Дмитрий Романов, редактор газеты "Ваше право", г. Ставрополь Научная фантастика, пресса и окружающая действительность: взаимодействие и взаимное влияние

ще в 1966 году Станислав Лем опубликовал свой футурологический философский труд под емким названием "Сумма технологии". Одна из первых глав книги посвящена анализу психологической готовности человечества к достижениям научно-технического прогресса. Казалось бы, любое открытие несет в себе благо...
          Принято считать, что научно-техническая революция и неизбежно сопутствующая ей информационная насыщенность общества во многом зависят от количества выпускаемых специализированных журналов (и, естественно, от качества публикуемых в них материалов). Начиная с ХVII века число подобных изданий удваивается каждые 15 лет. Согласно закону экспоненциального возрастания, количество средств массовой информации растет тем быстрее, чем их больше. Любое информационное открытие способно породить целую серию новых, призванных максимально удовлетворять растущую информационную потребность общества. Динамика роста периодических научных и научно-фантастических изданий полностью подтверждает эту формулу. Так, в 60-е годы во всем мире выходило "всего" 100000 такого рода журналов, а к 1999 году их число перевалило за миллион. Правда, это показатели общемировых тенденций - в России и странах бывшего СССР количество регулярных изданий постоянно уменьшается.
          Начиная со сборника "Вехи", в первой половине ХХ века в свет выходят сразу несколько серьезных произведений с контрфактической основой. Прежде всего, это антиолигархическая "Железная Пята" Джека Лондона и роман Евгения Замятина "Мы". Последний частями (в виде небольших очерков) публиковался в начале 20-х годов в белоэмигрантской прессе. Любопытно, что если в труде Фогеля возможное будущее, в частности, технический прогресс, рассматривалось с позиций, допускающих альтернативный путь развития, то Замятина интересовали, прежде всего, идеологические и экономические последствия социализма. Вот картина, изображенная в романе "Мы": к ХХVI веку на всей Земле люди "избавлены от зловредного индивидуализма". Они "в один час встают, работают под команду, едят пищу в определенные часы, любят по розовым талончикам...".
          Как и произведение Замятина, роман Джорджа Оруэлла "1984" советской цензурой был назван "сборищем злобных нападок на коммунистическое будущее. В этих нападках Оруэлл превзошел самого Хаксли". В СССР эту книгу достать было очень сложно, зато в прессе и в пропагандисткой литературе постоянно печатались материалы и рецензии на нее, принадлежащие перу прокоммунистически настроенных западных журналистов. В статье английского журналиста А. Мортона, например, было сказано следующее: "Мы тут знакомимся с миром, поделенным между тремя коммунистическими государствами, находящимися в состоянии непрерывной войны, постоянных нехваток, чисток и рабства. Герой книги работает в министерстве правды, чья задача заключается в том, чтобы непрерывно обманывать народ относительно того, что происходит в действительности, и при этом воссоздавать прошедшее таким образом, что невозможно установить правду..."
          В свое время журналистика неплохо потрудилась над созданием образа мифического врага, жестокого и коварного. Мысли народов по обе стороны "железного занавеса" сознательно направлялись в негативное русло. Считая себя "самой читающей страной в мире", мы читали далеко не все образцы литературы и публицистики... Что, впрочем, не мешало заведомо осуждать многие произведения как "тлетворно воздействующие на сознание советского человека". Массовый читатель, однако, далеко не всегда полностью верил официальной пропаганде, предпочитая находить аналогии к действительности в дефицитной художественной литературе.
          Фантастика (равно как и журналистика) остается производным современной социальной среды. Но в своих классических образцах она, наоборот, старается уловить и показать связующую нить между реальным прошлым и неизбежным будущим. Впрочем, так было далеко не всегда. Начиная с 40-50-х годов в стране процветала фантастика "ближнего прицела", которая восхваляла успехи коммунистического (или социалистического) общества и гневно обличала всевозможных врагов "светлого будущего".
          В период 60-80 годов огромной популярностью пользовался научно-популярный журнал "Техника - молодежи", пожалуй, единственное издание той поры, которое (во многом благодаря авторитету главного редактора Василия Дмитриевича Захарченко) в своих материалах открыто использовало принципы научной фантастики, порой делая неожиданные и парадоксальные выводы и преподнося факты таким образом, что они способствовали формированию у читательской аудитории творческого взгляда на окружающий привычный мир. Некоторые журналисты той поры даже попытались втиснуть фантастику в узкие рамки одной сверхзадачи - привлечь молодежь в технические вузы. Но порой выходило наоборот: вчерашние "технари" вдруг начинали писать сами. "...Каждый год издательство "Молодая гвардия" и всесоюзное творческое объединение молодых писателей-фантастов открывают сотни новых имен. Это лучшие авторы, прошедшие через жестокую творческую конкуренцию. Большинство из них пока не является профессиональными литераторами, оставив за плечами учебу в самых различных, зачастую не гуманитарных вузах" (Серегин А. "Назад к Тарзану". - "Известия", 30.07.1989).
          Кинематограф и телевидение акцентировали изначально заложенную в то или иное произведение идеологию: например, сюжеты сценариев к советским фантастическим фильмам "Тайна двух океанов" (1955) и "Гиперболоид инженера Гарина" (1966) разительно отличались от литературных первоисточников - романов Г. Адамова и А. Толстого. Образ молодого физика, дерзкого искателя научной истины, воспевала и картина "Иду на грозу" - полуфантастический художественный фильм о будущих открытиях романтиков советской науки в области атмосферного электричества. Сюда же вполне можно отнести почти все романы А. Казанцева (типа "Арктический мост" и "Пылающий остров"), роман Г. Мартынова "Каллистяне", "Подводные земледельцы" А. Беляева и ряд других произведений, чьи названия и авторы ныне вообще позабыты. Подобная участь постигла и журналистские опусы той поры: сейчас их невозможно читать без солидной поправки на время, когда эти материалы впервые выходили в свет.

