Олег Афанасьев

               ХРОНИКА ОДНОГО ПУТЕШЕСТВИЯ

дядей Димой мой папа как выпьют, так и мечтают о разных местах. Папа очень хочет попасть на Соловецкие острова! И во Владивосток, Находку… Как-то на собрании, где встречались с москвичами, один из наших сказал тост за дружбу столицы с провинцией, то есть Москвы и Федерации. Потому что Москва - это Москва, а остальная Федерация совсем другое. А папа мой добавил: поскольку никто не знает, что такое Федерация, то выпьем за дружбу Москвы и Ростова… Так вот папа с дядей Димой всё только мечтали, и вдруг у тёти Оли появился дядя Вова, шофер-дальнобойщик. Они пришли на день рождения мамы, и дядя Вова сказал, что если папа хочет, он его возьмёт в рейс в Кировскую область. Они тогда все пьяные были, но дядя Вова на тёте Оле женился, и в общем возможной эта поездка стала аж через два года, когда я подросла и меня тоже взяли.
      Больше всех радовалась я, меньше всех мама. То есть она совсем не радовалась. Но собирала нас молча. А папа тоже радовался, но делал вид, что это он в командировку, он об одном дальнобойщике когда-то, ещё при советской власти, уже написал хороший очерк и теперь, когда времена изменились, надо посмотреть и быть может ещё написать.
      Дальше всё по порядку.
      18 июля 2001 года, среда. В шесть часов утра, когда я проснулась, жара была 28 градусов, и такая, передавали по телевизору, на всей европейской части от Балтики до Урала и от Чёрного моря до Белого. Дядя Вова камаз свой с прицепом повёл как танк. Что самое хорошее, в машине климат благодаря ветру был лучше, чем на улицах. А выехали мы ровно в 8-30 утра. Мы очень красиво ехали, дядя Вова видел каждую ямку или кочку и успевал дать руля вправо-влево. Поэтому я очень удивилась, когда проезжая по мосту над Октябрьским шоссе мы попали в наполненную водой яму. Я в это время смотрела на дорогу и видела, что должна быть яма и даже успела подумать, почему это дядя Вова не сворачивает. Особенно сильно грохнулся прицеп. Вскоре всё выяснилось. Ругая какую-то мартышку, которую он побоялся заляпать грязью, дядя Вова остановился и долго осматривал свой автопоезд. Я смотрела во все стороны, но мартышки вокруг не заметила. Я конечно поняла, кто такая эта мартышка, но никакой особенной фифы вокруг не было. А скоро у нас задымились колодки одного колеса прицепа. Около Аэропорта мы остановились и из пластмассовых бутылок поливали его. После этого поехали совсем тихо и ещё останавливались, а после города Шахты колодки притерлись, и скорость стала около семидесяти километров в час, как по правилам дорожного движения положено. И мне, и папе - я это чувствовала - хотелось быстрее, чтобы всех обгонять - папа на своих жигулях только так и ездил, но дядя Вова оказался очень дисциплинированным. Надоело ментам подарки делать, а какой сейчас штраф сам знаешь, сказал он. Вообще дядя Вова разговорился после того, как колодки притёрлись. Всё время справа и слева мы видели чем только не торгующих людей: молодой варёной кукурузой, арбузами и дынями, жердёлами, вяленой рыбой, мёдом. Причём, километров тридцать - это в основном стоят с жердёлами в вёдрах. Потом вдруг палки буквой "п", на которых висит вяленая рыба. Потом мёд. Медовые торговцы - самые богатые, у всех почти легковые машины, они торгуют своими банками из багажников. Ещё мальчишки жулики с большими самодельными канистрами, в которых дизтопливо. Оно у них дешевле чем на заправочных, но плохое, а главное, они, человек пять, если попадется неопытный покупатель, сушат ему мозги, только первая канистра у них полная, а потом половинки. Дорога - кормилица, сказал папа. Ещё и какая, согласился дядя Володя. Ещё дядя Вова, проезжая некоторые места, вспоминал. На одном длинном подъёме зимой в гололед все вокруг буксовали, а дяди Вовин напарник стал лопатой подсыпать под колёса песок, и дядя Вова поехал, поехал, но останавливаться нельзя было ни в коем случае, и напарник с лопатой бежал за машиной весь подъём, километров пять. А в другом месте тоже в гололёд один газон закрутило как корову на льду и вращало до самого дна балки, у водилы, видимо, крыша поехала, когда он наконец остановился, машина его была развернута точно назад, и так он и двинулся, откуда приехал.
