда выбирались зодчими так, что в целом от возникавшей после завершения работ общей картины нельзя было ничего ни убавить, ни прибавить.
          Церковь сразу ассоциировались в его сознании с питерскими дворцами, хотя здесь не было ничего похожего. Он не удержался, достал фотокамеру и щёлкнул затвором. Буквально сразу же за спиной его раздался сердитый старушечий голос: "А зачем это ты церкву фотографируешь?" Андрей не обернулся, неторопливо спрятал камеру и пошёл прочь…

III

          На следующий день их провезли по городку, который при современном его районном статусе насчитывал целых двадцать две церкви, не похожих одна на другую! В конце концов кто-то из присутствующих доцентов взмолился:
          - Ну а где же обещанный дом Челищева? Мы всё-таки не на городскую экскурсию сюда приехали…
          Экскурсовод тут же дал справку:
          - Дом Челищева - самая главная достопримечательность нашего района, и хотя в этом качестве он пребывает совсем недавно, но у него сложились уже прочные традиции: туда приезжают к вечеру. Вот в шестнадцать часов мы туда и поедем. Но поедем не просто так…-
          А как? - со всех сторон тут же посыпались заинтересованные вопросы. - Сами увидите, - загадочно ответил экскурсовод, и как ни старались любопытствующие вытянуть из него хоть малейшую подробность, ничего из этого не вышло. Когда обед подходил к концу, экскурсовод поднялся из-за своего стола и сказал:
          - А теперь, товарищи, собирайтесь на базарную площадь!
          - А дом Челищева?
          - При чём здесь базарная площадь?!
          - Мы же не за этим сюда ехали!!!
          Экскурсовод поднял руки и, делая успокаивающие жесты, произнёс:
           - Успокойтесь! Я прошу вас - успокойтесь! Дело в том, что по традиции поездка в дом Челищева начинается с базарной площади. Так что всё идёт по плану. У вас есть полчаса на сборы. Если кто-нибудь немного задержится, идите сами, площадь рядом, ходу до неё три минуты, а там всё увидите сами. Отправление в пятнадцать тридцать.
           Все быстро заработали вилками, предвкушая на десерт самое вкусное - дом Челищева. Закончили обед почти одновременно - событие почти невероятное для множества не знакомых друг с другом людей - и отправились "чистить пёрышки".

IV

          Андрей быстро надел джинсы, кроссовки и отправился на рыночную площадь.
          Та оставалась такой же, как и раньше, но в то же время преобразилась совершенно! Изменили её открытые конные экипажи и сверкающие лаком кареты, выстроившиеся в безукоризненно ровную линию вдоль универсального магазина, который местные жители по старой памяти нет-нет, да и называли "раймаг". Лошади с подстриженными гривами и кокетливыми чёлками кивали головами и нетерпеливо переступали стройными ногами, предчувствуя праздник.
          И действительно такие поездкишествия случались нечасто. Пока что торжественные выезды осуществлялись за счёт ближайшего хозяйства, где директором был Леонид Васильевич Шаврин, который как хозяин земли и этого воссозданного вида транспорта посылал своих людей с лошадьми и торжественно вёз гостей в свои "владения". В принципе, его это не обременяло - просто в этот день люди выполняли другую работу, а что касается самих людей, то кто откажется прокатиться "с ветерком" в старинном экипаже в город и обратно, да ещё привезти с собой гостей. При свете - с бубенцами, а вечерком - с фонарями!
          Хлопнула последняя дверца, уселись последние пассажиры, в воздухе одновременно стрельнули кнуты кучеров, и экипажи справа по одному - стали выезжать на центральную улицу. Под аккомпанемент бубенцов по булыжной мостовой зацокали железные подковы, а колёса экипажей зазвенели давно знакомую человеку, но необычную, особенно для приезжих, и потому новую и манящую музыку. Казалось, что с этой мелодией конного кортежа они въедут в необыкновенный мир, в необыкновенную страну, в совершенно другое время…
          Процессия проехала мимо городского сада, как здесь называли небольшой прямоугольный сквер, который днём, как правило, был пуст, а вечером здесь по улицам не гуляли. На следующем перекрёстке кавалькада повернула влево, миновала Покровскую и Никольскую церкви, рядом с которыми стоял довольно страшненький "новый" городской кинотеатр. Ещё один поворот направо, и торжественный кортеж оказался на выезде из города.
