Евгений Ахмадулин, зав. кафедрой теории журналистики РГУ, доктор филологических наук

Демократическая печать и политическая цензура

азета "Донская речь" по праву считается одним из самых демократических провинциальных изданий России, функционировавших до революции 1905 - 1907 г.г. Будучи влиятельным изданием области войска Донского, газета имела широкое распространение в соседних областях и губерниях. Так, начальник Кубанской области Я.Д.Малама просил атамана Максимовича и ростовского отдельного цензора Богдановича "относительно ограничения свободы помещения на столбцах газет "Приазовский край" и "Донская речь" корреспонденций из вверенной мне области, затрагивающие распоряжения администрации, а также честь и доброе имя как отдельных лиц, так и целого общества...". ( )
Деятельность "Донской речи", ее журналистский состав, содержание и направленность публикаций довольно полно описаны в монографии Е.В. Ахмадулина и И.В. Ярового. (2) Однако многие архивные материалы по "Донской речи" не публиковались или публиковались частично.
Сам же метод рассмотрения истории газеты через призму цензурного ведомства и других силовых структур дает возможность увидеть не только и не столько историю одной газеты, сколько показать на ее примере механизм тотального контроля и слежки цензуры, департамента полиции, охранного отделения, местной администрации за каждым печатным органом.
С точки зрения цензуры газета первый год, очевидно, вела себя безупречно. Но в декабре 1887 г. из Петербурга последовало предписание войсковому наказному атаману о том, что в статье из села Новокубановка из Кубанской области "Письмо к односуму" (№ 142) газета обличает местного священника (л.3). Следующее недовольство цензурного ведомства вызвал фельетон "Письма из Урюпина", опубликованный в № 56 за 1889 г., в котором "вопреки утвержденной программе, допущены обсуждение и критика постановлений Усть-Медведицкого окружного суда и местного областного правления об установлении над расточителем-казаком опеки" (л.7). В 1894 г. атаман получил предписание из Главного управления по делам печати за статью в "Донской речи" (№ 113) "С задонских степей", сообщающую о бедственном положении сельских рабочих, собравшихся со всех концов России в задонской степи (л. 15).
По просьбе редактора "Донской речи" И.П. Попова войсковой наказной атаман ходатайствует перед министром внутренних дел И.Н. Дурново о расширении программы и ежедневном выпуске газеты. В начале 1895 г. такое разрешение было получено (л. 24).
В апреле 1896 г. И.П. Попов предпринимает попытку перевода "Донской речи" из Новочеркасска в Ростов. "Перенесение это является для меня крайне необходимым, - писал он в своем ходатайстве на имя начальника Главного управления по делам печати Феоктистова, - как ввиду ускорения печатания телеграмм, доставляемых в Новочеркасск через Ростов и обыкновенно запаздывающих, так и ввиду того, что в Ростове имеются типографии, снабженные большим количеством необходимых типографских принадлежностей и удовлетворяющих всем требованиям ежедневного издания, чего в Новочеркасске нет" (л. 34). Но получив такое разрешение, И.П. Попов отказался от перевода газеты в Ростов, ссылаясь на отдельные неудобства (л.л. 34, 59).
Член совета Главного управления по делам печати П.А Вакар на запрос министра внутренних дел и своего начальника управления дать сведения о направлении периодических изданий, наиболее влияющих на читающую публику, писал о "Донской речи" этого периода в своем заключении от 18 июля 1896 г. следующее:
"Донская речь", разрешенная в 1886 году к изданию в Новочеркасске 4 раза в неделю кандидату права, коллежскому секретарю И.П. Попову, с начала текущего года выходит ежедневно. Именуясь "ежедневною политическо-общественною и литературною газетою", "Донская речь" имеет весьма обширную программу.
... В начале издания газет подвергалась замечаниям в нарушении программы, а затем вызывала мои заявления тенденциозностью своих статей и заметок по предмету обличения местных властей, в особенности местных общественных деятелей в отделе "Фельетон" под заглавием "Мелкие наброски". Впрочем, в текущем году газета не вызывала замечаний в цензурном отношении".
В январе 1898 г. И.П. Попов с разрешения главного управления передает издание горному инженеру В.А. Отто (л.л. 76, 82). А уже 7 марта последовало распоряжение министра внутренних дел о приостановке издания "Донской речи" на два месяца на основании ст. 154 Устава о цензуре и печати (л.86).