      В тот день папа узнал, что слово "ПУСТОЙ", которое было у дяди Володи на стекле переднем справа в углу приклеено, написано вовсе не для какого-нибудь имеющего груз дорожного клиента, а для милиционеров, чтобы пропускали не останавливая, потому что с пустого взять нечего, а когда полный, то обязательно остановят и надо давать. Вон оно что! Теперь мне всё понятно, вскричал папа, и стал возмущаться дорогой. Почти двадцать лет он здесь не был, а она какой была, такой и осталась. Ну как же, возле больших городков она расширяется. Возле Шахт, Каменска, Чертково она вон какая широкая, возразил дядя Володя. Ага, сказал папа, чистое очковтирательство, чтобы сбить с толку. Мы, мол, сразу всё не можем. На самом деле ничего кроме новых постов милиции не прибавилось. И они как раз стоят на широких участках, где из-за самых этих постов скорость водители обязаны сбрасывать до сорока километров в час. Бред! Типичный советский бред. Дороги у нас существуют не для тех, кто по ним ездит, а кто их перекрывает. Никакие скоростные дороги им не нужны. Наоборот, чтобы побольше было зависимых и виноватых, именно такие дороги им и нужны. Чтобы водитель страшно нервничал Бред! Ещё какой бред, согласился дядя Вова.
А ЕЩЁ НА ДОРОГЕ ВСТРЕЧАЛИСЬ ПРОСТИТУТКИ!!! ПАПА И ДЯДЯ ВОВА НАЧИНАЛИ ГОВОРИТЬ НАМЁКАМИ, НО Я ЖЕ ВСЁ ПОНЯЛА. ОНИ У НАС ОДЕТЫ КАК ВСЕ, НЕ КАК В АМЕРИКАНСКИХ БОЕВИКАХ, И СТОЯТ ПОЧЕМУ-ТО ВСЕГДА ДВЕ С ОДНОЙ СТОРОНЫ, ОДНА С ДРУГОЙ. МНЕ ИХ ОЧЕНЬ-ОЧЕНЬ ЖАЛКО!!!
В тот день папа много философствовал.
1-я папина мысль. Падле Сталину его ублюдки понастроили памятников без числа. Всё это теперь прах. Но один памятник он сам себе построил надолго - лесополосы. Сорок восьмой год. Люди с голоду пухнут, а страна выполняет его великий план преобразования природы. На коровах, даже вручную эти деревья, вдоль которых едем, сажали.
2-я мысль. Названия большинства рек и речек на слух нелепы и непонятны. Дон, Ея, Ока… Но смысл для древних вымерших народов они имели. Реки - это самое древнее, что говорит с нами человеческим языком.
На 346-м километре мы свернули с главной дороги, по понтонному мосту переехали через Дон, который здесь уже небольшой и не судоходный, и поехали тупичками без ментов, а города теперь были не в стороне, как раньше, теперь их приходилось переезжать из конца в конец. Моего папу больше всего возмущала бедность городов и деревень, по улицам которых нам приходилось проезжать. И заброшенные поля, заросшие бурьяном в мой рост, его тоже возмущали. А дядя Володя злился на велосипедистов. Урод, уберись! Я ж тебя прицепом зацеплю… Вот же ж урод упрямый. Ещё дядя Володя боялся и злился на коров, когда нам попалось стадо. Это такая тварь, запросто может под колёса прыгнуть. Велосипедисты - это да, даже для легковых машин большая опасность, а про коров плохое впервые слышу. По-моему, это самое спокойное животное, сказал папа.
