Нина Забабурова, доктор филологических наук, профессор "Ангел кроткий, безмятежный"?

Предчувствие Снова тучи надо мною Собралися в тишине; Рок завистливый бедою Угрожает снова мне... Сохраню ль к судьбе презренье? Понесу ль навстречу ей Непреклонность и терпенье Гордой юности моей? Бурной жизнью утомленный, Равнодушно бури жду: Может быть, еще спасенный, Снова пристань я найду.... Но предчувствуя разлуку, Неизбежный, грозный час, Сжать твою, мой ангел, руку Я спешу в последний раз. Ангел кроткий, безмятежный, Тихо молви мне: прости, Опечалься: взор свой нежный Подыми иль опусти; И твое воспоминанье Заменит душе моей Силу, гордость, упованье И отвагу юных дней.

нне Алексеевне Олениной выпала особая честь: поэт оставил память о ней в своеобразном лирическом дневнике, составленном из истинных шедевров его любовной поэзии. У каждого стихотворения, с ней связанного, есть своя история, свой житейский и лирический сюжет. И хотя та, имя которой он пытался соединить со своей фамилией, выводя на полях "Annette Pouchkine", так и не стала его женой, он, быть может, никогда не был так близок к серьезному решению своей судьбы.
          Анна Алексеевна обладала особым очарованием: маленькая живая блондинка, с чудесными голубыми глазами, золотыми локонами, живая, остроумная, кокетливая, немного дерзкая и в то же время способная на спонтанные душевные движения. Но она привлекла Пушкина не только своей красотой и молодостью. Сближение с ней стало для него сближением и с той средой, которая близка ему была еще со времен петербургской юности. Дом Олениных уже в ту пору был тем местом, где собиралась интеллектуальная и художественная элита столицы. Здесь царила особая атмосфера, "без чинов", как выразилась Анна Керн: "Да и какие могли быть чины там, где просвещенный хозяин ценил и дорожил только науками и искусствами?" [1].
          Алексей Николаевич Оленин, отец Анны Алексеевны (1764-1843), был широко образованным человеком и занимал ряд крупных государственных должностей при всех царствованиях. Павел I назначил его управляющим Монетным департаментом и произвел в действительные статские советники. При Александре I он стал статс-секретарем Государственного Совета, с 1811 года он возглавлял Публичную библиотеку в С.-Петербурге, а в 1818 году был назначен президентом Академии художеств. Вступив на престол, Николай I назначил его государственным секретарем. Такая ровная поступательная карьера требовала, естественно, особых качеств и дипломатической изворотливости, что впоследствии скажется на отношении семьи Олениных к Пушкину.
          Анна Алексеевна была младшей (а потому и немного избалованной) из пяти детей Олениных. Впервые Пушкин встретился с ней в Петербурге, в послелицейские годы, когда он начал бывать в доме Олениных. Поскольку Аннета была в то время ребенком, воспоминания об этих визитах остались только у ней. Во всяком случае она упомянула об этом в дневнике. Общаться с людьми знаменитыми для Аннеты было не в новинку. Ими всегда был украшен дом ее отца, и все они хвалили и воспевали умненькую и очаровательную девочку, которая в 17 лет стала фрейлиной двора. Н. И. Гнедич любил повторять, что вынянчил ее на руках, И. А. Крылов относился к ней поистине по-отечески и вел с ней доверительные беседы о жизни. В доме бывали Г. Державин, И. Озеров, И. Козлов, М. Глинка (дававший Аннете уроки музыки), В. Жуковский, П. Вяземский, А. Мицкевич. Поразить чем-либо Анну Оленину было трудно.
          Встреча Пушкина с Олениной после ссылки была по существу первым знакомством. Сохранился рассказ самой Олениной об этом памятном вечере. Все произошло, как в романе, и недаром она уже начала было писать в своем альбоме этот роман, излагая весь эпизод от третьего лица: "Однажды на балу у графини Тизенгаузен-Хитрово Анета увидела самого интересного человека своего времени и выдающегося на поприще литературы: это был знаменитый поэт Пушкин [2]. Памятный эпизод произошел на балу у Елизаветы Михайловны Хитрово в зимний сезон 1827-1828 года. Следует напомнить, что явление Пушкина в Москве и Петербурге после шестилетнего отсутствия стало всеобщей сенсацией. "Вспомним первое появление Пушкина, - писал С. П. Шевырев, - и мы можем гордиться таким воспоминанием. Мы еще теперь видим, как во всех обществах, на всех балах, первое внимание устремлялось на нашего гостя, как в мазурке и котильоне наши дамы выбирали поэта беспрерывно" [3]. Анна Оленина с удивительной для юной девушки наблюдательностью определила характер этой популярности: "Все - мужчины и женщины - старались оказывать ему внимание, которое всегда питают к гению. Одни делали это ради моды, другие - чтобы иметь прелестные стихи и приобрести благодаря этому репутацию, иные, наконец, вследствие истинного почтения к гению, но большинство - потому, что он был в милости у Государя Николая Павловича, который был его цензором" [4]. К какой категории относила себя сама Аннета? Ответ ее однозначен: "Анета знала его, когда была еще ребенком. С тех пор она с восторгом восхищалась его увлекательной поззией" [5]. Но разве ей не хотелось иметь и его "прелестных стихов", только ей принадлежащих? Во всяком случае на том памятном балу она сама подошла к поэту и пригласила его на танец. Он показался ей небрежным и не вполне деликатным, так что она немного обиделась. Но он вдруг, в свою очередь, выбрал ее для исполнения очередной танцевальной фигуры: "Она подала ему руку, отвернув голову и улыбаясь, потому что это была честь, которой все завидовали" [6].
          В этой дневниковый записи Аннеты Олениной обращают на себя внимание несколько важных деталей. Эта юная особа, как обычно бывает в этом возрасте, мнила себя разочарованной и многоопытной. Поэтому она решила набросать портрет Пушкина, которым сама осталась очень довольна. По всему видно, что ее девичьего воображения он не увлек, скорее с самого начала ее что-то оттолкнуло. Во-первых, видимо, то, что внешне он никак не был похож на идеального романтического героя: "Бог, даровав ему гений единственный, не наградил его привлекательной наружностью. Лицо его было выразительно, конечно, но некоторая злоба и насмешливость затмевали тот ум, который виден был в голубых или, лучше сказать, стеклянных глазах его. Арапский профиль, заимствованный от поколения матери, не украшал лица его. Да и прибавьте к тому ужасные бакенбарды, растрепанные волосы, ногти как когти, маленький рост, жеманство в манерах, дерзкий взор на женщин, которых он отличал своей любовью, странность нрава природного и принужденного, и неограниченное самолюбие - вот все достоинства телесные и душевные, которые свет придавал русскому поэту XIX столетия" [7]. Явное предубеждение Аннеты следует, как нам кажется, связать со словами "дерзкий взор на женщин, которых он отличал своей любовью" - в ней отзвук пересудов, которые не прошли мимо нее, тем более что дальше она сообщает: "Говорили еще, что он дурной сын, но в семейных делах невозможно все знать; что он распутный человек, но, впрочем, вся молодежь почти такова" [8]. Во всяком случае из этих первых оценок следует, что Анна Оленина восприняла Пушкина с известной настороженностью, что он не пробудил в ней никакого влечения, разве что тщеславный интерес. От нее не укрылось, что он за ней наблюдал, пока она танцевала, и она нашла этому свое объяснение, будучи внимательной его читательницей: "Среди особенностей поэта была та, что он питал страсть к маленьким ножкам, о которых он в одной из своих поэм признавался, что предпочитает их даже красоте. Анета соединяла с посредственной внешностью две вещи: у нее были глаза, которые порой бывали хороши, порой глупы. Но ее нога действительно очень мала, и почти никто из ее подруг не мог надеть ее туфель. Пушкин заметил это преимущество, и его жадные глаза следили по блестящему паркету за ножками молодой Олениной" [9].
          О "посредственной внешности" сказано не без кокетства, но по существу Оленина не ошиблась. Пушкин потом воспел "глаза Олениной моей", а прощаясь с гранитным холодом и скукой Петербурга, и о пленительной ножке не забыл:

