Нина Забабурова, доктор филологических наук, профессор "Милый демон"

1830 Что в имени тебе моем? Оно умрет, как шум печальный Волны, плеснувшей в берег дальный, Как звук ночной в лесу глухом. Оно на памятном листке Оставит мертвый след, подобный Узору надписи надгробной На непонятном языке. Что в нем? Забытое давно В волненьях новых и мятежных, Твоей душе не даст оно Воспоминаний чистых, нежных. Но в день печали, в тишине, Произнеси его тоскуя; Скажи: есть память обо мне, Есть в мире сердце, где живу я...

оман Пушкина с Каролиной Собаньской - одна из самых интригующих страниц в жизни поэта. Она вошла в его жизнь тоже в Одессе, как Ризнич и Воронцова, и была одной из тех трех женщин, в которых, как писала мужу В. Ф. Вяземская, он был влюблен: "Пушкин скучает гораздо более, чем я: три женщины, в которых он был влюблен, недавно уехали. К счастью, одна возвращается на днях" ^[1].
          Каролина Собаньская в то время была особой довольно скандальной, и о ней ходили самые мрачные слухи. Все они обобщены в мемуарах Ф. Ф. Вигеля, который был знаком с прекрасной полячкой в Одессе.
          Она происходила из знатной польской семьи Ржевуских. Отец ее был предводителем дворянства в Киевской губернии, где ему принадлежали большие земельные владения. Поддерживались отношения и с теткой, Ржевуской-Любомирской, хозяйкой одного из изящных салонов в Вене, который посещали многие известные персоны, даже королевского ранга. Каролину выдали замуж за человека, который был на тридцать лет ее старше, но владел доходным торговым домом в Одессе - Иеронима Собаньского. От него у нее родилась дочь Констанция. С мужем ее, естественно, ничего не связывало, и в 1816 году они разъехались, а в 1825 году разошлись официально. У Каролины осталась дочь. Неукротимое честолюбие и страсть к интриге сблизили ее с генералом И. О. Виттом (1781-1840), начальником военных поселений в Новороссийском крае, которому поручено было следить за деятельностью тайных революционных организаций на юге России. Трудно сказать, что именно заставило Каролину Собаньскую стать его помощницей и добровольной тайной осведомительницей. Правда, она была убежденной монархисткой и яростной католичкой (из-за мессы она даже отложила свидание с Пушкиным в 1830 году). Но одно это не может служить объяснением. Может быть, ее увлекала сама "романтика" тайной сыскной деятельности, требующей артистицизма и умения входить в доверие. В любом случае подобные авантюры требовали ума, цинизма и незаурядной смелости. Все это у Собаньской было. Не был ли это способ самоутверждения? Наконец, нельзя исключать и любви, потому что Витт, по отзывам современников, был очень красив, пользовался репутацией Дон Жуана и был талантливым и бесчестным интриганом. Каролина Собаньская практически открыто жила с ним до 1836 года, после чего он ее бросил. Николай I не особенно доверял помощнице Витта, подозревая ее (может быть, и не без оснований) в двойной игре. Когда Витта хотели назначить председателем Временного правительства Польши, царь этому воспротивился, мотивировав это так: "Назначить Витта председателем никак не могу, ибо, женившись на Собаньской (на самом деле они женаты не были, но связь их была настолько демонстративно открытой, что такой слух разнесся. - Н. З.), он поставил себя в самое невыгодное положение, и я долго оставить его в Варшаве никак не могу. Она самая большая и ловкая интриганка и полька, которая под личиной любезности и ловкости всякого уловит в свои сети, и Витта будет за нос водить" ^[2]. Ее братьям царь доверял гораздо больше. Адам Ржевуский, служа в русской армии, отличился при подавлении польского восстания 1831 года. Хенрих Ржевуский, о котором мы уже упоминали, был на своей родине официальным царским публицистом и активно выступал против идеи независимости Польши. "Когда прусский король Фридрих Вильгельм IV, - писал Л. Гроссман, - усомнился в искренности и благонадежности этого публициста, Николай I поторопился успокоить его: "Не бойтесь, il est plus russe que moi et plus royaliste que vous [фр.: он в большей мере русский, чем я, и в большей мере роялист, чем вы"] ^[3].