Часам к четырём я заплакала. Дядя Володя остановился, налил мне из своего большого термоса чаю и сказал, что раз так, то мы срежем сейчас один угол, и дорога у нас будет километров на двадцать короче, знает он одну грунтовку, по которой если сухо, ехать одно удовольствие, вот только он на ней три года не был. Ну и в общем он свернул на совсем глухую дорогу. Сначала мы заблудились. Потом в одной деревне нам путь указали. Но за три года ту дорогу почти забросили, чем дальше, тем она делалась хуже. При выезде из Ростова дядя Володя загляделся на мартышку, мы попали в яму, и нас тогда здорово тряхнуло. Теперь мы ухали в такие ямы чуть ли не через каждые десять метров. Мог сломаться мой позвоночник, руки, шея, рот нельзя было совсем открывать, чтобы не откусить себе язык. Никогда не представляла, что такое может быть, а если б представила, то решила, что выдержать такое нельзя. Мои слёзы, из-за которых дядя Володя свернул на ужасную дорогу, на которой, если б не его смелость, а ЭТО ОЧЕНЬ СМЕЛЫЙ ЧЕЛОВЕК!!! - мы раз двадцать могли перевернуться в траншею, которая шла рядом, те мои слёзы были просто детскими, поскольку теперь возможности плакать у меня просто не было, такое, оказывается, бывает. И всё это продолжалось вечность. Но, между прочим, когда мы вдруг из лесополосы торжественно вырулили на асфальт, я засмеялась. После этого мы проехали совсем немного и остановились ужинать на траве. На земле было тихо-тихо, мы медленно ели и приходили в себя. С не нашей стороны был берёзовый лес, с нашей - еловый. Папа сказал, глядя на берёзы: смотри, целый день их гнул вольный ветер, а сейчас он замер и деревья стоят согнутые, как будто он продолжает дуть. Только к утру они распрямятся.
Скоро наступила ночь, я спала, положив голову папе на колени, как вдруг в кабине зажегся свет, и дядя Володя похлопал в ладоши у себя над головой. Это зачем, спросил папа. Ну, менту вон показываю, что "ПУСТОЙ". Ааа… громко засмеялся папа, вот это ему надо было показать, на вот такой тебе… Я ничего не поняла, так как очень хотелось спать. Это было последнее, что случилось в тот день.
Ну, а следующий день было и лучше и хуже первого.
Впечатление первое. Молодая девчонка чуть старше меня стояла слева от дороги и голосовала. Она была какая-то поникшая. Дядя Володя, который видит на дороге во много больше нас с папой, сказал: далеко тебя занесло. Мне эту девчонку-проститутку жалко стало ужасно, наверное, над ней издевались, завезли бог знает куда, и бросили.
Впечатление второе. Вдруг открылась широкая ровная дорога к Нижнему Новгороду. Мы по ней ехали и ехали, а города всё не было. Новое здесь были мальчишки, торгующие чеками за бензин и гостиницу. У всех у них реклама - белые размером с письмо картонки в расщепленной палке, которыми они машут. Наёмный шофер переспит в кабине, заправится дешёвым бензином, а хозяину предъявит чеки, будто заправлялся дорогим бензином и спал как человек в комнате на кровати. Один толстый мальчишка стоял без палки и сильно раскачивался, выдвинув вперед на полшага одну ногу, будто он параличный. Дядя Володя сказал, что вот так он уже года два стоит и качается. Папа удивился, потом ударил ладонью о ладонь. А ведь у этого стервеца беспроигрышный вариант! Если ты видишь этот живой автомат в любой день, в любую погоду, рано или поздно остановишься перед ним и купишь. Интересно, сам он до этого додумался? Если сам, то пойдёт далеко. Мне в этот день почему-то очень всех вдоль дороги было жалко, наверное из-за той девчонки, я так часто вздыхала, что папа забеспокоился, а дядя Володя на папу рассердился и они начали ссориться, но кончилось это интересно. Сначала папа сказал, что дяде Володе надо компьютер. С его помощью он может находить самых дешёвых производителей досок. А ещё, сказал папа, не обязательно одни доски. Хорошо идёт фанера, дэвэпе, дээспе, многие другие материалы. Да знаю я это всё, заорал дядя Володя, и стал говорить, как можно стать миллионером, вот только начального капитала нет, а с банками нашими лучше не связываться.
Ещё мы убили птичку. Как собаки перебегают, так она летела через дорогу, увернувшись от одной машины, ударилась о стекло у дяди Володи перед глазами.
В бывший Горький, а ныне Н. Новгород въехали как-то незаметно. Город как город. Был час пик, людей вокруг полно, а мы усталые сильней этих людей и больше всего хотелось снова оказаться на пустой дороге. Когда наконец въехали на мост через Волгу, она не показалась рекой. Слишком много воды, островов, заливов, как-то даже непонятно, куда всё это течёт и течёт ли вообще.