Разъяснения по поводу приостановки "Донской речи" поступили к войсковому наказному атаману войска Донского 12 марта 1898 г. все от того же тайного советника П.А. Вакара из Главного управления по делам печати:
"Выходящая в Новочеркасске ежедневная газета "Донская речь" за последнее время, в особенности с переходом ее в собственность коллежского советника Отто (он же и редактор), стала нередко помещать статьи крайне предосудительного и тенденциозного содержания. Из числа этих статей особое внимание обращают на себя помещение в №№ 7, 13, 18, 26, 27, 34 и 35. Общий тон всех статей - отрицательное отношение к русской действительности. Существующие порядки в наших учебных заведениях подвергаются самому строгому осуждению со стороны одного из главных сотрудников газеты некоего Гранитова. Воспользовавшись лишь двумя фактами привлечения воспитанников учебных заведений (Ченстоховской гимназии и Архангельского духовного училища) к судебной ответственности, в первом случае за оскорбление действием инспектора гимназии г. Редно, а во втором - за кражу и продажу казенных пальто, г. Грантов с необычайной страстностью нападает на учебное начальство и на училищные порядки. Исключение из Ченстоховской гимназии воспитанника Дуника-Вансовича, ударившего инспектора по голове кушаком, и кроме того, позволившего постоянно нарушать гимназические правила (курение, разговоры во время уроков, дерзкие ответы на замечания учителей) Гранитов приравнивает к выдаче волчьего билета и явно недоброжелательно относится к решению суда, приговорившего Дуника-Вансовича к двухмесячному заключению. "Дело это, говорит автор, имеет все права на самое серьезное внимание со стороны общественного мнения. Оно подымает перед глазами всех повязку с одной из самых опасных ран, боль от которой мы все чувствуем, но видеть которую нам почти никогда не удается. Рана эта - устарелость воспитательно-педагогических приемов в наших учебных заведениях и некоторая ненормальность в постановке всего воспитательно-учебного процесса. Не выход из области только что констатированного факта, мы узнаем, что в наших гимназиях до сих пор практикуется безусловно вредное и давно устаревшее наказание: заточение детей в одиночное заключение, т.е. в карцер. Мы узнаем, что есть воспитатели, способные томить детей по 8 и даже 12 часов в карцере. Мы узнаем, что есть воспитатели, которые позволяют себе насмехаться над воспитанниками и, увы, дают им образцы таких крепких ругательств, как "осел". Но это все бледнеет перед той грубой силой, какая дана почему-то педагогическим советам гимназий: они, эти советы. Могут закрывать перед юношами двери сразу всех учебных заведений, обрекая его навсегда остаться недоучкою. Здесь есть что-то глубоко устаревшее, глубоко ненормальное и громко вопиющее к чувству справедливости. Наше законодательство в последнее время преследует тенденцию не наказывать, а направлять малолетних преступников. Педагогический совет, истинное призвание которого в том только и заключается, чтобы воспитывать детей и исправлять в них дурные наклонности, прибегает к грозному убийственном наказанию: он лишает юношу возможности получить образование. Несомненно, понятно, что юношу, позволяющего себе бить инспектора, чтобы даже этот инспектор и ругался не по-инспекторски, нельзя держать в гимназии. Но нельзя же закрывать перед ним двери всех учебных заведений, нельзя же давать в руки педагогам не соответствующую ни их званию, ни их целям, власть - награждать детей "волчьим билетом, налагая на всю дальнейшую жизнь их тяжелые, вечные оковы.
Ченстоховская гимназия, с ее воспитателями, ругающими детей "ослами" насмехающимися над детьми и сажающими на 12 часов в карцер - не представляет из себя редкого исключения. Возникает вопрос: куда отдать наших детей учиться? А?..." (3)
Далее высокопоставленный чиновник цензурного ведомства характеризует другие крамольные материалы "Донской речи":
"В № 34 в статье "Не убий" газета выступает против войны и скорбит о том, что "нет такого закона, нет такой религии, которые запретили бы государству убивать людей на войне". Пока люди не откажутся от войны, международные отношения будут регулировать жестоким законом жизни животных - борьбою за существование. Газета приводит пример Китая, который раздирают на части грабители.