Все же мне вас жаль немножко,
zПотому что здесь порой
Ходит маленькая ножка,
Вьется локон золотой.

          Первое впечатление бывает очень важным. Пушкина потянуло к Олениной; он был пленен ее изяществом, изысканностью вкуса и, по-видимому, прекрасно сознавал, что эту барышню он сможет завоевать не "затеями хитрости презренной", а лишь поразив ее ум и чувства своим гением. Поэтому одно из первых стихотворений "оленинского цикла" начинается словами:

[Увы! Язык любви болтливый,
Язык неполный (?) и простой,
Своею прозой нерадивой
Тебе докучен, ангел мой.

          Можно предположить, что поэт решился на любовное письмо, которое было с негодованием отвергнуто. Но он знал, что Анна Оленина никогда не отвергнет его стихов:

Но сладок уху милой девы
Честолюбивый Аполлон.
[Ей милы] мерные напевы,
[Ей сладок] рифмы гордый звон.]
Тебя страшит любви признанье,
Письмо любви ты разорвешь,
Но стихотворное посланье
С улыбкой нежною прочтешь.

          Здесь поэту в самый раз и благословить "судьбою вверенный" дар...
          Пушкинские тексты были у Олениной, что называется, на слуху. В ее дневнике пушкинские цитаты - излюбленный эпиграф. Особенно она любит "Евгения Онегина", ссылки на которого резюмируют для нее любые жизненные ситуации. И каждое из стихотворений поэта, ей посвященных, становилось для нее событием. Может быть, поэтому так нетрудно было восстановить историю создания этой любовной "летописи", словно в ней не было ничего интимного, тайного, сотворенного не для посторонних глаз. Вероятно, и сам Пушкин знал, что в этом случае на него не обидятся, и поэтому не скрывал узнаваемых реалий и даже решился на прямую декларацию - "глаза Олениной моей". Правда, говорили, что это дерзкое "моей" возмутило родителей Анны Алексеевны, прежде всего ее мать, отличавшуюся приверженностью традициям и светским условностям.
          В какой именно момент произошло окончательное объяснение Пушкина и Олениной, мы не знаем. Скорее всего это случилось в конце мая, как мы попытаемся показать.
          За тем первым балом, который описала сама Аннета, последовали другие. Мы о них знаем из обстоятельных писем-отчетов П. Вяземского, которые он исправно посылал жене в Москву. Они позволяют восстановить внешнюю хронику "оленинского" романа Пушкина. 18 апреля 1828 года он писал: "Вчера немного восплясовали мы у Олениных. Ничего, потому что никого замечательного не было. Девица Оленина довольно бойкая штучка. Пушкин называет ее "драгунчиком" и за этим драгунчиком ухаживает" [10]. 3 мая 1828 года вновь был бал у Олениных: "Мы с Пушкиным играли в кошку и мышку, т. е. волочились за Зубовой-Щербатовой, сестрою покойницы Юсуповой, которая похожа на кошку, и за малюткою Олениною, которая мила и резва, как мышь" [11].
          Вяземский, как это было ему свойственно, тут же затеял галантную игру с "1драгунчиком". Вот его отчет о вечере 7 мая 1828 года : "День кончил я балом у наших Мещерских... С девицею Олениною танцевал я pot-pourri и хвалил я кокетство: она просила меня написать ей что-нибудь на опахале; у вас в Пензе еще не знают этого рода альбомов. И вот что я написал:

Любви я рад всегда кокетство предпочесть:
Любовь - обязанность и может надоесть;
Любовь как раз старье: оно всегда новинка.
Кокетство - чувства блеск и опыт поединка,
Где вызов - нежный взор, оружие - слова,
Где сердце - секундант, а в деле голова".