          Все попытки разгадать тайны, связанные с деятельностью Каролины Собаньской, пока окончательным успехом не увенчались. Еще Р. Якобсон в своем этюде, ей посвященном, обозначил множество спорных вопросов, подчеркнув, что в ее отношениях с Пушкиным (а также и с Мицкевичем) остается нерешенным главный из них: "Так какой же из сторон она служила менее лживо?" ^[4]. Поэтому до сих пор неизвестно, в какой мере Пушкин был осведомлен о деятельности Собаньской. Но все это придает любовному роману поэта и Каролины Собаньской еще более интригующий характер.
          Пушкин впервые встретился с Собаньской в начале (2 февраля или 21 января, согласно разным точкам зрения) 1821 года в Киеве, куда он ездил погостить к генералу Н. Н. Раевскому вместе с Давыдовыми. Обстоятельства этой встречи неизвестны (скорее всего, это было обычное светское знакомство), но она настолько запомнилась поэту, что о "годовщине" он помнил много лет и напомнил о ней Собаньской в письме от 1830 года. Именно в связи с этой обозначенной "годовщиной" и возник спор о точной дате встречи.
          В следующий раз их встреча состоялась в Одессе в июле 1823 года, куда Каролина Собаньская приехала вместе со своей сестрой Эвелиной Ганской (будущей женой Бальзака) и ее мужем. Судя по одному из писем Пушкина (октябрь 1823 года), Эвелина Ганская начала усиленно флиртовать с Александром Раевским. Пушкин знакомится со всем семейством. Каролина привезла с собой и третью сестру, и в 1827 году ей удалось пристроить ее замуж за одесского негоцианта Ивана Ризнича, мужа Амалии Ризнич. Об этом писал Пушкину В. Туманский из Одессы: "Одна из наших новостей, могущая тебя интересовать, есть женитьба Ризнича на сестре Собаньской, Виттовой любовницы....Новая м-м Ризнич вероятно не заслужит ни твоих, ни моих стихов по смерти; это малютка с большим ртом и с польскими ухватками" (XIII, 321).
          Роман с Каролиной завязывается у поэта этим же летом и протекает, если судить по воспоминаниям Пушкина 1830 года, весьма бурно: "Вам обязан я тем, что познал все, что есть самого судорожного и мучительного в любовном опьянении, и все, что есть в нем самого ошеломляющего" (XIV, 65). В этом письме Пушкин указывает и на дату первого сближения - семь лет назад, т. е. 1823 год. Вместе с тем речь явно идет о кратковременной и бурной чувственной вспышке, потому что уже в августе в жизнь поэта входит Амалия Ризнич. Это, разумеется, не означало какого-либо разрыва с Собаньской (она была в отъезде до октября - Н. З.), но, во всяком случае, изменило характер чувств.
          В октябре, если судить по письму поэта к А. Н. Раевскому, роман перешел в стадию галантной игры, в которую включился и А. Н. Раевский. В ту пору он еще был для Пушкина непререкаемым авторитетом в "делах нравственных", и Пушкин с поистине детским энтузиазмом разрабатывает не очень замысловатую интригу, в духе французских романов, в основе которой эпистолярная игра. Об игровой стихии любовной переписки Пушкина (прежде всего в михайловский период) подробно писала Л. И. Вольперт ^[5]. Пушкин, согласно задуманному плану, получает "обманное" письмо Раевского, где тот предстает в облике "Мельмотовского героя"; при этом поэт заранее заготавливает собственный ответ, где должен "побивать" аргументы Раевского. Цель? Произвести впечатление. Согласно плану, Собаньская должна была познакомиться с обоими письмами и, вероятно, оценить искусную оборону своего избранника от циничных софизмов оппонента. Но Пушкину этот замысел уже неинтересен: "Г-жа Собаньская еще не вернулась в Одессу, следовательно, я еще не мог пустить в ход ваше письмо; во-вторых, так как моя страсть в значительной мере ослабела, а тем временем я успел влюбиться в другую, я раздумал"" (XIII, 70).