Существующие цензурные порядки подвергаются огульному, дерзкому и страстному осуждению, вопреки ст. 97 Устава о цензуре и печати (№№ 7 и 35). Называя провинциальную русскую прессу "многострадальной", автор статьи говорит: "В прошлое время в глухих уголках нашего отечества пресса по своей судьбе напоминала судьбу крепостной крестьянки в стихах Некрасова "Повенчанной с рабом..." И это правда".
"Раб" - это тот боязливый, забитый сотрудник, тот корреспондент, который находится всецело во власти не только сильных людей, но и во власти обывательской массы". "Многое у нас дождалось не только закона, но и пересмотра закона, а печать, русская печать. Справедливо гордящаяся многими славными именами, вот уже 33 года... ждет для себя закон, довольствуясь горькою участью, сообразовываться с временными правилами, (4) из которых она выросла чуть ли не на второй же день после обнародования их".
"Еще более возмутительною, чем предыдущая статья, - писал далее в своем заявлении член совета Главного управления по делам печать П.А. Вакар, - и даже преступною является напечатанная в № 13 статья (фельетон), подписанный псевдонимом "Эс-Ха". Автор выступает в роли защитника новомальтузианизма. Он рекомендует пользоваться противозачаточными средствами, т.к. "гораздо лучше предотвратить появление на свет тех многих тысяч "лишних людей", которые теперь безвременно и после многих страданий погибают в бессильной борьбе с голодом, нищетой, антигигиенической обстановкой, чем мириться с наличным status quo при котором эти несчастные, без всякой со своей стороны вины. Устремляются безжалобно с поприща жизни под гнетом окружающих их социальных условий". Препятствовать против предупредительных мер размножения населения "значит в действительности предпочесть другие препятствия: увеличенную смертность, безбрачие, проституцию". (5)
Из этого документа видно, как пристально и дотошно отслеживали цензоры Главного управления по делам печати каждую газетную статью, как скрупулезно искали и находили нарушения Устава о цензуре и печати и какие подробные заявления писали для доклада министру внутренних дел.
Вскоре после вынужденного безмолвия редактор-издатель "донской речи" В.А. Отто добивается в Главном управлении назначения редактором газеты учителя, губернского секретаря А.И. Шепкалова (24 июня 1898 г.). Однако уже 31 октября 1898 г. газета распоряжением министра внутренних дел получает "высшую меру" наказания - приостанавливается на восемь месяцев. В цензурном обосновании приостановки газеты говорилось: "По возобновлении выхода в свет "Донская речь" вела себя сдержанно до конца минувшего сентября, когда злодейское преступление, совершенное анархистом Луккени дало повод газете познакомить читателей с оценкою преступления Луккени, высказанною в заграничной печати. Так, отмечается, что газета перепечатала из газеты "Socialist" (примечание: Газета "Socialist" - издание крайнего социалистического направления, к ввозу коей в Россию с соблюдением устава цензурных правил не делалось даже попыток). Газета называет Луккени "жертвою господствующего в наше время варварства", побудившего его путем кинжала добиваться устранения мнимых препятствий к достижению благополучия.
31 марта 1899 г. издание "Донской речи" полностью переходит в руки А.И. Шепкалова, а 25 октября того же года ему было разрешено перевести газету в Ростов-на-Дону. Первый номер ростовского издания "Донской речи" вышел 6 декабря 1899 г. Уже в январе из Главного управления пришло предписание за напечатание в № 3 "Донской речи" от 4 января 1900 г. без разрешения цензора статьи "Таганрогская летопись".
В 1900 г. Министерство внутренних дел выразило беспокойство о состоянии цензирования провинциальных газет. Главное управление по делам печати дает подробную справку, в которой в частности говорится, что "все подвергавшиеся просмотру в Главном управлении по делам печати периодические издания, без всякого отношения к их благонадежности, распределены ныне для наблюдения между наличными членами Совета и чинами канцелярии этого управления".