          Отсюда гости увидели Дом…
          Теперь, если взглянуть навстречу процессии с южного балкона Дома, ничто не напоминало взгляду о двадцатом веке. Разве только телефонные столбы вдоль дороги. Это была настоящая провинция, за которой стояли сотни лет русской истории.
          Андрей ехал в открытой коляске и с интересом смотрел по сторонам. Всю жизнь он прожил на юге России и, профессионально занимаясь русским языком, понимал, как ужасно говорят порусски у него дома. Здесь тоже говорили неправильно, если иметь в виду русское литературное произношение, но именно здесь проходили когда-то русские торговые пути, именно здесь была та самая Россия, которая в тяжкую годину всегда вставала между Европой и Азией. На этой земле жили те самые русские, которые при нашествии неприятеля бросали свои сохи, брали в руки меч или топор, шли в народное ополчение, а после битв, перевязав рубахами раны, вновь выводили в поле лошадей и снова и снова холили землю, добывая свой хлеб тяжким трудом земледельца. Это они смотрели на него с полотен художника Корина, и здесь была их родная земля, за которую они жили и умирали. Умирали чаще в битвах…
          Вдоль дороги выстроились в аккуратный ряд стройные березы, а справа на ярком солнце радостно сияли бело-голубые стены старинной помещичьей усадьбы, но выглядела она отнюдь не "старушкой"! Вскоре за берёзами показались первые дома, а ещё чуть дальше появился въезд в это хозяйство, на территории которого и располагалась усадьба. В соответствии с традициями русского поместного дворянства центральная улица была превращена в "парадный прошпект", засаженный вдоль домов берёзами и приводящий путешественника к самой усадьбе, точнее к верхнему её пруду. Здесь берёзы разбегались одна за другой по берегу, образуя своеобразное природное зеркало в живой зелёной оправе, в которое смотрелись небо, облака и хихловский дом на бугре, с которого открывался прекрасный вид на окрестности.
          Удивительное дело! Казалось бы - кругом расстилалась сплошная равнина, на которой и глазу было не за что зацепиться, но стоит отойти или отъехать немного в сторону, и взгляду открывается такое, о чём даже и не подозревало воображение, если смотреть на эти места только из железнодорожного вагона или из окна "дальнобойного" автобуса. Сразу за усадьбой оказался довольно крутой обрыв, с которого открылась живописная болотистая равнина, а за её дальним крем вставал сосновый лес, под которым угадывалось очередное лесное озеро.
          Экипаж свернул направо, и Андрей увидел блеснувшую на солнце цепочку перепускных прудов; недавно, судя по всему, разбитый парк с липовыми аллеями, дерновыми диванами и зелёными беседками; квадратную хозяйственную постройку из красного добротного кирпича явно не современной постройки и белые домики бывших господских служб. Ещё метров пятьдесят, и у крыльца Дома их встретил Олег Петровский, смотритель дома-музея.
          Перед ним были стены дома, который пережил множество "старорежимных" войн, революцию, гражданскую войну, отечественную и дошёл до нашего времени с самого начала девятнадцатого века, практически ничего не утратив от своего первоначального облика: центральный фасад с северным и южным портиками, украшенными колоннадой, два флигеля - восточный и западный, - соединённые с центральной частью Дома двойной цокольной колоннадой с обеих сторон.
          Дом не производил впечатления старого. Крыльцо было поднято на огромных гранитных валунах. Ступени лестницы были обложены гранитными плитами, а основания колонн и их капители покрывала бронза. Впрочем, подробностей Андрею разглядеть не удалось. Петровский пригласил всех в Дом, где в зале уже были расставлены стулья, и камерный ансамбль подстраивал свои инструменты…

V

          …На другой день Андрей лежал на берегу озера, и у него было такое ощущение, что прошедшие сутки вместили там много, словно за этот короткий срок прошло полжизни.