          Пушкин думает и хочет дать думать ей и другим, что он в нее влюблен, и вследствие моего pot-pourri играл ревнивого" [12]. Играя сам, Вяземский и в поведении Пушкина усматривал привычный ему игровой сюжет. Не исключено, что он говорил об этом и с Олениной, еще более укрепляя ее предубеждение и недоверие.
          Некий сентиментальный пик в отношениях Пушкина и Олениной пришелся на май 1828 года. Поэт, по-видимому, был искренне увлечен, и Аннета, на какой-то момент поверив ему, стала встречаться с ним и вне дома. Речь шла о совершенно невинных свиданиях в Летнем саду, куда она являлась вместе с гувернанткой-англичанкой и где, среди застывших мраморных кумиров, поджидал ее Пушкин. Здесь он мог увлечь ее прежде всего разговорами и стихами. Англичанка была в сговоре, и условились при беседах называть поэта вымышленной фамилией Брянский, чтобы не выдать тайны. Свидания эти проходили, как свидетельствовал Вяземский, почти ежедневно и часто на глазах его самого или Плетнева.
          9 мая Пушкин вместе с Олениными совершил морскую прогулку. Среди гостей был и английский художник Джордж Дау (1781-1829), который создал около 300 портретов русских военачальников для галереи Зимнего дворца. Во время поездки Дау пытался набросать карандашный потрет Пушкина, который, к сожалению, не сохранился, и поэт адресовал художнику стихотворение, последние строки которого стали крылатыми:

Лишь юности и красоты
Поклонником быть должен гений.

          Именно в эти дни было написано и стихотворение "Увы! Язык любви болтливой...".
          В середине мая Оленины переехали на свою дачу, в Приютино, которое располагалось неподалеку от Петербурга. Усадебный комплекс в Приютино возводился в течение многих лет под руководством самого Оленина. Это было целое имение, с большим господским домом, людскими, скотным двором и конюшней, баней, амбарами и гостевым флигелем. Алексей Николаевич добился даже разрешения устроить в одном крыле флигеля домовую церковь, которая была освящена в 1830 году. В Приютино царил особый духовный климат, который пришелся по душе поэту. Один из завсегдатаев Приютина вспоминал: " Гостить у Олениных, особенно на даче, было очень привольно: для каждого отводилась особая комната, давалось все необходимое и затем объявляли: в 9 часов утра пьют чай, в 12 - завтрак, в 4 часа обед, в 6 часов полудничают, в 9 - вечерний чай; для этого все гости сзывались ударом в колокол; в остальное время дня и ночи каждый мог заниматься чем угодно: гулять, ездить верхом, стрелять в лесу из ружей, пистолетов и из лука. --- Как на даче, так и в Петербурге, игра в карты у Олениных никогда почти не устраивалась, разве в каком-нибудь исключительном случае; зато всегда, особенно при Алексее Николаевиче, велись очень оживленные разговоры" [13]. Гостей бывало очень много (к примеру, на даче у Олениных было 17 коров, а сливок для потчевания приезжающих постоянно не хватало).
          В конце мая Вяземский вместе с Мицкевичем был приглашен в Приютино, где уже нашел Пушкина. Ему больше всего запомнились полчища комаров: "Пушкин был весь в прыщах и осаждаемый комарами, нежно восклицал: сладко" (Литературное наследство. Т. 58. М. 1952. С. 78). В эти майские дни у Пушкина как будто появилась надежда. Здесь были все условия для большего сближения, для прогулок и душевных разговоров, так что в один из дней, а именно 20 мая, как следует из черновых помет Пушкина, Анета даже обмолвилась и обратилась к поэту на "ты". Вероятно, это особенно взволновало его как истинный знак рождающейся любви. Еще далеко было до психологических открытий XX века, но Пушкин интуитивно понимал значение подобных "оговорок". Так родились строки знаменитое стихотворение:

Пустое вы сердечным ты
Она обмолвясь заменила,
И все счастливые мечты
В душе влюбленной возбудила...

          Много лет спустя в бумагах Олениной нашли отдельный листок почтовой бумаги, на которой было переписано ее рукой это стихотворение с припиской: "Анна Алексеевна Оленина ошиблась, говоря Пушкину ты, и на другое воскресенье он привез ей эти стихи" [14].
          Этим воскресеньем оказалось 27 мая, и ему предшествовали, вероятно, некоторые события или впечатления, может быть, омрачившие мелькнувшую надежду.
          25 мая 1828 года, накануне дня своего рождения, Пушкин совершил вместе с Олениными путешествие в Кронштадт. На обратном пути разразилась ужасная гроза, на пароходе началась паника и давка. Вся эта история была описана Вяземским в письме к жене. Но на Пушкина, казалось, весь этот переполох не произвел никакого впечатления. "Пушкин дуется, хмурится, как погода, как любовь", - заметил П. Вяземский [15]. Назавтра, в день своего рождения, поэт написал "Дар напрасный" - быть может, самые горестные и мрачные строки:

Цели нет передо мною:
Сердце пусто, празден ум,
И томит меня тоскою
Однозвучный жизни шум.

          Были ли эти строки рождены любовными разочарованиями? Весьма сомнительно. В эти майские дни Пушкин узнал, что над ним вновь собрались тучи. Возникло дело в связи с его элегией "Андрей Шенье". Это было "дело", по которому выносил решение Департамент гражданских и духовных дел., статс-секретарем которого был А. А. Оленин. Он сам поставил подпись под решением Государственного совета об учреждении за Пушкиным тайного надзора. Поэт, конечно, ждал худшего, но обстоятельства сложились так, что между ним и Анной Олениной встала почти непреодолимая преграда. Был повод предаться полной безысходности.
          Стихотворение "Ты и вы" было вручено Анне Алексеевне на следующий день. Неизвестно, как она его приняла, все ли захотела понять, или предпочла увидеть в нем только галантный мадригал. Но во всяком случае Анета, несомненно, была тронута, потому что спустя несколько дней Пушкин вручил ей и ответ на стихотворение Вяземского о "черноокой Россетти". В стихотворении "Ее глаза" складывается тот портрет Олениной, который никак не вяжется с образом "драгунчика" и резвой мышки, какой она представала в кокетливом флирте. В эти дни поэт открыл в ней нечто новое, и в глазах ее словно раскрывается доселе сокровенная жизнь души доверчивой и чистой. Она предстает не мадонной, как позже Наталья Николаевна, а ангелом Рафаэля. В данном случае неизвестно, какую именно картину имел в виду Пушкин. Но ассоциация уместная для Дома Олениных, с царящим в нем культом искусства, а для Пушкина - вдвойне важная и осмысленная. Ангел в его поэзии уже стал эмблемой нежного утешения, благостной духовной защиты. Ангел противостоит стихии демонически-разрушительной.