Далее приводится история формирования цензурного ведомства и осуществления контроля за провинциальными изданиями: "В 1864 г. при проектировании штатов установлений по делам печати, по отсутствию частных политико-литературных периодических изданий в большинстве губерний и областей, признавалось возможным поручить цензирование неофициальной части Губернских ведомостей чиновникам, состоявшим в распоряжении Губернаторов, с вознаграждением от 100 до 300 руб. в год. Впоследствие на этих же чиновников возложено цензирование и вновь возникающих частных периодических изданий. Этот порядок существовал до 1881 г. В этом же году, при значительном уже развитии частной периодической печати в губерниях, принявшей. Не смотря на предварительный просмотр губернских чиновников, оппозиционный оттенок, Государь император, по всеподданейшему докладу министра внутренних дел в 30 день сентября 1881 года, высочайше повелеть соизволил:
1) Освободить Губернские и Областные ведомости, как издания правительственные, от просмотра предварительной цензуры, с тем, чтобы они издавались под ответственностью губернского начальства.
2) Цензирование частных периодических изданий в губернских городах. В которых нет цензурных учреждений, возложить без производства особого вознаграждения на Вице-Губернаторов или на исправляющих эту должность, когда Вице-Губернаторы вступают в управление губернией.
3) Кредит, отпускаемый по смете министерства внутренних дел на расходы по цензированию губернских и Областных ведомостей и частных изданий в губернских городах, употребить на производство соответствующего содержания чиновникам, цензирующим газетные периодические издания в уездных городах и на выдачу вознаграждения лицам, рассматривающим издания на языках народов.
С того времени назначение чиновников для цензирования частных периодических изданий, выходящих в свет в больших уездных городах, каковы, например, Ростов-на-Дону и Екатеринбург, представлялось усмотрению Губернаторов, на которых и лежит главная ответственность за направление этих изданий".
На запрос Главного управления о назначенных цензорах, войсковой казачий атаман генерал-лейтенант Максимович 19 сентября 1900 г. ответил:
"... Выходящие в области войска Донского периодические издания цензируются: "Приазовский край", "Донская речь" и "Ростово-Нахичеванские на Дону новости" - младшим чиновником особых поручений областного Правления войска Донского надворным советником Ляборинским; "Ростовский на Дону листок объявлений" и "Южный телеграф" - Полицмейстером городов Ростова и Нахичевани на дону войсковым старшиною Лазаревым; "Таганрогский вестник", "Журнал Таганрогского сельскохозяйственного общества" и "Эстафет" - Полицмейстером г. Таганрога капитаном Джапаридзе".
Ростовские газеты цензировались в Ростове. Оплата цензорам собиралась вскладчину. Типографии Ростова сделали взнос на цензора в следующих размерах: Донского акционерного общества печатного и издательского дела - 80 руб., Абрамовича - 50, Гордона - 50, Фонштейн - 50, Корамни - 50, Тер-Абрамиана - 30, Эрберга - 50, Осадченко - 40, Славгородского - 50, Алексанова - 30.
Однако постоянные предписания Главного управления по поводу ростовских газет вынудили атамана перенести цензирование их в областную столицу - Новочеркасск.
В донесении от 9 декабря 1900 г. он сообщал, что "цензирование выходящих в г. Ростове на дону "Приазовского края", "Донской речи" и "Ростово-Нахичеванских на Дону новостей" возложено мною на столоначальника канцелярии войскового наказного атамана подъесаула Дементьева".
Тем временем правление акционерного общества печатного и издательского дела активно ходатайствуют об освобождении газеты "Приазовский край" от предварительной цензуры в связи с неудобством возить ежедневную газету на цензуру из Ростова в Новочеркасск. По этому поводу член Совета главного управления неоднократно докладывал своему начальству. Результатом этого было введение в Ростове-на-Дону должности отдельного цензора по внутренней цензуре. Для организации цензуры временно исполняющим обязанности цензора был назначен чиновник Московского цензурного комитета Венкстерн. 14 сентября 1902 г., передавая дела постоянному цензору Л.А. Богдановичу, Венкстерн написал подробный отчет в Главное управление по делам печати о состоянии ростовской прессы. Этот документ является настолько любопытным с точки зрения характеристики газет и цензорского творчества, что есть необходимость привести его полностью.