          До июля 1824 года, когда решился вопрос о высылке Пушкина из Одессы, каких-либо точных сведений о его встречах с Каролиной Собаньской нет. Сам Пушкин в письме к ней от 2 февраля 1830 года вспоминает о каких-то крестинах: "... ваши влажные пальцы коснулись моего лба. - Это прикосновение чувствуется мною до сих пор - прохладное, влажное. Оно обратило меня в католика" (XIV, 400-401). М. Яшин сделал попытку восстановить эту сцену, и разыскания в одесских архивах привели его к весьма убедительной версии: Пушкин скорее всего мог встретиться с Собаньской на крестинах 11 ноября 1823 года ^[6]. В этот день в Кафедральном Преображенском соборе Одессы происходил обряд крещения сына графа М. С. Воронцова, Михаила. Учитывая должность счастливого отца, разумно предположить, что на церемонии должно было присутствовать все избранное общество Одессы и, разумеется, его сослуживцы. Тогда нетрудно восстановить и всю сцену. Приближаясь к купели, насмешница Каролина Собаньская опускает в нее пальцы и касается лба поэта почти ритуальным жестом. Это символическое "крещение", отчего поэт шутливо говорит о своем обращении в католичество. Шаловливый жест свидетельствует о продолжении любовной игры. Вся пикантность состоит в том, что она ведется в сущности на глазах Е. К. Воронцовой. Но о будущем никто еще не ведает... Когда в жизнь Пушкина вошла Воронцова, что чрезвычайно усложнило его положение, ему, может быть, уже было не до Собаньской, которая к лету уехала из Одессы. М. Яшин пытался доказать, что между ними произошел разрыв, потому что горделивая полячка разожгла ревность поэта и в конце концов его бросила, не питая к нему каких-либо чувств. Свои выводы исследователь строит на анализе элегии "Простишь ли мне ревнивые мечты", которую он связывает с Собаньской, хотя ее традиционно относят к Амалии Ризнич. Разумеется, здесь мы неизбежно попадаем в сферу предположений. Очевидно лишь одно: с октября Пушкин уже заговорил о другой женщине и другой любви: "... успел влюбиться в другую".
          К высылке Пушкина из Одессы Каролина Собаньская не имела никакого отношения, хотя подозрения на сей счет высказывались.
          Вскоре после отъезда Пушкина из Одессы она обрела страстного поклонника в другом знаменитом поэте: в феврале 1825 года в Одессу приехал Адам Мицкевич, и повторился прежний сценарий. Каролина Собаньская быстро сумела его увлечь, потекли стихи, ей посвященные. Он принял ее приглашение совершить путешествие по Крыму, но спутники, их сопровождавшие, оказались весьма зловещими: сам граф Витт, брат Каролины Хенрик Ржевусский, который, по слухам был агентом царского правительства в Варшаве, и один из самых доверенных помощников Витта А. Бошняк, который для этого случая изображал из себя ученого-энтомолога и потому вызвал подозрения Мицкевича. Но Мицкевич, вероятно, ничего не заметил (или не захотел заметить) и даже посвятил свой сборник "Крымских сонетов", навеянных этим путешествием своим милым спутникам. Впрочем, никакого вреда ему это общение не принесло. Напротив, как показал в своем исследовании М. Яшин, в донесениях Витта "польская тема" старательно обходилась, и Мицкевич в списках подозреваемых никогда не упоминался, тогда как туда были включены М. Ф. Орлов и братья Раевские. В этой истории много неясного, но существует мнение, что Каролина Собаньская использовала Витта для оказания помощи своим соотечественникам и потому во многом вела двойную игру.
          Отношения Собаньской и Мицкевича не вышли за рамки кратковременного романа, за которым последовала ссора и разрыв. Причина была все та же: она не испытывала к нему любви и не скрывала этого. В его чувстве к ней ощущается то же "любовное опьянение", судорожное и мучительное, о котором говорил Пушкин. Он скрывал имя Каролины под вымышленными инициалами D.D. и посвящал ей страстные и меланхолические элегии. Ее холодностью Мицкевич был глубоко оскорблен, и это отразилось в его XX сонете, написанном с необычной резкостью, почти оскорбительной:

Пренебрегаешь мной! Уже погас твой пыл?
Но он и не горел. Иль стала ты скромнее?
Другим ты увлеклась. Ждешь золота краснея?
Но прежде я тебе за ласки не платил.

Но не платя, я их не дешево купил:
Я жертвы приносил, что золота ценнее,
Платил покоем я, платил душой своею...
Зачем же ты ушла? Напрасно б я спросил.

Сегодня у тебя порок открыл я новый:
Ты жаждала похвал. Хвалить бы мог я дым!
Чужой судьбою ты играешь из-за слова.

Не купишь музы ты! Когда стихом своим
Хотел тебя венчать я, как венком лавровым,
То стих мой каменел, став нем и недвижим.

          Пушкин такой ярости и горделивого презрения никогда к Собаньской (да и ни к какой иной женщине) не испытывал. "Чувства добрые я лирой пробуждал" - это у него прежде всего о любви, за которую он всегда был искренне благодарен дарительнице.
          Следующая их встреча состоялась только в 1830 году и оказалась неожиданно значимой для поэта. Она не просто всколыхнула воспоминания об Одессе и молодости, но зажгла как будто угаснувшие чувства с новой силой. Они оба за это время изменились, и это имело, быть может, решающее значение.
          Для начала следует обратиться к мемуарам Вигеля. Он впервые познакомился с Собаньской в 1827 году, т. е. через три года после отъезда Пушкина из Одессы, когда она уже заняла заметное положение в местном обществе. Портрет, им воссозданный, прекрасно, на наш взгляд, передает свойственное ей демоническое очарование.
          "Ей было уже лет под сорок, - вспоминал Вигель, - и она имела черты лица грубые; но какая стройность, что за голос и что за манеры! Две или три порядочные женщины ездили к ней и принимали у себя, не включая в то число графиню Воронцову, которая приглашала ее на свои вечера и балы, единственно для того, чтобы не допустить явной ссоры между мужем и Виттом; Ольга же Нарышкина-Потоцкая, хотя по матери и родная сестра Витту, не хотела иметь с ней знакомства; все прочие также чуждались ее. В этом унизительном положении какую твердость умела она показывать и как высоко подыматься даже над преследующими ее женщинами! Мне случалось видеть в гостиных, как, не обращая внимания на строгие взгляды и глухо шумящий ропот негодования, с поднятой головой бодро шла она мимо всех не к последнему месту, на которое садилась, ну право, как бы королева на трон. Много в этом случае помогали ей необыкновенная смелость (ныне ее назвал бы я наглостью) и высокое светское образование" ^[7].
          В Одессе Каролина Собаньская стала хозяйкой салона, в котором собиралось все самое отборное мужское общество. Иван Ризнич, за которого она выдала свою сестру, давал в ее честь пышные обеды, и его дом с ее легкой руки превратился в своеобразный филиал ее салона. Вигель отмечал, что Собаньская, не имевшая никакого состояния, одевалась едва ли не лучше всех в Одессе и жила с показной роскошью. Это давало повод считать ее по существу содержанкой Вигеля, что ее ни в малой степени не смущало. Витта же открытость их отношений, по-видимому, несколько тяготила: "Имея от Витта обещание жениться на ней, она заблаговременно хотела пользоваться правами супруги; он же просил о разводе с законной женой, которая тому противилась, и с ее же согласия тайно старался длить тяжбу по этому делу" ^[8]. Только несколько лет спустя Вигель узнал о тайной деятельности Собаньской, поступившей в число "жандармских агентов", и почувствовал к ней отвращение: "Сколько мерзостей скрывалось под щеголеватыми ее формами!".
          В Петербурге Собаньская появилась во всеоружии своего обаяния, богатого светского опыта и смелости/наглости. Она приехала вместе с Виттом, пренебрегая и столичной молвой. Кстати, нет, на наш взгляд, оснований относить к ней стихотворение Пушкина "Когда твои младые лета...", как это, в частности делает М. Яшин. Какие уж младые лета! К тому же общественное мнение Собаньскую мало заботило. Она доказала себе и другим, что имеет право им пренебрегать и ничего от этого не теряет - ни ума, ни очарования, ни поклонников.
          Собаньская скорее всего приехала в Петербург в 1828 году. 16 мая Пушкин читал своего "Бориса Годунова" у графини Лаваль, и при этом присутствовали А. С. Грибоедов и А. Мицкевич. Не было ли здесь и Собаньской, близкой приятельницы автора и великого польского поэта? По крайней мере, в письме к Н. Н. Раевскому 1829 года (30 января или 30 июля) Пушкин вспоминает и о ней, называя ее здесь "кузиной г-жи Любомирской", и ссылается на ее оценку характера Марины Мнишек: "Она ужас до чего полька, как говорила (кузина г-жи Любомирской)" (XIV, 395). Во всяком случае поэт к этому времени прочитал своей польской возлюбленной "Бориса Годунова". Р. Якобсон считал, что и сам характер Марины Мнишек навеян Собаньской. Тем более важно, что Пушкин собирался вернуться к истории Марины: "... она волнует меня как страсть".
          Собаньская провела в столице зиму 1829-1830 года, и в это время вновь произошло ее сближение с поэтом. Вяземский был в курсе событий. 7 апреля 1830 года он писал жене: "Собаньска умна, но слишком величава. Спроси у Пушкина, всегда ли она такова, или только со мной и для первого приема" ^[9].
          5 января Пушкин записал в ее альбом стихотворение "Что в имени тебе моем?", а в феврале адресовал ей страстные письма. После этого Собаньская отправилась в Крым, к своей подруге княгине А. С. Голицыной, и к осени вернулась в Одессу. Таким образом, зимний роман был недолгим, и уже в начале апреля Пушкин посватался к Н. Н. Гончаровой.
          В страстных письмах к Собаньской (в черновике их сохранилось два) Пушкин настойчиво обыгрывает мотивы одного из своих любимых романов - "Адольф" Бенжамена Констана. Он даже называет Каролину именем его главной героини - Эллеоноры: "Дорогая Элленора, позвольте мне называть вас этим именем, напоминающим мне... и (мои) жгучие чтения моих юных лет, и нежный призрак прельщавший меня тогда и ваше собственное существование..." (XIV, 446). Роман этот был отнесен Пушкиным к числу тех немногих романов,