          Когда после концерта и осмотра Дома Андрей вышел прогуляться в одиночку, то неожиданно наткнулся на Олега Петровского вместе с… Евгением Максютиным!
          - Женька?! - остолбенел Андрей. - Ты здесь? Какими судьбами?!!
          Тот удивился в свою очередь:
          - Меня сюда наш бывший лаборант с кафедры сосватал, Виктор Струмилин. Помнишь? Он здесь в детстве каждое лето проводил. Часто мне рассказывал об этих местах, так что у меня "разыгрался аппетит", и решил я махнуть сюда на недельку. Живу у Олега. Они с Виктором знакомы с детства. А ты как здесь очутился?
           - Да вот был на симпозиуме, и выпала возможность съездить сюда. Приехал, хотя до сих пор ничего об этих местах даже не слышал. Решил немного развеяться…
          Группа должна была уезжать отсюда на другой день вечером, но Андрей решил остаться здесь до утра послезавтра и к автобусу подъехать самостоятельно.
          Весь следующий день они провели на озере…
          В университете они учились на одном факультете, были хорошо знакомы, но заканчивали с интервалом в год один от другого, а потом пути их разошлись. Андрей, проработав год на кафедре русского языка для иностранных учащихся, поехал в Югославию, в Приштинский университет, а Максютин на последнем курсе женился и уехал работать в один из южных городов, где и работал до сих пор.
          - А как у тебя диплом прошёл? - спросил Андрей.
          - А почему ты меня об этом спрашиваешь? - удивился Евгений, переворачиваясь на живот.- Ничего особенного не происходило. Написал, защитился, а потом поехал работать в свой город.
          - И всё?! - хитро прищурившись, спросил Андрей, глядя на Евгения.- Не поверю я, чтобы ты свои технически способности оставил втуне.
          - Ты прав! Работал я преподавателем на кафедре, а заочно учился в радиотехническом институте. Оформил своё стремление к технике ещё одним дипломом, а уже потом умиротворённо занялся филологией.
          - Я так и знал! Ты - человек неугомонный!
          - Через это и страдаю, но… Люблю новое и ничего с собой поделать не могу.
          - А у меня с самого начала передряги начались…
          - У тебя?! - Максютин приподнялся на локте, а потом и вовсе сел, удивлённо глядя на товарища. У тебя-то почему? Ты ведь всегда шёл первым номером по списку!
          - Да не во мне дело… Травкину помнишь?
          - С кафедры языкознания? Конечно, помню.
          - Так вот она была у меня руководителем диплома. Примерно за месяц до защиты отдал я ей диплом и поехал в район смотреть место своей будущей работы. Сошёл на железнодорожной станции, а оттуда - ещё тридцать километров на тракторе! Жена увидела - взмолилась! Не поеду! Я здесь с ума сойду! Приходим мы всё-таки в районо, а там уже знают и ждут специалиста с женой и ребёнком. Тут мы им и преподносим сюрприз! Извините, товарищи, не поедем!
          В общем, вернулись мы домой, и я сразу - к Травкиной, а та мне и сообщает новость: "У меня для вас, Андрей, неприятное известие. - Что такое?! - Да вот, случилось такое… Пошла я в магазин, а сумку с вашей дипломной работой… там и оставила. - Как это?! Что же мне теперь делать?! - Андрей, вы, конечно, можете обо всём этом сказать декану, и это значит, что меня моментально уволят с работы. Я думаю, что единственный выход - готовиться к дипломному экзамену… - Да я же к нему не готовился! И в мыслях не держал! - Андрей… Вы вправе сделать свой выбор, но… В ваших руках - моя судьба… "
          Что мне тогда оставалось делать? Не убивать же человека, в самом деле. Нужно было готовиться к дипломному экзамену…
          Пришёл домой - не знаю, с чего начать. В черновиках у меня осталась только история вопроса и гуманистическая сущность Октябрьской революции в стихах Маяковского, хотя никаким гуманизмом там и не пахло. Стал готовиться и вдруг вижу, что у меня за три с лишним недели получился новый диплом!