"Готовясь выехать из Ростова - на - Дону, о положении местной прессы имею честь донести следующее: в момент моего приезда здесь выходили в свет две ежедневные газеты - "Донская речь" и "Приазовский край". Пребывание лица, на обязанности коего лежало их цензирование, в Новочеркасске было сопряжено с большими неудобствами как в отношении внешних распорядков дела, так и в отношении контроля над газетным материалом. Гранки посылались цензору в 7 часов утра накануне выхода соответствующего нумера газеты. Все, что поступало в редакцию позднее этого часа и накоплялось в течении целого дня, печаталось без всякого присмотра. При такой постановке дела цензурному контролю подвергался только материал, заготовленный заранее и ни имеющий срочного характера, ни животрепещущего интереса. Все же остальное, как-то перепечатки из газет, местная хроника, хроника происшествий, злобы дня и проч. было предоставлено усмотрению редакций. Требования цензурного Устава относительно порядка делопроизводства исполнялись не совсем точно, билеты на выпуск выдавались не ежедневно, а за несколько дней сразу, при чем не подписанных гранок для сверки напечатанного с дозволенным, ни свидетельства типографии цензору не представлялись. Такое положение дела представляло газетам столь широкую свободу действий, какою не пользуются даже бесцензурные издания. Вследствие этого предъявленные мною требования показались представителям прессы чрезвычайно обременительными и вызвали с их стороны сильное неудовольствие, а вначале даже пассивное сопротивление, выражавшееся в том, что гранки присылались не сразу, а понемногу в течение целого дня до позднего вечера, текст набирался так небрежно, что в нем не оказывалось смысла, мелкие известия набирались на одной гранке по нескольку, так что удержать одни из них, оставив прочие, представлялось невозможным и т.п.
Опасаюсь, что упорядочить здешнюю прессу со стороны ее внутреннего содержания удастся не так легко и скоро. Обе вышеназванные газеты носят ярко-либеральную окраску. "Донской речью" фактически руководит секретарь редакции, присяжный поверенный Балабанов, еврей. "Приазовский край" находится всецело в руках армян. По направлению обе газеты между собой сходны, но существенно различаются в том, что "Донская речь" действует более открыто, что существенно облегчает для цензора борьбу с его направлением. "Приазовский край", напротив, старается маскировать свои тенденции, нередко облекает их в аллегорическую форму и проявляет чрезвычайную настойчивость при проведении в печать сенсационных известий, неудобных в цензурном отношении. В выборе тем обе газеты придерживаются обычной программы всех либеральных органов печати".
Третья ростовская газета "Южный телеграф", издаваемая и редактируемая армянином Алексановым, начала выходить в свет 25-го августа и никакого определенного направления пока не представляет. Из оригинального материала в ней нет ничего, кроме коротких фельетонов самого редактора на местные темы. Остальное место занимают перепечатки, в выборе которых никакой системы или тенденции не замечается. Газета эта не имеет ни материальных средств, ни подписчиков, ни сотрудников. Поэтому надо предполагать, что существование ее не будет продолжительно.
Периодические издания "Садовод", "Ведомости Нахичеванской городской думы" имеют специальные задачи и в цензурном отношении безразличны. Газеты "Ростовский - на - Дону листок объявлений" и Ростово-Нахичеванские - на - Дону новости" не выходят, первая с 26-го, а вторая - 29-го мая сего года. Вышепоименованными изданиями ограничивается печать города Ростова-на-Дону.
Дела сданы по описи исполняющему обязанности отдельного цензора по внутренней цензуре в Ростове-на-Дону Богдановичу, и завтра я выеду в Москву.
Исполняющий обязанности цензора Венкстерн".
Однако цензор не заметил более глубоких расхождений между газетами "Донская речь" и "Приазовский край". Если акционерное издание всячески поддерживало руководство Владикавказской железной, как главного заказчика своей типографии, то "Донская речь" столь же рьяно критиковала это руководство, отстаивая интересы рабочих этого самого крупного предприятия в Ростове-на -Дону. Не без влияния газеты в ноябре в Ростове вспыхнула знаменитая стачка, имевшая большой резонанс в России и за рубежом.