В которых отразился век,
И современный человек
Изображен довольно верно
С его безнравственной душой,
Себялюбивой и сухой,
Мечтанью преданной безмерно,
С его озлобленным умом,
Кипящим в действии пустом.
          [Евгений Онегин. Глава 7. XXII]

          На эти параллели обратила внимание А. Ахматова, а М. Яшин уделил им в своей работе особое внимание. Но важно обратить внимание на то, что Пушкин эти параллели ищет и находит лишь в исходной сюжетной ситуации романа. Действительно, в начале романа Бенжамена Констана Эллеонора имеет поразительное сходство с Собаньской - главным образом своей семейно-социальной ситуацией. "Я познакомился с графом П., - пишет герой Констана Адольф. - Ему было лет сорок. ... С ним жила его любовница, полька, прославленная своею красотою, хотя и была она уже не первой молодости. Женщина сия, несмотря на свое невыгодное положение, оказала во многих случаях характер необыкновенный. Семейство ее, довольно знаменитое в Польше, было разорено в смутах сего края". Все как будто бы точно. И в графе П. мы можем узнать Витта, который взял на содержание красавицу-польку из разоренного семейства. Страстные любовные признания также напоминают фразы из "Адольфа". Но оба они - и Пушкин и Собаньская - читали этот роман до конца и прекрасно знали, что бедная Эллеонора быстро наскучила герою, когда он наконец добился ее любви и увез ее от покровителя. Именно драма пресыщения ведет героев к трагическому финалу. И Эллеонора предстает в романе прежде всего жертвой роковой иллюзии. Пушкин не мог не понимать, что в контексте известного романа его признания не должны быть приняты всерьез. И в сущности в исполненном страсти письме он уже говорит о неотвратимом разрушительном времени, стоящем на пути любви. Чего, к примеру, стоит его намек на возраст, почти невежливый: "Но вы увянете; Эта красота когда-нибудь (опадает и станет) покатится вниз как лавина - Ваша душа некоторое время еще продержится среди стольких опавших прелестей - а затем исчезнет, и никогда, быть может, моя душа, ее боязливая рабыня, не встретит ее в беспредельной вечности" (XIV, 447). В романе "Адольфа" героиня тоже была старше героя. Все это позволяет предположить, что письма Пушкина к Собаньской 1830 года - это продолжение все той же любовной эпистолярной игры, которую он начал еще в Одессе, и принимать из безоговорочно как исповедальные не стоит. Может быть, таким образом он шутливо мстил Каролине Собаньской за ее высокомерную холодность, ощущая себя "в присутствии существа (столь) выдающегося и злотворного". В письме есть такое признание: "В вас есть ирония, лукавство, которые раздражают и повергают в отчаяние. Ощущения становятся мучительными, а искренние слова в вашем присутствии превращаются в пустые шутки" (XIV, 446). При этом Пушкин, видимо, прекрасно сознавал, что Каролина Собаньская никогда не захочет всерьез связать с ним свою судьбу. Отсюда галантная и ни к чему не обязывающая фраза в его письме: "Рано или поздно мне придется все бросить и пасть к вашим ногам. Среди моих мрачных сожалений меня прельщает и оживляет одна лишь мысль о том, что когда-нибудь у меня будет клочок земли в Крыму. Там я смогу совершать паломничества, бродить вокруг вашего дома, встречать вас, мельком вас видеть". В. М. Фридкин, познакомившийся в парижском архиве с альбомом Собаньской, сумел расшифровать эту