оссия - страна очень больных людей.
          Давно ли мы получили всевозможные права и свободы, но уже от, казалось бы, совре-менных и мыслящих слышится: а нужна ли нам демократия? Все так плохо, несправедливо, права и свободы оказались на руку авантюристам, вплоть до воров в законе. Нет, никакая демократия у нас не получится. Более того, она нам и ни к чему...
          И, во-первых, хочется спросить обеспокоенных судьбами страны: а нужны ли были России татары, Иван Грозный, весь восемнадцатый век, Николаи Первый и Второй, Карл Маркс с его учением о классовой борьбе? Все это было очень плохо и доказательств не требует.
          И, во-вторых, заметить, что нету в России готовых жить честно. Семьдесят лет под коммунистами сделали из нас (всех без исключения!) негодяев, воров, лжецов. Ленин задачу перевоспитания народа ставил на второе место после задачи уничтожения буржуев и прочих эксплуататоров. И перевоспитали! Взять хотя бы самые распространенные поговорки, отражающие наш морально- нравственный уровень. "Не украдешь - не проживешь". "Умри ты сегодня, а я завтра". "Не имей сто рублей, не имей сто друзей, а имей наглую рожу". Где б я ни работал, в какой бы город или колхозно-совхозную местность ни приехал - в любом из этих углов нашей прекрасной страны могли родиться такие присказки.
          Когда человек освобождается из тюрьмы, в условиях долгожданной воли с ним может и обязательно случится всего-всего во много раз больше, чем это было в камере с решетками на окнах. Каких, собственно, радостей мог ждать освободившийся народ в истощенной до предела стране? Откуда вдруг могли появиться красота и изобилие - ну как там, где расцвела демократия?

Мама боится войны, а мне запрещено быть героем

          Посередине кухни стоит на двух табуретах корыто, на раскаленной докрасна плите в выварке, паруя и булькая, кипятится белье - мама затеяла стирку на целый день. А за окном начало весны: мокрый сарай и уборная, пропитанный водой старый снег, быстрый ручеек рядом с дорожкой от уборной и капли воды с крыши за оконным стеклом такие быстрые, что невозможно их рассмотреть. Лупаю вверх-вниз глазами, пытаясь проследить их полет от верха до падения - не успеваю, они быстрее моих глаз. Это надоедает, хочется во двор, но нельзя, я после болезни. Устав глядеть в окно, беру палку с веревочкой, завязанной на двух концах, надеваю это на себя как винтовку и начинаю маршировать по нашим двум комнаткам, во все горло распевая: "Пушки грохочут, танки гремят, а папа ухо-одит на фронт воевать…" "Перестань петь эту песню!" - кричит мама. Но я не унимаюсь. Тогда она срывает с меня мое ружье и выбрасывает в коридор. С минуту погоревав, я вставляю деревянную линейку в щель между досками пола, с её помощью начинаю стрелять бумажными шариками в кошку. И опять: "Пушки грохочут, танки гремят…" Мама хватает меня отвратительно мокрыми мыльными руками и довольно злобно бьет. Я плачу, но через некоторое время опять за свою войну: "Пушки грохочут, танки гремят, а папа ухо-одит на фронт воевать…" И вдруг поведение матери поражает в самое сердце. Она бросает свою работу, садится за стол у окна и горько-горько плачет. Я растерян, иду к ней, что-то спрашиваю, глажу по голове, влезаю на колени. "Война! Понимаешь, война скоро будет. Я так ее боюсь… Когда же это наконец кончится?"

А им надо было быть героями?