Отдельный цензор по внутренней цензуре Л.А. Богданович докладывал 4 декабря 1902 г. в Главное управление по делам печати:
"Начальник донского областного жандармского управления полковник Тихонович сказал мне, что управление Владикавказской железной дороги претендует на меня как на цензора, за то, что ряд статей, появившихся в "Донской речи" в октябре, имели возбуждающее влияние на рабочих дороги, вступивших в стачку 3 ноября. В статье А. Затрапезного "Бесхитростные речи" в № от 20 октября 1902 г. под начальником отдела Владикавказской железной дороги г. П. Подразумевается г. Пуйдак. Речь идет о произволе: когда служащие предположили поставить рукомойник, П. Увидел в этом вольномыслие и дерзость. Двое подавших идею уволились. В чем здесь вред? Мое прямое назначение - оградить общегосударственные интересы в печати, что же касается критики общественных учреждений и деятелей, то закон дает газете право на это и зачастую - как быть может и в данном случае, - она является доброй слугой государству, указывая слабые стороны и нежелательные явления. Нет слов, в период стачки такая статья была бы весьма неудобною, но 19 октября, когда она разрешалась к печати, не только я, но и управление дороги и жандармские власти не знали о том, готовится ли стачка".
Далее цензор сообщал, что в ноябре он узнал о стачке и принял меры, чтобы статьи о железной дороге вообще не появлялись. Затем мною была перепечатана в типографии Алексанова известная брошюра генерал-лейтенанта Е.В. Богдановича "Душевное слово русским рабочим" и в виде прибавления в газете "Южный телеграф" в числе 3000 экз. распространена была через полицию и г.г. фабричных инспекторов по всем фабрикам, заводам, мастерским. Брошюра эта если и не могла остановить стачку, благодаря агитаторам принявшую уже политическую окраску, то несомненно локализовала ее".
В следующем докладе министру внутренних дел ростовский цензор снова вынужден был оправдаться. Он сообщал, что местная администрация обвиняет его в мягкости, "вредном ведении дела", заявляя, что без его (цензора) администрация могла делать с печатью все что угодно. А он, мол, не запрещает обличительные статьи. "В "Донской речи", - писал он, - была помещена корреспонденция из Новочеркасска. Я не воспретил нелестного отзыва о пожарном Грандмейстере, которого видел в вахмистре с баками a la Скобелев. Оказалось, что так зовут в Новочеркасске полицмейстера. Я сделал надлежащее внушение редактору и автору. Автор г. Туркин ("Гранитов" - псевдоним) - состоит чиновником в Новочеркасске, известен как шантажист и человек нечестный..."
В донесении от 7 ноября 1903 г. Лев Богданович сообщал: "На минувшей недели ко мне явился г. полицмейстер г. Ростова и показал мне подпольного издания прокламации с некрологом некого И.И. Козина, судя по содержанию прокламации, деятельного члена революционной партии и, между прочим, стоявшего во главе стачки рабочих г. Ростова 1894 г., - причем г. Полицмейстер указал мне на то, что 26-го октября (на другой день после прокламации) в "Донской речи" была перепечатка из "Бакинских известий" и "Баку" хвалебного некролога умершего в г. Баку сотрудника этих газет, тоже Козина. "Донской речью" были еще ранее, 22 и 24-го октября напечатаны сомнительные некрологи и заметка "Памяти Козина" как бывшего сотрудника этой газеты, как то сделали в свое время "Баку" и "Бакинские известия", "Казбек", "Северный Кавказ", в редакциях которых тоже сотрудничал Козин. Мне хорошо было известно, что с апреля по август Козин сотрудничал в "Донской речи" и явился в город Ростов совершенно открыто, о чем не могла не знать полиция его разыскивающая.
Не могу не прибавить, это изменившееся было в апреле направление "Донской речи", очевидно, возвращается в старое русло и теперь, когда по поводу годовщины прошлогодних беспорядков даже ожидают волнений, направление газеты высказывается все резче. Сегодня же Полицмейстер явился ко мне с предупреждением, что в составе редакции "Донской речи", кроме г.г. Эйшискина и Нейфельда из старого состава входят и другие сотрудники. Этой же переменой направления объясняется и ряд попыток обличения местной администрации и появление без моего разрешения заметки о беспорядках в Нахичевани".
В главном управлении по делам печати 18 ноября 1903 г. было заслушано заключение члена Совета Н.И. Пантелеева по поводу некрологов, напечатанных в №№ 279 и 281 "Донской речи" 22 и 24 октября.
"Обращаясь к тексту некрологов, оказывается, что читая их безотносительно, чувствуется только выражение усиленной печали к утрате энергичного деятеля на поприще повременной провинциальной прессы, нигде не находившего покоя и неумевшего устроиться на определенном месте, а работавшего то там, то здесь. Поэтому некрологи не могли обратить особенного внимания цензуры.