несколько странную фразу. Собаньская, видимо, поделилась с Пушкиным занимавшим ее в 1830 году проектом. На основании найденных писем к Собаньской ее близкой подруги, княгини А. С. Голицыной, выяснилось, что в Крыму, в Ореанде, строилось или благоустраивалось небольшое поместье, где должны были жить Витт и Собаньская. Сюда-то и стремился мечтами Пушкин, чтобы "бродить" вокруг ее дома. Он, разумеется, прекрасно знал, что Собаньская собиралась устроить здесь в Виттом семейное гнездышко, и его слова опять-таки не стоит принимать всерьез. Какое-то время Собаньская действительно провела в этом поместье, о чем свидетельствует переписка маршала Мармона, посетившего графа Витта в 1834 году: "Нет ничего приятнее этого жилища, и те, кто радушно принимал в нем, добавляли ему большое очарование своим присутствием. Оттуда открывается обширная панорама, самая красивая на всем побережье. Она охватывает весь Ялтинский залив до горы Медведица, которая замыкает его с востока" ^[10]. Правда, семейной идиллии не получилось, и маршалу Мармону приходилось в письмах утешать Каролину и всячески уговаривать ее не разрывать уз. Она пыталась представить ему все так, будто сама решила бросить Витта. На самом деле все было наоборот.
          Влюбленность не мешала Пушкину быть достаточно трезвым. В сущности, острота чувств уже сгладилась, и он в письме этого не скрывает: "От всего этого у меня осталась лишь слабость выздоравливающего, одна привязанность, очень нежная, очень искренняя и немного робости". Отсюда и настроение, пронизывающее его очередной лирический шедевр, вписанный в ее альбом. Это по существу прощание с прошлым, причем право хранить былую нежность поэт оставляет только за собой:

Что в нем? Забытое давно
В волненьях новых и мятежных,
Твоей душе не даст оно
Воспоминаний чистых, нежных.

          В письмах Пушкина к Собаньской обращает на себя внимание одна деталь: он подчеркивает некий демонизм своей возлюбленной, употребляя для этого и соответствующие выражения: "Вы - демон, то-есть тот, кто сомневается и отрицает, как говорится в писании" (XIV, 446). Л. Краваль, которой удалось найти лики Собаньской в бесчисленных женских портретах, украшающих рукописи Пушкина отмечает: " В рукописях Пушкина 1821-1823 годов встречается множество портретов одной и той же красивой брюнетки, зрелого возраста, с печатью демонизма в лице, с резкими сильными чертами греческого очерка, с миндалевидными глазами, с огненным взглядом (варианты: пронзительным, злобным, мрачным), с подбородком ведьмы, с маленьким красивым ртом, ограниченным скобочками-морщинками, с верхней губкой особенно изящного, стрельчатого рисунка и нижней - по-польски втянутой, вампической... " ^[11] Особенно часто это лицо мелькает на " адских" рисунках Пушкина, например в виньетке, изображающей бал у Сатаны (1821 г.). Именно такой воспринимал красавицу Каролину поэт. И может быть, память о ней вызвала у него осенью 1830 года образ Лауры, "милого демона", в объятья которого устремляется изгнанник Дон Гуан, едва он оказался в Мадриде. Поразительно, что именно к Лауре обращены в "Каменном госте" слова о мимолетности женской красоты, напоминающие нам о письме поэта к Собаньской:

Но когда
Пора пройдет, когда твои глаза
Впадут и веки, сморщаясь, почернеют
И седина в косе твоей мелькнет,
И будут называть тебя старухой,
Тогда - что скажешь ты?