А после Горького мы приехали уже в другую страну. До Горького были леса, но все они казались лесопосадками. А теперь уж и в самом деле были леса, дорога от них тёмная. Наконец, уже около двенадцати ночи мы приехали в городок Варнавино, остановились около гостиницы и увидели, что здесь только что прошёл дождь. Встретившая нас тётенька была вся какая-то перепуганная и стала рассказывать, что здесь недавно была ужасная буря, сверкала молнии, гремел гром, вода лилась как из ведра, но самое страшное был свист. Такой свист, такой свист! Отключился свет. Водопровод тоже не работает. И показала нам два поваленных столба и дерево в переулке напротив гостиницы. Но хоть было уже поздно, ночь здесь ещё не наступила и устроившись в номере на двоих мы с папой по очереди обмылись холодной водой в ванной комнате, которая была одновременно и туалетом. Стало легко, а ночь всё не наступала. Мне даже показалось, что я не смогу уснуть. Но заснула сразу, только уши мои почему-то всю ночь слышали музыку, очень громкие голоса, плачь. Утром папа рассказал мне, что какие-то бесы всю ночь не давали ему спать. У них здесь дискотека, которая началась в двенадцать ночи, закончилась в три, а потом перед гостиницей скандалили сначала одни, потом другие голоса. Театр! Во всём виновата здешняя ночь. Совсем темно даже в два ночи не было, а к четырём и вовсе рассвело.

Ну что было дальше? Дальше было то, что я всё-таки теперь немножко знаю нашу Федерацию. Прошло уже полтора месяца как мы вернулись из рейса за досками, мне это всё видится как сказка. Но всё по порядку.
Часов в десять утра папа с дядей Вовой уехали грузиться, а меня не взяли, так как там лес, комары, а в ближайшей деревеньке даже магазина нет. Ночевать придется в машине, а втроём это будет мука. Ступай себе с богом, рыцарь, и старайся не попадать в дурную компанию, иначе не долго и до беды, сказал папа. В общем не заводи плохих знакомств, не пей сырой воды, держись открытых пространств. Так они и уехали.
Без них мне стало немножко страшно, в то же время очень любопытно и теперь я точно знаю, что, по крайней мере у меня, любопытство сильнее страха.
Ночью опять была дискотека и опять сорились сначала большие, но не старые, а после них подростки. Мне показалось, что здесь во всём городке, как у нас в отдельно взятой школе все друг друга знают, но делают вид, что нет. Особенно подростки. После танцев расходятся по разные стороны улицы и оскорбляют друг друга во всю глотку, кто покрепче сможет. Сплошной фольклор, называет такие разговоры папа. Я стала спускаться к реке с группой детсадовских детей во главе с двумя воспитательницами. Речка Ветлуга здесь очень красивая, а песок на берегу не как на нашем Дону. Он светло-коричневый и какой-то лёгкий, из-за этого дно реки всё в ямах. Всё время вдруг проваливаешься. То тебе по колено, то через два шага по горло. Очень опасно и трудно привыкнуть. Отчего это так мне непонятно, наверное из-за лёгкого песка, больше похожего на глину. С высокого нашего берега видно, что плоский противоположный это лес, лес, бесконечный из ёлок лес. Очень загадочно, я рада, что такое увидела. А на реке кроме детдомовцев народу мало, в основном мальчишки и девчонки как я. Здесь тоже они ругались. А улицу им заменила река. И вот что слышала. С нашей стороны одна девчонка крикнула пацанам на том берегу удившим рыбу. Мальчишки, отвернитесь, я выйду из воды одеваться. Мальчишки как раз там поймали рыбку, и вообще от одного до другого берега далеко и плохо видно. Но они стали кричать, а чего тебе одеваться, плыви к нам, как раз такая ты нам и нужна. А ты мне на фик никакой не нужен, ответила эта дура. Ты мне если и нужен, так только к столу. Это как к столу? Жарить меня будешь?.. Ага, на собственном сале. Твоём или моём?.. И пошло, и пошло, словом сплошной фольклор. Нет, решила я окончательно, к их дискотеке я даже не подойду, потому что знакомиться с ними нельзя, она же специально голая пошла купаться.
Скучно-скучно стало, жара не унималась, ну просто некуда от неё было деться. Хоть бы скорей приехал папа, и опять бы ехать, ехать, пока не вернёмся домой, и рассказать маме, а потом подругам как было интересно, а жарко не больше чем дома. А скоро я заволновалась. Папы с дядей Володей не было. И ещё один день их не было. Что только не лезло мне в голову. Я вспомнила, что даже не знаю фамилию дяди Володи, номер его машины и куда они вообще-то поехали. И они, взрослые, почему-то мне не сказали. Ведь всё может быть. Скоро я стала только слушать. Мимо гостиницы по их главной улице машины проезжали не реже чем с перерывом в две минуты. Иногда сразу было понятно, что приближается легковая. Но чаще, особенно когда ещё далеко, даже звук легковых машин казался мне наконец-то дяди Володиным камазом. Про трактора и говорить нечего, пока он не поравняется с гостиницей, кажется камазом.