          Побежал к Травкиной!
          - Раиса Фёдоровна! Я сделал новый диплом!
          - Как это - сделали?!
          - Да так. Сделал, и всё тут!
          В общем, всё закончилось благополучно. Защитился и получил свою пятёрку…
          Евгений сидел, уперев подбородок в ладони, и внимательно слушая всё, что рассказывал ему Андрей. Когда тот закончил, Евгений сказал, словно бы ни к кому не обращаясь:
          - Ну почему у дураков всё просто, а умным людям проходится головой стены прошибать?!
          Некоторое время он молча смотрел на воды озера. За дальним его концом, где когда-то жил рыбак Иван Николаевич, - это место теперь так и называли "Домиванниколаича", - сейчас был аэродром, и именно в эти минуты оттуда взлетал, сделав короткий разбег, очередной Ан-2. С той стороны докатился негромкий гул, и снова вокруг разлилась непривычная городскому уху тишина. Теперь Максютин спросил, уже обращаясь к Андрею:
          - А дальше как?
          Андрей, тоже наслаждавшийся редкими в его жизни мгновениями полного покоя, продолжил свой рассказ:
          - Пришёл я на кафедру к Рекову, стал работать, а потом поехал в Югославию. В Приштинский университет. По культурному обмену. Работал довольно успешно, опубликовал несколько научных работ в международных журналах… Да! Интересный был случай! - Андрей сел, возбуждённый воспоминаниями, глаза у него заблестели, и теперь он заговорил совсем по-другому.- Статьи я писал более или менее регулярно, и вдруг из одного журнала приходит письмо: "Господин Цимбал! Мы с удовольствием напечатали Вашу работу, которая говорит о Вашей научной эрудиции сама за себя. Готовы выслать гонорар. В какой валюте Вы желали бы его получить?" Представляешь ситуацию?! А какую валюту я предпочитаю? Конечно, неплохо было бы получить доллары, но это обязательно бы дошло до "соответствующих органов", и начались бы для меня всевозможные проблемы, а зачем мне всё это? Вот и ответил им, что желаю, мол, получить свой гонорар в рублях. Не так уж и много их было, но приятно…
          Вернулся домой с чеками, и полетели они у меня белыми лебедями: мебель, одежда, книги… Так что было их, вроде бы, и много, а разлетелись, словно и не было никогда. Вернулся на кафедру, а Реков мне и говорит, чтобы о ставке старшего преподавателя и не заикался! Даже руками замахал! Так я же, говорю, у вас ещё ничего не просил. Вот, отве-чает он мне, и не проси…
          Стал работать. Написал диссертацию по сравнительному языкознанию на базе сербскохорватского языка с привлечением ещё нескольких славянских. Обсудился. Получил допуск к защите и сдал три экземпляра в переплётную мастерскую. Ну, думаю, пошло дело! А тут - бац! "Зарезали" мне текст при переплёте! При обрезке сделали поля меньше, чем требует ВАК! Значит, экземпляр не примут!
          - Идиотизм, и только! - не выдержал Максютин.
          - И я говорю - идиотизм, - повторил Цимбал. - Но, хочешь-не хочешь, а перепечатывать надо! Новая проблема возникает - машинистка. Их много, согласны печатать всё что угодно: математику, технические науки, физику, но только не языкознание, потому что слишком много текста приходится вписывать "от руки", и трудно рассчитать необходимое расположение текста и объём вставляемого текста. У меня - сравнительный анализ нескольких языков! В конце концов нашёл я машинистку, которая жила где-то около зоопарка, и она меня здорово выручила! И только тогда я получил ставку старшего преподавателя! Посуди сам: учился и заканчивал я вместе с Жаровым, Хуторным и Гонтой. Жаров что-то такое написал без особых усилий и сразу получил "старшего". Гонта получил кандидатскую должность без диссертации, а Хуторной - ты его сам знаешь…
          - Как не знать! Балаболка и больше ничего. Правда, язык у него подвешен хорошо, и за границей бывал неоднократно. Причём не где-нибудь, а в капстранах. И ставка старшего преподавателя - без диссертации!