Какой задумчивый в них гений,
И сколько детской простоты,
И сколько томных выражений,
И сколько неги и мечты! ...
Потупит их с улыбкой Леля -
В них скромных граций торжество;
Поднимет - ангел Рафаэля
Так созерцает божество.

          В потупленном взоре читается земное кокетство - "скромных граций торжество", но открытый взгляд высвечивает сокровенные и чистые движения души, устремленной к добру и высшим ценностям. Здесь, в игре взоров, и недоверчивое сомнение, и надежда. Этот мотив повторяется и в стихотворении "Предчувствие". "Ангел кроткий, безмятежный" - это тоже об Олениной.

Ангел кроткий, безмятежный,
Тихо молви мне: прости,
Опечалься: взор свой нежный
Подыми иль опусти.

          Совершенно очевидно, что в эти тяжелые для него дни Пушкин рассчитывал на поддержку Анеты и, может быть, считал, что препятствия, их разделяющие, являются только внешними. Одним из самых значимых была выраженная неприязнь к нему Елизаветы Марковны Олениной, матери Анеты, которая видела в поэте бунтовщика и нечестивца. Но она его не пугала. Поэтому не исключено, что где-то в начале июня, на волне поэтических признаний, произошло и какое-то их объяснение. На такое предположение наводит дневник Анны Олениной, первая запись в котором датирована 20 июня 1828 года. Она сообщает, что обедала в городе у Варвары Дмитриевны Полторацкой и встретила там Пушкина: "Я даже с ним говорила и перестала бояться, чтобы не соврал чего в сентиментальном роде" [16]. Этим "даже" сказано все. Вполне очевидно, что сентиментальные объяснения завершились или ссорой, или взаимной обидой. "Ангел" кроткий умел быть резким и строптивым. Самолюбие Пушкина было задето, и в стихотворении "Кобылица молодая", написанном в июне 1828 года, это выражено откровенно и в довольно дерзкой форме. Адресат его угадать несложно, и слишком ясные намеки не могли укрыться от Олениной.
          Дело в том, что Анна Алексеевна была прекрасной наездницей и очень этим гордилась. Верховая езда была обычным развлечением молодежи в Приютино. В "Дневнике она писала: "Мое искусство в верховой езде привлекает все взоры, но могу сказать, что мне это даже не льстит. Я так уверена в том, что я отлично езжу верхом, что меня только удивляет, что тому у д и в л я ю т с я" [17]. Она-то и предстала в стихотворении Пушкина как юная норовистая кобылка, которую он призван, как опытный и сильный наездник, "объездить":

Погоди; тебя заставлю
Я смириться подо мной:
В мерный круг твой бег направлю
Укороченной уздой.