          Сейчас противостоят друг другу два взгляда на причину наших поражений в первые два года второй мировой. Старая: не были готовы к вероломному нападению и так далее. И версия Суворова: только к великой войне наша страна и готовилась все тридцатые годы, и агрессорами мы были не меньше немцев. Как бы соревнуясь с ними, успели захватить балтийские страны, часть Польши, часть Румынии, часть Финляндии, но напасть на главную помеху в стремлении к мировому господству, саму гитлеровскую Германию, первыми не успели. Я и всегда-то не пренебрегал рассказами бывших солдат о войне, а после чтения Суворова предпринял расспросы как бы по второму кругу. Да, примерно с мая 41-го к западным границам СССР стягивалось неслыханное количество войск и военной техники, солдат изводили ученьями до такой степени, что гимнастерки делались белыми и лопались от соли. И никто ничего не знал. Но не к обороне готовились, потому что даже обыкновенных окопов не рыли.
          И только одно место у Суворова слабо: почему все-таки не было встречного боя, почему армии разваливались почти без сопротивления. И здесь мне припомнились слезы матери. Это не были слезы только в ожидании беды. Это было нечто большее, накопленное. Ей было пять лет, когда началась первая мировая, то есть вторжение непонятного в жизнь простого человека (тем более ребенка). И это длилось почти непрерывно многие годы, а когда слегка прояснивалось и казалось, что должно кончиться, начиналось вновь и вновь. Ничего толком не знающие солдаты, в основном ровесники моей матери, непрестанно, денно и нощно томились мыслью о том, что же с ними сделают хозяева их судеб. Об ужасах так называемой финской кампании знали все. С людьми обращались как с убойной скотиной, по белым снежным полям гнали на верную смерть. Им, вовсе не воинам, а хлебопашцам, трудягам всевозможных предприятий, было очень страшно и меньше всего хотелось таким вот образом "протягивать руку помощи" кому бы то ни было. И о победах железных немцев тоже знали. О, немцы были страшнее каких-то до самого последнего времени малоизвестных финнов. Никого не вдохновлял бред политруков о чудесной миссии советского народа - освобождения от власти капитала мирового пролетариата. И как только враги решились перейти границу и загремели взрывы бомб и снарядов, наши армии превратились в скопища бегущих, - все это было очень уж слишком, многим показалось, что их собрали в огромную кучу с последней из безумных целей большевиков - погубить окончательно. Понадобилось два года поражений, чтобы наконец обозлиться и начать изгнание супостата.
          И пока от Сталинграда до Берлина шла война, родине потребовалось много настоящих героев, и они появились. Однако время их было коротким. Как только дело было сделано, действительно воевавших, почувствовавших свою мощь солдат эшелонами повезли в лагеря Урала, Сибири, где им пришлось работать и умирать рядом с ими же плененными немцами.

Героями послевоенные пацаны могли быть только отрицательными

          Жили-были два товарища. Начало их юности совпало со смертью Кобы Усатого. Один с детских лет хотел только писать и путешествовать (путешествовать, чтобы писать; и писать, чтобы путешествовать). Другой был с замечательной памятью, острым и быстрым умом. Очень симпатичный, открытый, он мог остановить посреди улицы совершенно незнакомого человека, рассказать ему какую-нибудь историю и попросить будто бы взаймы денег. Или грозно поманить пальцем дежурного милиционера, вручить двадцать пять копеек и послать в магазин за пачкой "Беломора". И ему давали, приносили. "Я бы запросто мог управлять государством",- не раз говорил он. Однако оба ненавидели коммунистов, а без красной книжки ни о какой карьере нельзя было и думать. Помыкавшись туда-сюда, друзья нашли шараш-монтаж, в котором, подделывая документы, можно было работать не чаще двух раз в месяц, пропадая в остальное время на шабашках - а брались (и получалось) они за всё - и веселились, веселились… Водка рекой лилась. А что ещё оставалось, если даже сапожный молоток считался средством производства и работать им ты мог только после вступления в какую-нибудь артель со множеством начальников, действующих под надзором парторга?
          В итоге получилось, что один из друзей смог показать себя во всем блеске, попав в лагеря, сделавшись там полновластным паханом - ясно, кем бы он стал, если б дожил до девяностых, но сердце не выдержало, умер в тридцать шесть. А второй прожил почти безвыездно в одном городе, ломая голову над одним и тем же вопросам: откуда мы, такие идиоты, взялись? - открывая открытое. Когда в 89-м состоялся первый выборный съезд Советов и вся страна сидела у телевизоров и смотрела, как на трибуну один за другим поднимаются и говорят шестидесятники, он в конце концов почувствовал себя будто на футбольном стадионе, когда выигрывает любимая команда: "А вот про это еще никто не сказал. Неужто никто не додумался?" И тут же на трибуну подымался очередной оратор и говорил недосказанное предыдущим оратором. Такой вот получился триумф целой жизни.