          - Вот! А здесь - за каждую копейку приходится отдавать пять лет жизни! Специально для этих дел машинку пишущую из Югославии привёз. Кабинетная "Unis" - по-мещается в ящике письменного стола. Так нет же! Шрифт у неё, дескать, не тот, мелкий, а издательства требуют стандартный! Хотя в ГОСТе чёрным по белому написано, что "высота шрифта должна составлять не менее 2,5 мм", и её шрифт этому требованию вполне удовлетворяет! Нет - делайте стандартный, как у канцелярской машинки! Сделал… Нашёл мастера, и тот мне всё перепаял… А ведь за границей отношение к этому совсем другое! Там главное - научная ценность самой работы, а на практическое исполнение никто и не смотрит…
          - И правильно, между прочим, делают…
          - Но всё равно защитился! Взялся сразу за докторскую, но руководитель мой умер… Занял я в конце концов должность декана по работе с иностранными учащимися, и начались у меня нелады с Коробовой. С мужем она развелась, сошлась с каким-то парнем из Сочи, но это было её личным делом и меня касаться, казалось бы, не должно. Так ведь она стала пропускать занятия. Ладно - она бы просто просила заменить её по такой-то и такой-то причине, это можно было бы хоть как-то понять. Нет - она всегда ставила меня перед фактом, который уже свершился! Студенты, естественно, зароптали. В конце концов вызвал я её к себе и говорю: "Извинимте, уважаемая, но дальше мы с вами работать не сможем!" Уволили её, устроили в издательство, и тогда оказалось, что она агент КГБ! "Секретный сотрудник"! Как, кстати, и Миркина! Вызывает меня проректор и устраивает форменную выволочку! Да ты знаешь, говорит, кого ты уволил?! Да теперь тебе нигде не работать и никуда не выезжать! Ты это понимаешь?!
          - И что - подтвердилось?
          - Один к одному: я до сих пор "невыездной". После этого случая предложили мне должность директора издательства, но я отказался: с одной стороны - это дело необходимо изучать довольно долго, чтобы иметь возможность правильно руководить. А это - лет пять, как минимум. С другой - там главным редактором была эта жуткая баба, Гаева.
          - Она что, его дочь?
          - Невестка. Не знаю, какая она была невестка, но попортила кровь множеству хороших людей, а сама же - глазки маленькие, а лобик ещё меньше. И вот в этом лобике родилась тема для реферата по философии - "книга как философский феномен".
          - Насколько я разбираюсь в медицине, философия с материальными объектами дела не имеет…
          - Вот именно… В общем, отказался я от этого "феномена" и ушёл работать на подготовительное отделение одного института. Там пообещали дать почти сразу должность доцента, но не дали до сих пор, а податься мне больше некуда. Но там, конечно, настоящей наукой и не пахнет.
          - В каком смысле?
          - В таком, что заниматься можешь чем угодно, докапываться до таких сногсшибательных вещей, но…
          - Но…
          - Отношение к тебе другое! Как-то в Москве делал я доклад на симпозиуме о проблемах обучения китайцев русскому языку, а потом был устроен фуршет. Само собой - за счёт организаторов симпозиума, но я и своих долларов немного подбросил в это дело. Сидят мои гости и восхищаются! Да, говорят, Андрей Александрович! Доклад у вас замечательный, в высшей степени замечательный! Вы, видимо, очень серьёзно занимаетесь наукой у себя на факультете. И спрашивают, откуда приехал. С подготовительно факультета ...го института, отвечаю. Видел бы ты их физиономии после моего ответа! Я же моментально в их глазах упал ниже всех возможностей!
          - Это почему же?!