          Кстати, эта развернутая метафора никоим образом не умаляет женской прелести Анны Алексеевны. Позже Пушкин и о Наталье Николаевне он напишет нечто подобное: Милая моя женка, есть у нас здесь кобылка, которая ходит и в упряжи и под верхом. Всем хороша, но чуть пугнет ее что на дороге, как она закусит поводья, да и несет верст десять по кочкам да оврагам - тут уж ничем ее не проймешь, пока не устанет сама. Получил я, ангел кротости и красоты! письмо твое, где изволишь ты, закусив поводья, лягаться милыми и стройными копытцами..."(XVI, 52-53).
          В эти же весенние дни было написано Пушкиным и стихотворение с совершенно иной интонацией - "Не пой, красавица, при мне". Все началось, как вспоминал автор впоследствии знаменитого романса Михаил Глинка, с мелодии. Он давал уроки пения и музыки Анне Олениной и как-то воспроизвел на память музыкальную тему грузинской песни, которую услышал от Грибоедова. Анне она очень понравилась, и Пушкин как-то услыхал, как она ее напевала. Эти печальные напевы отозвались в душе поэта воспоминаниями об оставленном навеки полуденном береге. "Иных уж нет, а те далече". А юная Оленина в неведении наслаждалась непривычными заунывными созвучьями. И тогда родились стихи, щемящие, исполненные чувством невозвратимого времени. Может быть, в них прозвучала и тема будущей неизбежной разлуки, которая потом будет так же бередить сердце.
          Пушкин, по-видимому, искренне считал, что все дело лишь в строптивости, которой Анна Алексеевна, как броней, прикрывает свою девичью гордыню. И как-то он непринужденно высказался на сей счет в дружеской компании. Разговоры эти, как всегда искаженные в передаче, дошли до Олениной. Нашлись и добровольные ходатаи, которые всегда в подобных случаях вредят делу. Варвара Дмитриевна Полторацкая передала Олениной, будто Пушкин сказал следующее: "Мне бы только с родителями сладить, а с девчонкой я уж слажу сам". "Я была в ярости от речей, которые Пушкин держал на мой счет", - писала Анета в "Дневнике" [18]. Правда, у Полторацкой были свои причины поссорить Оленину с поэтом, потому что за Анной Алексеевной одно время ухаживал ее брат Н. Д. Киселев. Оленину неприятно поразила и та дерзость, с которой один из общих знакомых Штерич говорил ей о любви Пушкина. В дело вмешался и Сергей Голицын, который осуждал мать Анны Алексеевны за суровость.
          Все эти недоразумения могли бы разрешиться, если бы чувствами Анны Алексеевны управляла любовь. Но она никогда не любила поэта и этого не скрывала. В ту пору, когда Пушкин писал ей стихи и выводил на полях рукописей заветное "Annette Pouchkine", она молча страдала от горькой и неразделенной любви к другому, которую поверяла лишь своему дневнику. Имя этого избранника установлено: это Алексей Яковлевич Лобанов-Ростовский (1795-1848), в ту пору полковник, затем генерал-майор, участник войны 1812 года. Его жена умерла при родах в 1825 году, и он остался вдовцом с тремя малолетними детьми. Пушкин был знаком с его братом, князем Лобановым-Ростовским, с которым встречался еще у Шаховского в 1819 году. В 1822 году А. Лобанов-Ростовский предложил ему напечатать некоторые его произведения в Париже, о чем поэт писал Н. Гнедичу из Кишинева. О князе Алексее Яковлевиче Лобанове-Ростовском с симпатией писала в своих мемуарах Полина Анненкова. Именно к нему обратилась она за содействием, когда решилась направить царю прошение о разрешении последовать за И. Аннековым в Сибирь. По ее словам, он был более всего любим государем и мог оказать на него влияние. Встреча с Лобановым Ростовским решила ее судьбу: князь проявил истинное благородство, дал юной француженке, собиравшейся связать свою судьбу с ссыльным, все необходимые наставления и в итоге помог ей получить необходимое разрешение. Вот как описывала Полина Анненкова этот первый памятный разговор с князем Лобановым-Ростовским:
          "Он пробежал просьбу, но не совсем поняв смысл ее, обратился ко мне со словами:
          - Но другие дамы получили ведь разрешение следовать за своими мужьями.
          - Да, князь, но они - законные жены. У меня же нет прав на это имя, а за меня говорит только моя любовь к Анненкову, а это чувство, в котором всегда сомневаются.
          - Но, сударыня, выхотите меня заставить верить в будущее. ...
          - Тогда князь Лобанов-Ростовский посмотрел на меня выразительно; у него были прекрасные черные глаза" [19].
          Свою первую любовь Анета хранила в глубокой тайне: "Анета Оленина имела подругу, искреннего друга, которая одна знала о ее страсти к Алексею и старалась отклонить ее от этого. Мария ( графиня Эльмпт) часто говорила: "Анета, не доверяйтесь ему: он лжив, он фат, он зол". Подруга обещала ей забыть его, но продолжала любить. На балу, на спектакле, на горах, повсюду она его видела, и мало-помалу потребность чаще видеть его стала навязчивой. Но она умела любить, не показывая того, и ее веселый характер обманывал людей" [20]. Такую незамысловатую и вечную как мир историю Анета рассказала в своем дневнике...
          В 1828 году князь Лобанов-Ростовский продолжал владеть ее сердцем, хотя она была девушкой очень разумной и уже отказалась от каких-либо надежд. Анета собиралась начать новую жизнь и понимала, что первым и необходимым шагом должно стать замужество. Весь парадокс ситуации состоит в том, что Пушкин в 1828 году настойчиво искал себе жену, а Анета Оленина, столь же сознательно, искала мужа. Почему же они не нашли друг друга?
          На такой вопрос порой ответить невозможно. Но Анета слишком хорошо объяснила в дневнике себя, свои вкусы и пристрастия, свой характер, так что есть смысл высказать некоторые предположения.
          В это лето 1828 года она чувствовала себя глубоко разочарованной и одинокой, что понять нетрудно, ибо горести первой обманутой любви всегда переживаются как мировая катастрофа. В дневнике она цитирует "Одиночество" Ламартина, считая, что это про нее:

Встают гроза и вихрь, и лист
крутят пустынный!
И мне, и мне, как мертвому листу,
Пора из жизненной долины, -
Умчите ж, бурные, умчите сироту!