Наше сегодня - вчерашний день

          Нужна ли нам демократия?
          То есть нужны ли нам свобода и права?
          Когда Н.С. Хрущев ляпнул: "Нынешнее поколение будет жить при коммунизме!" - я стал задавать своим знакомым один и тот же вопрос: "А ты знаешь, что такое коммунизм?" Большинство равнодушно пожимало плечами или отсылало куда подальше, окончившие коммунистический всеобуч - институт марксизма-ленинизма, был такой - отвечали без запинки: "Бесклассовое общество". "Но это же чушь! Что это даст? И вообще, каким образом через двадцать лет в СССР исчезнут классы и группы всевозможных людей?" "Да выброси ты это все из головы", - отвечали мне досадливо. Я, однако, успокоиться не мог, купил три толстенных тома "Капитала", и, одолев первый из них, понял: коммунизм - научно организованное общество. Изумление мое было велико. Какое же мы научно организованное? Мы не научно организованное, а насильно образованное общество!
          Прогресс - истинная причина, по которой удалось заморочить сначала множество фактически ничем не заполненных человеческих коробок для мозгов, внушив веру в коммунизм, он же, прогресс, сделавшись при коммунистах ( вот ведь какая получилась штука: одних коммунистов, не считая множества придурков вокруг них, у нас было восемнадцать миллионов, а коммунизм как был призраком, так и остался), невозможным, стал причиной развала СССР.
          Окончательно глаза мои на коммунизм открылись так.
          Встречал с машиной жену после работы. Встречал целое лето. Потом наступила осень, ранние сумерки. В комнатах проектного института зажгли электричество. И что же в один вечер я вдруг увидел в окнах всего второго этажа, где была и комната моей жены? В каждой комнате на два больших окна, на противоположных от окон стенах - на всех без исключения! - висел портрет Ленина. Да это же религия!.. Он - Спаситель!
          Да, у нас была религия. Ленин в мавзолее сначала, десять заповедей строителя коммунизма, которые появились повсюду на стенах учреждений в конце системы, когда власть впала во всесторонний маразм - это ли не концы одной палки?
          Благополучие и несчастья как отдельных людей, так и народов - вопрос этический. Большинство людей на земном пространстве жило, живет и будет жить не своим умом. Регулярно являются разного рода мудрецы, герои, негодяи, увлекающие народные массы на новые пути. Огромная роль здесь принадлежит религиям, продолжительность которых зависит напрямую от содержащейся в ней этики. Ну что такое евангелие? Этика, этика, этика… Мусульманство, индийские религии - тож.
          В индийских - чтобы сохранить чистоту помыслов и души, надо полностью уйти от грязной действительности, фактически умереть. Бог "Корана" учит человека быть добрым и справедливым и грозит: смотри у меня, будь верным заповедям моим, иначе угодишь в ад. Это отношения местами господина с рабом, местами очень взрослого с очень маленьким и неразумным. Христианство мягче всех. В нем бог предстает учителем человека, объясняя последнему, что есть человечность. Но уже в восемнадцатом веке культ религий закончился культом науки и искусства. У нас это нашло очень даже горячее понимание, особенно литература развилась до уровня высочайшего. Да и то сказать, наши просторы как-то никогда не были местом для особой религиозности, тем более религиозного фанатизма. Неинтересно. Возникновение новой веры - коммунизма - обусловлено у нас именно этим подъемом науки и культуры с одной стороны и отчаянием ввергнутого в непонятную, абсолютно ненужную России (достаточно взглянуть на карту) первую мировую. А религия была выбрана наукообразная, будто бы очень современная (иначе б ничего не получилось) - марксизм, из которого практик Ленин и его последователи выбросили все "лишнее". "Кто не с нами, тот наш враг" - так они начали. И "Жертвуй собой ради Будущего, которое есть бесконечный Коммунизм" - так бубнили до конца, записав это в десяти своих заповедях, которые вывешены были везде, но никто никогда их не читал.
          В ХХ веке было три момента, когда людям Российской империи казалось, что пришло время погибать.
          Первый: когда наш абсолютизм (продолжаю настаивать на этом определении) настолько выродился и всем опротивел, что люди стали готовы на все. Только этим и можно объяснить то, что часть народа, далеко не худшая, подалась в большевики со всеми вытекающими отсюда последствиями, которых мало кто ждал и хотел.
          Второй - это бегство сталинских армий от немцев. Империя почти развалилась и только с помощью бесчисленных казней удалось удержаться от полного краха.
          Третий - распад Советской империи в два приема: сначала отвалилась внешняя часть - немцы, чехи, поляки… Затем распалось СССР - ядро.
          Во время всех этих событий основная часть народа теряла представление о смысле жизни, о собственной значимости. Еще совсем недавно, чтобы думать о себе хорошо, достаточно было думать о них - большевиках - плохо. Мы по-прежнему пытаемся думать о других плохо. Но... теперь этого мало, это уже не приносит облегчения: ведь теперь что-то можно делать, нужно делать… А что?

          Демократии нашей уже десяток лет. Сравнительно с первой, продержавшейся с февраля по октябрь семнадцатого, это очень большой срок. Но вон как запрыгали, словно их поджаривают, господа-товарищи сенаторы, главные счастливчики из сумевших воспользоваться возможностями-ошибками демократии. Демократия, то есть права и свободы - это не совсем то, что надо человеку. Они даются как бы для защиты каждому, чтобы, когда нанесут ему обиду, он мог хотя бы "качать" эти самые права. А вот дают ли они подлинно равные возможности, это вопрос...
          И еще. Зла вокруг очень много, потому что оно вдруг обнажилось, как обнажается морское дно во время отлива. Но Зло умеет изживать само себя. Это я давным-давно понял. Зло всегда ведь выступает под видом Добра. Иначе оно никогда не имело бы успеха. Потому что людям нужно только Добро - свобода, права. И хотим мы этого или нет, вопрос благодаря переменам теперь доведен до каждого, стоит ребром и обязательно разрешится.
          И… придет время, когда в годы Коммунизма будет так же трудно верить, как во Всемирный Потоп.