          - Да потому, что я не представляю собой ни академическую науку, ни филологический факультет университета, а это именно те категории, которые ценятся выше всего! Даже не выше всего - просто ценятся. Всё остальное - это мелкая шушера, не стоящая их внимания. А я по воле судьбы оказался за бортом университета. Обидно иногда просто до слёз! И вот теперь, хотя и материалов у меня много, но докторскую уже не защитить. Да я и кандидатскуюто защитил только потому, что сильный у меня руководитель был. Георгий Николаевич Греков. Он меня называл просто Андрей, как сына. Болел, правда, в последнее время. Так я ему со всей Европы лекарства доставал - из Франции, Югославии, Румынии… Отличный был руководитель, но вот заболел. Прихожу к нему как-то домой - жена кормит его манной кашей на воде! Да что же, говорю, вы делаете! Ведь у вас магазин в доме на первом этаже! Неужели молока купить трудно?! А мне, говорит она, трудно спускаться вниз, и кто мне молоко будет оставлять?!
          Так Георгий Николаевич и умер…
          А защищаться к шестидесяти годам - зачем? Мне сейчас пятьдесят семь. Поработаю ещё пару лет и уйду на пенсию. Тем более, что зарплата профессоров сейчас всего на тридцатку выше, чем у меня. Овчинка выделки не стоит…
          Займусь-ка я своими коллекционными делами!
          - А что ты собираешь?
          - Старые фотоаппараты. Покупаю, ремонтирую, восстанавливаю в прежнем виде и понемногу фотографирую. Попутно собираю старую литературу по фотографии и фототехнике. Интересная получается картина! Вот представь себе Свищова-Паола и его первый российский фотосалон…
          Андрей вдруг замолчал и сглотнул подступивший к горлу комок. Это заметил Евгений и тут же обеспокоенно спросил:
          - Ты что, Цимбал?!
          Тот немного помолчал и снова вернулся к больной теме:
          - А ведь Георгий Николаевич завещал мне свою филологическую библиотеку. А там томов - тысяч пятнадцать! Ну куда я её дену с моими-то двумя комнатами! А Дьячко - он тогда деканом был - палец о палец не ударил, чтобы её сохранить! Что стоило поставить в нашей вузовской библиотеке несколько лишних шкафов? Даже не шкафов - обыкновенных стеллажей! Нет! Никому ничего не нужно! Не люблю я его, и не любил никогда, поэтому и на кафедру факультетскую не пошёл, когда приглашали…
          Солнце уже касалось вершин елей в ближайшем лесу. Вода озера, дорога на той его стороне, кусты на берегу приобрели неуловимый красноватый оттенок. Пора было собираться…

IV

          До Дома было километра два, и они неторопясь прошли их минут за сорок. Когда подошли к Дому, на балкон вышел Петровский:
          - Пойдёмте, - сказал он.- Покажу вам одну штуку…
          Они подождали, пока Олег спустился со второго этажа, и тот повёл их на южную, обращённую к городу сторону Дома, где большим квадратом стояли четыре старых дуба. Фундамент от дизельной электростанции, что стоял здесь когда-то, исчез. Жилых домов тоже не было видно, и только аккуратные посадки ели и сосны тянулись вдоль южного каскадного стока. По тропинке, которая бежала меж дышащих вечерней свежестью кустов сирени и жасмина, они вышли к нижнему пруду.