Образ идеального человека (на примере выступлений в прессе фантаста Ивана Ефремова и журналиста Ярослава Голованова)

Начиная с сентября 1959 года "Комсомольская правда" опубликовала ряд статей, посвященных полемике вокруг понятия "современный человек". Насколько личность зависит от социума? Каким должен быть современный человек? Нужно ли ему массовое искусство, формирует ли оно должным образом чувства человека?
          В этом своеобразном споре принимали участие писатель-фантаст Иван Ефремов (его мысли по поводу идеального человека будут отражены в романе "Лезвие бритвы") и молодой журналист Ярослав Голованов. И если Ефремов к тому времени уже являлся признанным ученым-палеонтологом и известным писателем, Голованову еще только предстояло найти свои информационную нишу и стать своеобразным "связующим звеном" между строгой наукой, аналитической журналистикой и прогностической идеалистической фантастикой. Чтобы прояснить ситуацию, приведу биографическую справку. Интерес к космическим технологиям у Голованова возник не случайно. После окончания учебы в высшем техническом училище имени Н. Э. Баумана он решает попробовать силы на журналистском поприще и поступает на работу в штат "Комсомольской правды". Молодому специалисту повезло: ему досталась самая романтическая и увлекательная тематика, посвященная освоению космоса. Как и у любого по-настоящему профессионального журналиста, после каждой газетной публикации у Голованова оставался неприкосновенный и невостребованный запас фактов и наблюдений. Именно на их основе в 1964 году и был создан дебютный роман Ярослава Голованова под броским названием "Кузнецы грома" и рассказы "Первый из миллионов" (1960) и "Победа Альбрехта Дюрера" (1963).