          Неизбежное замужество, которого она жаждет как залога необходимой свободы, представляется ей как дело скорее житейское, чем потребность сердца. "Перейдя пределы отцовского дома, я оставляю большую часть счастья за собою. Муж, будь он Ангел, не заменит мне все то, что я оставляю. Буду ли я любить своего мужа? Да, потому что перед престолом Божьим я поклянусь любить его и повиноваться ему. По страсти ли я выйду? Нет! Потому что 29 марта я сердце свое схоронила... и навеки. Никогда уже не будет во мне девственной любови и, ежели выйду замуж, то будет любовь супружественная. И так как супружество есть вещь прозаическая, без всякого идеализма, то рассудок и повиновение мужу заменит ту пылкость воображения и то презрение, которым я отвечаю теперь мужчинам на их высокомерие и м н и м о е их преимущество над нами. Бедные твари, как вы ослеплены!... Ум женщины слаб, говорите вы? Пусть так, но рассудок ее сильнее. Да ежели на то и пошло, то, оставив в стороне повиновение, отчего не признаться, что ум женщины так же обширен, как и ваш, но что слабость телесного сложения не дозволяет ей выказывать его. Да что ж за слава - быть сильным? "Ведь медведь людей ломает, зато пчела мед дает" [21]. В этой психологической ситуации Анета должна была особенно болезненно воспринимать всякое давление, любые проявления мужской самоуверенности. Ей скорее нравились мужчины почтительные и кроткие. Так, в летние месяцы 1828 года она почти увлеклась сибирским казаком Алексеем Петровичем Чечуриным, который ненадолго появился в Петербурге и покорил ей первозданной чистотой чувств и неискушенностью. Этот персонаж в духе Руссо, "сын природы", обладавший первозданной свежестью и не искаженной светскими условностями искренностью чувств, в ее дневнике упоминался гораздо чаще, чем Пушкин. К тому же Чепурнов был картинно красив, так что Анета потянулась к нему, что называется с первого взгляда: "... я поглядывала и думала про себя: он строен, велик ростом, еще совсем молод. Подбородок его едва покрыт легким пухом. Он белокур, но лицо его не женоподобно, его взор быстр, выразителен и умен, его улыбка приятна. Он красавец телом и лицом. Если бы писать Амура северных стран, надобно с него писать картину" [22]. Казак тут же рассказал ей свою историю, весьма ее тронувшую, и Анета решилась сама пригласить его в Приютино. Одну из записей в своем дневнике, связанную с Чепурновым, Анета предваряет цитатой из пушкинского стихотворения: "Я помню чудное мгновенье...". Может быть, она вновь влюбилась? Нет, скорее ей было приятно его почти безмолвное поклонение. 11 августа 1828 года был день рождения Анеты. В Приютино съехались гости, в числе их Пушкин. Поэт чувствовал, что Анета держится с непонятной холодностью и не нашел ничего лучшего, как пробудить ее ревность. Это способ проверенный, и ему, как знатоку женщин, он был хорошо известен, но мог ли он знать, что в создавшейся ситуации такой "ход" был абсолютно ошибочным? Анета так писала об этом дне: "Приехал, по обыкновению, Пушкин или Red-Rower, как прозвала я его. Он влюблен в Закревскую. Все об ней толкует, чтобы заставить меня ревновать, но притом тихим голосом прибавляет мне разные нежности. Но любезным героем сего дня был милый казак Алексей Петрович Чепурнов. Он победил всех женщин, восхитил всех мужчин и посмеялся над многими из них" [23]. Похоже, что Анета намекала и на Пушкина. Больше она о нем и не упомянула, зато подробно описала все свои разговоры с "сыном природы".
          Этим летом Пушкин уже редко бывал у Олениных, ощущая возникший холодок. Мало он появлялся и у Карамзиных, до которых доносились слухи, что он пустился в безудержную игру, "чтобы утешиться в превратностях любви". Но у Пушкина были и иные, более серьезные причины для срыва. Он уже знал, что готовится "дело" о "Гавриилиаде", и предвидеть, чем оно для него закончится, в ту пору было трудно. Он всерьез опасался ссылки в Сибирь. В этой ситуации роман с Олениной неизбежно должен был закончиться. Поэтому не ощущал Пушкин никакой обиды и горечи - только печаль.
          5 сентября был день рождения маменьки, Екатерины Марковны Олениной.
          Гостей съехалось много, и в числе их Бакунины, мать и дочь (лицейская любовь Пушкина), семья Хитрово. Пушкин приехал позже других. Как всегда в доме Олениных, были устроены шарады и игры. Разъехались поздно. "Сын природы" при всем этом присутствовал. Вероятно, этот вечер в Приютино был для Пушкина последним: " Прощаясь, Пушкин мне сказал, что он должен уехать в свое имение, - если, впрочем, у него хватит духу, - прибавил он с чувством" [24]. Он мог думать и об "отъезде" в гораздо более отдаленные земли. Анета, естественно, обо всем это не ведала, но таила собственную обиду. Существует мнение, что незадолго до этого праздника Пушкин официально посватался к Анне Олениной, но получил отказ ее родителей. Т. Цявловская считала, что доказательством может служить его известный каламбур в письме к П. Вяземскому от 1 сентября 1828 года: "Я пустился в свет, потому что бесприютен" (XIV, 26). Вяземский в ответном письме пожелал уточнить, значит ли это, что Пушкина уже не пускают в Приютино. Но думается, что поэт не явился бы на день рождения к женщине, разрушившей его счастье и отказавшей ему от дома, буквально через несколько дней после объяснения. В дневнике Анеты о подобном сватовстве тоже нет ни слова, хотя она подробно повествует и о гораздо более мимолетных матримониальных проектах. По-видимому, сватовства все-таки не было, но налицо было демонстративное равнодушие избранницы, которое к осени 1828 года стало очевидным.
          Именно в этот вечер Анна Оленина обсудила с Сергеем Голицыным возмутившие ее разговоры о нескромных высказываниях Пушкина на ее счет. Поэтому она, вероятно, была к нему сурова. А 21 сентября она простилась с Чепурновым, уезжавшим в родные края, с чувством, похожим на любовь: "Я его люблю как брата. А он? Он меня любит... сверхнежно... Как я его люблю! Он так, благороден, так мил" [25]. Анета подарила своему поклоннику... стихи Пушкина, посвященные ее глазам. На прощанье он поцеловал ей руку, а она решилась поцеловать его в щеку. По-братски: "Я не любовь к нему имею, но то неизъяснимое чувство, которое имеешь ко всему прелестному и достойному. Он был м о й и д е а л. Он имел то чистое, непорочное чувство чести, которое непонятно для наших молодых людей. Он не мог подумать без ужаса о распутстве. Чистая душа его не понимала удовольствий жизни безнравственной" [26]. О Пушкине Анна Алексеевна слышала слишком много иного, чтобы решиться ему довериться.
          Чепурнов кандидатом в мужья, естественно, не был. В это лето тетушка Анеты, Варвара Дмитриевна Полторацкая, имела намерение просватать Анету за одного из своих братьев, Николая Дмитриевича Киселева (1802-1869). Это был человек своего круга, брат влиятельного сановника, П. Д. Киселева, и Анета заранее готова была дать согласие на брак, о чем и записала в своем дневнике. Правда, жениху истинную цену она знала. "Николай Дмитриевич Киселев теперь пойдет в люди, - записала она в "Дневнике" 25 сентября 1828 года. _ Его брат (Павел Дмитриевич) в большом фаворе. Да и он сам умен. Жаль только, что у него нет честных правил насчет женщин" [27]. Если последний недостаток и сближал, в глазах Анеты, Николая Киселева с Пушкиным, то первые два достоинства явно его перевешивали. Киселев явился в дом Олениных в день рождения А. А. Оленина, 22 ноября 1828 года. Анета готовилась к его визиту с осознанным женским кокетством: "Итак, чепчик надет к лицу, голубая шаль драпирована со вкусом на темном капоте с пуговками. Я сидела без всякого жеманства на диване и чувствовала, что была очень недурна.... Как он покраснел, а я еще хуже! Он подошел с замешательством и поздравил меня с выздоровлением папеньки. Я отвечала ему, немного смутившись" [28]. Николай Дмитриевич очень напоминал Анете Онегина, и ей очень хотелось верить, что он ее любит. Но концовка оказалась прозаичной, хотя ее не расстроила и не удивила. Несостоявшийся жених в конце концов отговорился тем, что "его имение в расстроенном положении и не позволяет ему помышлять о супружестве". "Но все равно! - записывает в "Дневнике" Анета. - Я ведь в него не влюблена и, по счастью, ни в кого. Просто люблю его общество и перестаю прочить его себе в женихи. Баста!". Это объяснение произошло в марте 1829 года, когда Пушкин уже не посещал дома Олениных и негостеприимного для него Приютина. Анета продолжала ездить по балам, попробовала обворожить своей любезностью Баратынского, а в это время ей подобрали нового жениха, П. Д. Дурново, человека с придворными связями, камергера и тайного советника, на смотрины к которому ее свозили под предлогом банального визита. Все это ничем, кроме взаимной неловкости, не закончилось. Наконец в мае 1829 года в доме Олениных появился граф Матвей Юрьевич Виельгорский (1794-1866), известный музыкант-любитель, брат Михаила Юрьевича Виельгорского, доброго приятеля Пушкина, талантливого композитора-самоучки и мецената. Он буквально очаровал Анну Оленину. Будучи готова вступить в брак без любви, она не мыслила себе лучшего выбора. "Он не красив, но лицо такое приятное, -записывает она в дневнике. - Все говорят, что это человек редких качеств. Он не слишком молод, но будет, несомненно, самым лучшим мужем. О, если бы Богу было угодно исполнить первую разумную идею, родившуюся, наконец, у меня" [29]. В Виельгорском было все, что ей хотелось бы обрести после стольких разочарований и в той горестной пустоте сердца, которая ее мучила: безупречная репутация, благородство, великодушие, незлобивость; ей казалось, что она без страха сможет доверить ему свою жизнь. Но судьба сулила иное. В дневнике Анна Оленина с горечью заметила, что Виельгорский совсем ее не увлечен, и, по-видимому, он воспользовался первой возможностью, чтобы исчезнуть с брачного горизонта. По каким-то одному ему ведомым причинам он страшился семейных уз. Первая его помолвка в 1820 году была расстроена якобы по причине его внезапной болезни. А вторая так и не состоялась. До конца жизни Матвей Юрьевич прожил холостяком в гостеприимном доме своего брата.
          Итак, разумная Анета Оленина, которая, казалось бы, знала, чего она хочет, желаемого не получила. Скорее всего о ее матримониальных неудачах судачили в гостиных, и какие-то слухи могли доноситься до Пушкина, уже не посещавшего их дом. Осенью 1828 года он покинул "свинский" Петербург с горечью, но не тая обиды, как это явствует из последних строк его прощального стихотворения "Город пышный, город бедный".
          В октябре Пушкин уехал погостить в тверские имения Вульфов, затем отправился в Москву, где вновь появился у Сестер Ушаковых. В это время он и начертал в их альбоме свой знаменитый Дон-Жуанский список, а на трех его альбомных рисунках угадываются черты Олениной. На одной картинке, где барышня с профилем Олениной протягивает руку мужчине в бакенбардах, в котором нетрудно узнать поэта, записано шутливое четверостишие:

Прочь, прочь отойди!
Какой беспокойный!
Прочь, прочь! Отвяжись,
Руки недостойный!

          Л. Майков, а вслед за ним Т. Цявловская полагали, что рисунок и стихи принадлежат Екатерине Николаевне Ушаковой. Она, естественно, ревновала. А Пушкин уже склонен был подшучивать над своей былой любовью:

За Netty сердцем я летаю
В Твери, в Москве -
И R и O позабываю
Для N и W.

          Последние буквы обозначают Анну Вульф, с которой поэт встретился в Малинниках, а две первые - А. Россет и А. Оленину. Великосветским знакомствам поэт демонстративно предпочитает провинциальные.
          В 1829 году Пушкин уже не встречался с Олениной. Он приезжал в Петербург ненадолго, в апреле 1829 года он сделал предложение Наталье Николаевне Гончаровой, а затем отправился на Кавказ.
          Воспоминание об Олениной вновь возникло у него в период работы над восьмой главой "Евгения Онегина", в декабре 1829 года. Т. Цявловская справедливо предполагала, что этому предшествовало какое-то столкновение, нанесенная обида или оскорбление (порой для самолюбивого поэта достаточно было и неосторожно сказанного слова). Иначе трудно объяснить черновые наброски Пушкина, где Оленина и ее семья изображены в столь карикатурном виде, с выраженной антипатией:

(Тут) Лиза была
Уж так (жеманна), так мила!
Так бестолкова, так писклива

(Что вся была в отца и мать)

          И далее:

Тут был отец ее пролаз
Нулек на ножках.

(Но дрожь Онегина взяла)
(Тут Лиза вошла)
Уж так горбата, так смела

Так неопрятна (писклива)
Что поневоле каждый гость
Предполагал (в ней ум и злость)