          Дикий и заросший в недавнее время остров на его середине преобразился. Весь лишний кустарник был выкорчеван, а вместо него под свободно и просторно стоящими вдоль берега деревьями протянулись аккуратно подстриженные зелёные шпалеры, местами расступающиеся для свободного выхода к воде. С южного берега на остров был переброшен выкрашенный белой краской мостик. Заросший и захламленный когда-то пруд сейчас был вычищен, и с берега впервые можно было увидеть траву на дне…
          Когда они перебрались на остров, там, в одной из двух аллей, стоял стол, а на нём… шампанское и яблоки! Андрей и Евгений были приятно этим удивлены! Предвосхищая их вопросы, Петровский заговорил первым:
          - Я редко кого вожу сюда. Людей пока немного, за кустарником пруда почти не видно, и поэтому землю здесь ещё не утоптали так, как в Михайловском или Тригорском на алее Керн и у скамьи Онегина. Да и слава богу. Остров я, как видите, расчистил вместе с рабочими совхоза и теперь постараюсь сохранить его в этом состоянии и дальше. Там внизу вода выходит из пруда небольшим каскадом. Хотелось бы в будущем поставить на нём небольшую водяную мельницу. А то в сказках про них читали все, а наяву не видел никто. При желании можно будет показывать посетителям, как раньше мололи муку, хоть она и в магазинах продаётся. Но дело не в этом…
          Я хочу именно на этом месте выпить сегодня за настоящих русских интеллигентов, которых встретил. И пусть хотя бы воспоминание об этом острове скрасит иногда тяжкие или трудные мгновения в их жизни…
          Петровский хлопнул пробкой и разлил брызжущий искрами напиток по бокалам. Когда те опустели, он продолжил:
          - Почему именно здесь?… Когда мы расчищали остров, я вдруг нашёл небольшой камень, где были высечены слова, разобрать из которых можно было только часть: "...Ты приводи друзей своих под тень дерев и вместе с ними…" Что - вместе с ними? Беседовать, кутить, любоваться природой и её красотами? Думаю, что буйно кутить здесь не позволяет само состояние природы. Но важно при этом, что - вместе с друзьями…- Петровский прервался, глядя на пламенеющие в свете заходящего солнца сосны у озера Карьер. Тогда заговорил Максютин:
          - Послушай, Олег! Что-то уж больно много у тебя всё-таки тут романтики "обнаруживается". Неужели ты на самом деле нашёл такой камень, или это очередная "басня"?
          Олег весело и одновременно пристально посмотрел в глаза им обоим и просто поманил пальцем за собой. Они обошли стоящий у них за спиной дуб, обнесённый тремя живыми зелёными шпалерами, и с противоположной стороны подошли к самому стволу дерева, под которым лежал камень с выбитыми на нём словами.
          - Это я, когда прочитал, взял инструмент и отчистил то, что было видно. Наверное, кто-то из Челищевых придумал и заложил.
          - Ни года, ни числа…
          - Ну и что же? Зато в любое время - к месту…
           Километрах в трёх над вокзалом поднялся в воздух прямой белый султан пара. Следом долетел паровозный гудок. Кто-то уезжал, кто-то только что приехал, кто-то просто работал, выполняя ежедневные хитрые или не очень хитрые обязанности. Вряд ли в этом городке нашлись бы человек двадцать, которые могли бы толком объяснить, что такое сравнительное языкознание, но Андрей вдруг ещё раз ощутил глубокую связь себя самого и своей профессии с этой вот древней русской землёй, которая веками переживала ратное лихолетье, теряла людей, горела и вновь возрождалась из пепла. Вот уже больше полувека никто чужой явно не покушался на эти тихие озёра и прозрачные лесные реки, а нет здесь до сих пор хотя бы видимости хоть какого-то достатка.
          Правда, возродили Дом. Возрождена усадьба. Может быть, это и было зачатком какого-то большого подъёма, который на разных этапах жизни в этой стране называли по-разному, обещали по-разному, но "спускали" всегда одинаково - на тормозах. Может быть, не бросят теперь? Когда за конкретное дело, а не за обещания берётся всё больше таких людей, как Олег Петровский...
          Через два дня Андрей уже сидел в поезде, который мчал его к дому. Казалось, что он побывал всего в двух местах - в столице и в этом маленьком городке, который вдруг стал занимать всё больше и больше места в его сознании, словно бы открывая всё новые и новые тайны, когда кажется, что по утрам в белом тумане здешние церквушки поднимаются прямо из воды, словно очередной чудоград Китеж со дна озера - явить на миг свои чуда и вновь погрузиться в неведомые глубины времени и истории.
          Может быть, и не проспит какойто мальчишка это удивительное мгновение, которое позовёт его отправиться в Неведомое своим, собственным путём.