          Такой горький миг Каролине Собаньской пришлось пережить. В 1836 году граф Витт окончательно бросил ее, и ее мечта об идиллическом счастье в крымской Ореанде не осуществилась. Единственная ее дочь Констанция умерла еще раньше. Ей было уже за сорок, она боялась бедности и одиночества. Какое-то время ей удалось пожить у своей подруги А. С. Голицыной все в том же Крыму. А дальше? Все это вынудило Каролину Собаньскую с некоторой поспешностью в этом же году выйти замуж за С. Х. Чирковича, адъютанта Витта. Видимо, этот жених оказался, что называется, под рукой. Супруги жили в Крыму, все в том же доме Голицыной, который после ее смерти перешел к дочери знаменитой Юлии Крюденер - баронессе Беркгейм. Но это продолжалось недолго, потому что в 1846 году Чиркович умер. Собаньская уезжает за границу, время от времени гостит в украинском имении своей сестры Эвелины Ганской, затем обосновывается в Париже. Бальзак, ставший мужем Ганской, относился к Каролине с резкой антипатией: "Твоя сестра Кар(олина) безумица, ии это - лицемерная безумица, худшая из всех" ^[12]. Но, при всем своем эксцентризме и хитрости, Каролина Собаньская еще умела очаровывать и сохраняла удивительную красоту. В 1847 году ее племянница Анна Мнишек писала: "Тетя Каролина обедала у Раковских. Она ослепительно прекрасна. Я не думаю, чтобы она была когда-либо красивее, чем сейчас. Быть может, это лебединая песня ее красоты, но существует и такая красота, которая никогда не исчезает" ^[13]. Что ж, пророчество Пушкина в этом случае не оправдалось.
          В 1850 году Каролина Собаньская вновь вышла замуж за французского писателя Жюля Лакруа (1809-1887), который был почти на четырнадцать лет ее младше, и, по-видимому, была с ним счастлива. Есть легенда, что до этого она очаровала и известного французского критика Ш. Сент-Бева и чуть не вышла за него.
          В 1872 году Жюль Лакруа выпустил книгу стихов и в одном из сонетов воспел свою жену. К старости он ослеп, и она ухаживала за ним целые 13 лет. Незадолго до смерти она написала ему письмо, которое велела прочесть после ее кончины. В нем есть такие слова: "О да, с тобой я была самая счастливая из женщин. Ты был моей любовью, моим счастьем, моей совестью, моей жизнью. Но смерть нас не разлучит. ... Я умру, обожая тебя, тебя благословляя. Заботься о себе ради любви ко мне". Это письмо было написано девяностолетней женщиной. Через несколько месяцев, 16 июля 1885 года, Каролина Собаньская умерла. Муж выполнил ее волю и последовал за ней только два года спустя. Ее постоянно уличали в лицемерии, но перед лицом вечности не лгут. А эти ее слова об обретенном счастье прозвучали уже с той стороны...

1.	Вересаев В. Пушкин в жизни. Т. 1-2. М. 1932. Т. 1 С. 155.
2.	Цит. по: Фридкин В. М. Пропавший дневник Пушкина. М. 1991. С. 166.
3.	Гроссман Л. Бальзак в России. /Литературное наследство. Т. 31-32. М. 1937. С. 183.
4.	Якобсон Р. Работы по поэтике. М. 1987. С. 247.
5.	Вольперт Л. И. Пушкин в роли Пушкина. М. 1997.
6.	Яшин. М. "Итак я жил тогда в Одессе"/Утаенная любовь Пушкина. С.-Петербург. 1997. С. 425.
7.	Вигель Ф. Ф. Записки. М. 1892. Т.VII. C. 184-185.
8.	Там же. С. 185.
9.	Литературное наследство. Т. 16-18. М. 1934. С. 804.
10.	Прожогин Н. П. Каролина Собаньская в письмах маршала Мармона и Бальзака / Временник Пушкинской комиссии. Вып. 27. С.-Петербург. 1997. С. 166.
11.	Краваль Л. Рисунки Пушкина как графический дневник. М. 1998. С. 155.
12.	Прожогин Н. П. Указ. соч. С. 169.
13.	Там же. С. 169-170.