          По счастью, эти черновые наброски, где гаденькая Лиза для ясности именуется Лосевой, в печать не попали. Показательно, что, готовя поздравительные карточки для нового 1830 года, Пушкин фамилию Олениных из своего списка вычеркнул. Скорее всего до него дошли какие-то разговоры. Ведь даже в дневнике Анета высказывалась о поэте весьма нелицеприятно. В 1829 году, оставленная всеми своими женихами, она могла позволить себе весьма резкие и ироничные высказывания о мужчинах вообще и о Пушкине в частности. Всегда находятся доброжелатели, которые с удовольствием передают такого рода вещи. Т. Цявловская предполагала, что Оленина могла пооткровенничать с сестрами Ушаковыми, когда приезжала в Москву. Но, к сожалению, нет никаких подтверждений их знакомства и встреч. Впрочем, общих знакомых у Пушкина и Олениной было достаточно.
          О дальнейших встречах Пушкина с Олениной сведений нет, хотя они не могли не видеться в обществе в 1830-е годы. Но оба они изменились, и прошлое ушло невозвратно. В это время Анета Оленина сблизилась с сестрами Блудовыми, фрейлинами Антониной и Лидией, девушками образованными и серьезными, которые увлекались не столько балами, сколько всякого рода науками и благотворительностью. Анета считала, что эта дружба духовно ее возродила и показала ей тщету всех ее прежних исканий и искушений. Так она подошла к решающему перелому в своей жизни.
          В 1838 году умерла мать Анны Оленины, горячо ею любимая. Анна Алексеевна имела уже все основания считаться старой девой. Без Екатерины Марковны дом осиротел. А. А. Оленин так и не смог оправиться после это потери. По завещанию матери, Приютино было продано. Екатерина Марковна не без основания боялась, что после ее смерти идиллический приют, где протекло столько счастливых лет, будет понапрасну растравлять горе ее мужа. И. С. Крылов, верный друг семьи, сочинил ей надгробную эпитафию, высеченную на памятнике.
          Незамужняя дочь была предметом постоянных тревог А. А. Оленина. Он признавался, что умер бы спокойно, если бы увидел свою Анюту замужем. И в 1839 году ему удалось, наконец, просватать ее за полковника Федора Александровича Андро, отцом которого был известный граф А. Ф. Ланжерон, новороссийский генерал-губернатор, с которым Пушкин общался в Одессе. Свадьба состоялась в 1840 году, когда Анне Алексеевне было 32 года. У супругов Андро было четверо детей: сын и три дочери.
          Однополчанином мужа Анны Алексеевны оказался М. Ю. Лермонтов, который 11 августа 1839 года был приглашен вместе с Ф. Андро, тогда еще женихом, к ней на день рождения. Отмечали праздник уже не в Приютино, а в Петербурге, в доме, выходившем фасадами на Мойку. На память в альбоме Анны Алексеевны остались лермонтовские строки:

Ах! Анна Алексевна,
Какой счастливый день!
Судьба моя плачевна,
Я здесь стою как пень.
И что сказать не знаю,
А мне кричат: "Plus vite!"*
Я счастья вам желаю
Et je vous fйlicite**
______________________
*фр.: Быстрее!
** фр. : И я вас поздравляю.

          Супруги Андро постоянно жили с отцом Анны Алексеевны, А. А. Олениным, который умер в 1843 году. Затем Ф. Андро был направлен в Варшаву, где занимал государственные должности. Он умер в 1885 году, в возрасте 80 лет, и был похоронен в наследственном замке Ланжерон во Франции.
          Анне Алексеевне пришлось проверить на практике свои теории о семейном счастии, построенном не на любви, а на разумном взаимном уважении. Нельзя сказать, что ее опыт оказался удачным. Муж ее, человек крайне щепетильный и прямолинейный, старался всячески ограничить ее жизнь выполнением непосредственных обязанностей жены и матери. Он болезненно ревновал ее к прошлому, поэтому все девичьи альбомы и дневники Олениной, ее переписка с подругами были надежно запрятаны на чердаке, где хранились до самой смерти супруга.
           Анна Алексеевна долгие годы прожила в Варшаве, временами гостила в замке Ланжерон во Франции и на своей вилле в Австрии. Две ее дочери воспитывались в Париже. Но после смерти мужа она затосковала по России и уехала доживать в семьях своих младших детей, на большую родину: сначала к сыну в Волынскую губернию, а потом в тихое имение своей младшей дочери. С ней приехал и заветный сундук с архивом и всякого рода реликвиями, который она начала, наконец-то, без помех разбирать. Среди них - художественно оформленные бальные карточки с именами Пушкина, Вяземского и прочих кавалеров, приглашавших ее танцевать на давних петербургских балах, бесценные альбомы с автографами и рисунками всех тогдашних знаменитостей и ... даже ее крошечная ножка из бронзы, отлитая скульптором Гальбергом. Хранилась у потомков Анны Алексеевны и ее изящная рука, отлитая тем же скульптором, которую ее муж почему-то использовал как пресс-папье. Она до старости сохранила ясную память, любила в одиночестве гулять в соседнем сосновом лесу и все собиралась писать воспоминания, но так и не взялась за них всерьез, к великому сожалению. Незадолго до смерти она написала: "В кругу незабвенных наших современников: Карамзина, Блудова, Крылова, Гнедича, Пушкина, Вяземского, Брюллова, Батюшкова, Глинки, Мицкевича, Уткина, Щедрина и прочих - почерпала я все, что было в то время лучшего. Я собрала в памяти своей столь много великих и прекрасных воспоминаний, что в нынешнее время, когда глаза слабеют и слух изменяет, они являются для меня отрадою, и я спокойно с надеждой и верою думаю о близкой будущей жизни..." [30]. Умерла Анна Алексеевна в 1888 году, тоже в возрасте 80 лет. Похоронили ее, согласно ее воле, за стенами ближайшего женского монастыря на Волынщине, а ее бриллиантовым фрейлинским шифром украсили местную икону Божией Матери.

1.	Керн А. П. Воспоминания. Дневники. Переписка. М. 1989. С. 28.
2.	Дневник Annette. М. 1994. С. 72.
3.	Вересаев В. Пушкин в жизни. Т. 1-2. М. -Л. 1932. Т. 1. С. 209.
4.	Дневник Annette. С. 74.
5.	Там же.
6.	Там же. С. 75.
7.	Там же. С. 72-73.
8.	Там же.
9.	Там же. С. 73-74.
10.	Литературное наследство. Т. 58. М. 1952. С. 75.
11.	Там же. С. 78.
12.	Там же.
13.	Тимофеев Л. В. В кругу друзей и муз. Л. 1983. С. 171-172.
14.	Устимович П. М. Анна Алексеевна Андро/Русская старина. 1890. Т. 67. С. 398.
15.	Литературное наследство. Т. 58. С. 80.
16.	Дневник Annette. С. 58.
17.	Там же. С. 169.
18.	Там же. С. 104.
19.	Воспоминания Полины Анненковой. М. 1929. С. 106.
20.	Дневник Annette. С. 72.
21.	Там же. С. 62-63.
22.	Там же. С. 77.
23.	Там же. С. 91-92.
24.	Там же. С. 104.
25.	Там же. С. 106.
26.	Там же. С. 113.
27.	Там же. С. 114.
28.	Там же. С. 125-126.
29.	Там же. С. 141.
30.	Тимофеев Л. В. Указ. соч. С. 248.