Два дня я слушала каждую проезжающую машину до позднего времени и так уставала, что засыпала как убитая, и дискотека в уши не лезла. Нет худа без добра, точно сказано. В общем, когда я совсем измучилась и легла спать с решением завтра утром идти в милицию, как не успела увидеть ни одного сна, раздался стук и папин голос, и радость и слёзы, у меня всё было готово, уже через пять минут мы ехали и я любовалась ночью над пустой дорогой с невысокой большой желтой луной над ёлками, совсем как в мультфильмах. Машина ревела, но я чувствовала, как кругом тихо и замечательно. Никогда теперь я не забуду эту ночь спасения, и вообще всё-всё: и Варнавино, и Ветлугу, и детдомовцев, рядом с которыми купалась. - О, я ведь здесь не описала и десятой части своих наблюдений и ощущений! Не умею.
А обратная дорога была противная. Жара не спадала, зато милиция теперь останавливала на каждом посту, дяде Володе с целой папкой документов приходилось вылезать, отчитываться и всё равно платить им, чтобы дальше пропустили. В одном месте милиционер захотел денег больше, чем все - в том самом примерно месте, где мы птичку убили, - заставил нас ехать назад, чтобы развернуться и ещё раз проехать через контрольные весы. В другом месте другой блюститель порядка решил сверить номера мотора и ещё чего-то. Для этого пришлось нам вылезти из кабины и опрокинуть её вперёд. Папа опять очень много философствовал. Бред! Бред! - кричал он. - Это же чистый бред. По всей стране одно и то же. Вот чем кончилась плановая система. Идеальная организация насекомых вроде муравьёв и пчёл нам не подходит, потому что мы, люди, все грязные и идеальными быть не способны. Иностранцы, между прочим, тоже платят как миленькие, и побольше нас, сказал дядя Володя. Таков закон. Выше не прыгнешь. Дурак я был в молодости, ездить хотелось. А надо было закончить школу милиции, уже б до майора дослужился и на посту вот так не стоял, деньги б сами несли…До этого я папу просила, чтобы он перестал волноваться, он меня не слышал, а вот после дяди Володиных слов замолчал надолго, как онемел. Даже когда дядя Володя разволновался почти как до этого мой папа. Дело в том, что когда мы ехали туда, пшеница в полях была жёлтая, но её ещё не косили. А когда возвращались, то она стала ещё желтее и многое скосили. И вот на наших глазах с пустой в это время дороги идущий впереди нас камаз с прицепом вдруг полетел вниз с насыпи, из обоих кузовов посыпалась пшеница. Камаз бросало вверх и в стороны, но он не перевернулся, а продолжал ехать по не скошенной пшенице рядом с дорогой. Когда мы поравнялись, то увидели, что шофер с пшеницей очень пьяный. Пшеница сыпалась из его поезда сильно, дядя Володя ему на это показал, а тот пьяный тоже показал, что, друг, всё в норме, обо мне не беспокойся. Гад, урод! Не мог он сначала сдать, а потом жрать… долго кричал дядя Володя.
Последняя гадость случилась с нами на ростовском капэ. Здесь разбой шёл с двух сторон. Законный на капэ, куда пошёл дядя Володя с документами, и со стороны кавказцев. Я лежала на постели у папы за спиной, когда подошли три кавказца очень симпатичной наружности и один сказал папе, что у тебя доски вон попадали. Папа вылез и пошел с двоими из них смотреть, а третий в это время влез в кабину. Глаза его горели и вращались, он протянул руку к папиной рубашке - жарко ведь, папа надевал её когда выходил, только в этот раз забыл, - где были в карманчике деньги и паспорт. Я поняла, что он жулик и завизжала. Он не ожидал и со страха вывалился назад, а я всё равно кричала и так как здесь рядом с капэ овощной оптовый круглосуточный рынок, то и появились кроме папы и дяди Володи люди. Никаких досок мы, конечно, не теряли. Папа после этого вновь заговорил, а дядя Володя молчал и в ночной уже тьме гнал машину по ростовским улицам как сумасшедший, гораздо быстрее, чем по трассе в поле.