Полемика в прессе вокруг первых реалистических научно-фантастических романов

Заметным явлением в культуре времен хрущевской "оттепели" стала "Страна багровых туч" братьев Стругацких: сквозь внешнюю простоту сюжета уже проступал психологизм и неоднозначность в поступках главных героев. Являясь представителями коммунистической России, Дауге, Быков и Юрковский не попадали под определение "заведомо крутых". Именно благодаря этому их образы вызвали особую симпатию у читателей и… спровоцировали полемику в прессе. Изданная небольшим тиражом дебютная книга молодых тогда писателей вызвала в отечественной прессе серьезный общественный резонанс. И дело тут даже не в том, что "положено было отреагировать"...
          С одной стороны, произведение было выдержано в стиле тогдашней научно-фантастической литературы: там были приключения, были подвиги, воспевались победы человечества над косной природой - и все это на прочном фундаменте нашей советской науки и диалектического материализма. Но, с другой стороны, все это преподносилось авторами совершенно под иным соусом. Характеры героев были грубы. Мало того, что авторы позволяли им чертыхаться, герои часто ссорились и чуть ли не дрались. "Косная" природа Венеры оказалась беспощадна к людям. Они сходили с ума и гибли. В советском произведении для детей герои - наши люди, не шпионы какие-нибудь, не враги народа, космонавты! - погибали, окончательно и бесповоротно. И никакого хэппи-энда. Никаких всепримиряющих победных знамен в эпилоге... И это в то время, когда советская пресса всерьез рассуждала об освоении Венеры и Марса уже в ближайшие десятилетия!
          Писать про опасности, связанные с освоением космоса, в те времена было не принято. Это было идеологически сомнительно - до такой степени сомнительно, что почти заведомо обрекалось на запрет.
          Впрочем, в те времена не принято было писать и даже говорить с автором о подобных вещах. Все это подразумевалось. Иногда на это намекалось. Очень редко (и только по хорошему знакомству) говорилось прямо. Автор должен был сам дойти до основ правильной идеологии и сообразить, что хорошее (наше, советское, социалистическое) - всегда хорошо, а плохое (их, обреченное, капиталистическое) - всегда плохо. В рецензиях ничего этого не было.
          "ПОПЫТКА К БЕГСТВУ" (1963). Эта небольшая повесть Стругацких, созданная именно для публикации в журнальном варианте, сыграла для своего времени не менее важную роль. Здесь впервые был сформулирован вопрос, двадцатью годами позже перешедший на страницы перестроечной прессы: следует ли высокоразвитой цивилизации (стране, государству) вмешиваться в дела отсталой цивилизации (страны или государства), пусть даже и с самыми благородными намерениями? Вопрос по тем временам отнюдь не тривиальный, ибо любой идеологически подкованный гражданин СССР (включая братьев Стругацких, естественно) был убежден, что вмешиваться надо, и даже необходимо, и всегда был готов привести в пример Монголию, "которая из феодализма, благодаря бескорыстной помощи СССР, перескочила прямо в социализм". В семидесятых, когда Стругацкие оказались в ненавязчивом "цензурном загоне", подобную братскую помощь мы оказывали Афганистану. Только во второй раз грабли ударили побольнее...
          Нынче перманентные упадок с кризисом в значительной степени подкосили международный авторитет нашей страны. По страницам современных художественных произведений кочуют штампованные сюжеты "на злобу дня". В газетах и на экране ТВ успешно тиражируются те же криминальные хроники, но без честных персонажей и хэппи-эндов. Об этом рассуждает известный писатель Борис Васильев в аналитическом материале "Битва за вчерашний день" (опубликованном 8 апреля 1999 года в "Общей газете"). Как ни парадоксально это может прозвучать, но именно после двух предыдущих мировых войн (начинавшихся, кстати, с балканских конфликтов) в культуре и искусстве наиболее пострадавших стран наступала эпоха возрождения и расцвета. Однако вместе с этим происходило и переписывание учебников истории в "нужном политическом русле". Первопричины и факты, связанные с войной, активно подтасовывались или трактовались заведомо предвзято и однобоко. Основную роль в намеренном искажении исторической действительности, считает Васильев, сыграли не столько СМИ, сколько произведения массового искусства: литература и кино. Именно они создавали преисполненные благородного пафоса мифы, на которые активно опиралась журналистика. В последнее время даже все устоявшиеся исторические события принято истолковывать далеко не однозначно. В качестве примера могу привести нашумевшие фантастические романы Виктора Пелевина "Чапаев и Пустота" и "Омон Ра", в которых автор, используя поначалу устоявшуюся в литературной традиции форму реалистического романа, по ходу развития сюжета начинает тонко высмеивать клише пафосно-патриотической литературы. Возможно, что благодаря подобным произведениям современный мыслящий читатель сможет неоднозначно взглянуть и на привычные события и имена из школьных учебников.
          Впрочем, так было не всегда. Не прошло и двадцати лет с тех пор, когда нежелательные произведения художественной литературы (и научной фантастики в частности) запрещались, а газеты с неугодными ЦК КПСС публикациями изымались из библиотек и архивов. В условиях тоталитарного государства идеологическая цензура была главным орудием, направленным против всякого "брожения умов"...

Научно-фантастические аллюзии в заголовках журналистских произведений

Популярным журналистским приемом является широкое использование в заголовках публикаций фразеологизмов из популярных фантастических произведений. Надо сказать, что использование в статье фантастического заголовка (пусть даже не имеющего прямого отношения к ее проблемам) порой помогало гораздо лучше воспринимать авторский замысел.
          Как театр начинается с вешалки, любой материал, претендующий на значимость, просто обязан начинаться с емкого, содержательного и вместе с тем конкретного и ненавязчивого заголовка. Каждому пишущему человеку, будь то журналист или литератор, следует помнить, что от названия статьи, рассказа или научного труда зависит очень многое. Еще в древности говорили: "Поворачивай стиль!" В прямом смысле это означало "стирай написанное", ибо другой конец стиля (палочки, которой выводили буквы на особых табличках) имел форму лопатки для стирания ошибок. По сути дела, это был призыв работать над слогом.
          Многие журналисты для большей выразительности используют некоторые стилистические приемы, используя одушевленное вместо неодушевленного: "Азбука" пошла на книжный рынок с Бушкова.
          Собирательное вместо конкретного: "Рагу из Синей птицы" (печально известная статья начала восьмидесятых, обличающая якобы вредную деятельность целого ряда музыкальных ВИА и рок-групп).
          Примером, когда смысл статьи становится понятен уже после прочтения заголовка, может послужить название фельетонного материала "Трудно плыть боком". В качестве заголовка этой остроумной статьи-пародии была использована лексическая трансформация названия романа "Трудно быть богом" братьев Стругацких.
          С другой стороны, внешне нейтральный или достаточно широко трактуемый заголовок может применяться для того, чтобы усыпить бдительность цензуры (классический пример - "Путешествие из Петербурга в Москву" Радищева).

Журналистика и фантастика - создатели виртуальных реальностей
          В ответ на мое утверждение, высказанное во время работы над данным материалом, о том, что журналисты создают скорее виртуальную реальность, чем отражают происходящее, прозвучала резкая отповедь одного журналиста. "Я с этим совершенно не согласен, - сказал тогда он, - журналисты всегда опираются на факты и предъявляют факты. Факты и больше ничего - это и есть настоящая журналистика". Поэтому я и хочу отдельно вернуться к этому вопросу: в чем сущность работы журналиста?
          Прежде всего (скажем, на примере репортажа из "горячей точки"), хочу обратить внимание, что предъявляемый эмпирический факт в силу своей сущности (на войне всегда есть две правды) не может быть однозначно истолкован. Но зрителю он предъявляется прежде всего, как событие. Что это означает? А то, что вниманию потребителя данной информации предлагается истолкование эмпирического факта, а иногда и его готовая оценка.
          Однако с какой позиции осуществляется оценка? С одной стороны, конечно, с точки зрения самого этого эмпирического явления. Оно фиксируется, скажем, с помощью фото- или телекамеры. С другой же стороны, и это совершенно очевидно, истолкование и оценку конкретной ситуации дает журналист, в зависимости от того, как и что он понял из того, что увидел. Но это означает, что мы должны принимать во внимание сознание журналиста, его понимание событий, систему ценностей, которая за всем этим стоит, и т.д.
          Но на истолкование событий влияют и ожидания публики (по старой формуле "спрос рождает предложение"). Поэтому необходимо учесть еще один фактор - публичность. Сегодня это довольно сложное явление, предполагающее зрительские (слушательские, читательские) ожидания и, следовательно, некоторый образ типичного зрителя (слушателя, читателя). Публичность предполагает наличие и других точек зрения, необходимость отношения к ним.