Теперь же, когда деятельность противоправительственная Козина известна, то некоторые выражения некрологов невольно напрашиваются на особое внимание:
"Не окончив курса, он круто изменил русло своей жизни: преданный и страстный адепт осмысленного идеею существования...".
"Беды сыпались на многострадальную голову скитальца, то как отзвуки прошлого, то как результат настоящего..."
"Смерть, подкосившая его в 30 лет, - грустнейший финал нравственных и материальных терзаний, - мучительно ярко подчеркивает все неприглядность сумерек, просвет которых составлял страстную горячую мысль покойного" (№ 279).
"Это был маленький огонек, но светился в темноте ярко и смело...".
"Его иззябшее от холода жизни тело согревало собственное горячее сердце. Тепла хватило еще и на других...".
"Огонек срывался и блуждал по городам и весям..., несся в пространстве, вспыхивая то там, то здесь...".
"Когда там, где светился огонь, осталась тьма - еще ярче в памяти погасшее пламя". (№ 281)
"Он всю многострадальную жизнь посвятил на служение высшим идеалам, на служение меньшей братии...". "Обидная жизнь пролетария, который слишком горячо чувствовал свою солидарность с такими же обездоленными жизнью пролетариями". (№№ 283/ 284) -перепечатка из "Бакинских известий".
Что касается редакции газет, поместивших сочувственные статьи, то едва ли им была неизвестна деятельность покойного. В провинциальной периодической печати выдающиеся деятели её хорошо должно быть известны редакциям... Но это только мое предположение и утверждать его определенно я не берусь. Я не могу причислить "Донскую речь" к числу вредных изданий, с определенным направлением. Это одна из бойких южных газет, дающая читателям обильный, разнообразный материал и особенно из жизни местного края.
Что касается "обличений местной администрации", то это болезнь общая для всех провинциальных газет. Лекарство против таких обличений в руках местной цензуры".
Однако либеральный советник Н.И.Пантелеев ошибался в своей оценке "Донской речи" как издании безвредным. 20 апреля 1904г. директор департамента полиции сообщал в Главное управление по делам печати:
Уже в мае 1904 г. отдельный ростовский цензор Н.Мордарьев, сменивший на этом посту Л. Богдановича, докладывал в Главное управление:
"В последнее время на рассмотрение ростовской цензуры от редакции газеты "Донская речь" стали поступать корреспонденции из-за границы и фельетоны за подписью "Днестровский" весьма тенденциозного характера. Ни одной статьи этого автора не проходит без исключений, а три корреспонденции его подверглись полному запрещению. Смею полагать, что псевдоним "Днестровский" принадлежит именно политическому эмигранту Александру Машицкому". Охранка установила за сотрудниками "Донской речи" постоянную слежку.
В совершенно секретном донесении на имя директора департамента полиции начальник Донского охранного отделения писал 4 октября 1904г. (№ 1438) :
"Донской комитет РСДРП, подобно всем организациям этого рода для проведения в жизнь своей революционной пропаганды пользуется кроме нелегальных способов и всем, что только можно обратить на легальную почву. Наиболее благоприятным и наиболее успешным является периодическая повременная печать. Проникнув в какой-нибудь орган, революционная среда стремится всеми мерами создать из него благоприятное для своих целей направление, наполняя его почти исключительно всем, что так или иначе действует на чувственную сторону человека, возбуждает его ум, волнует кровь и, благодаря известному оттенку той или другой редакции, сообщения, относит все неудачи, несчастные случаи и пр. Чаще всего к несовершенству правительственной администрации. Такое направление Донскому комитету удалось придать издающееся в Ростове на Дону газете "Донская речь", путем последовательной замены сотрудников членами революционного комитета. К числу таких выдающихся сотрудников с революционными целями относятся: Александр Локерман, Яков Драбкин, Самуил Балабанов, Владимир Плесков и Александр Скрынников. На причастность этих лиц к числу членов Донского комитета существуют указания Департамента полиции, изложенные в присланных Департаментом агентурных сведениях, полученных летом 1902г. и записи от 30 апреля 1903г. за № 4071, кроме того, четверо первых успели уже зарекомендовать себя в революционной деятельности настолько, что им пришлось бежать за границу, укрываясь от ответственности, а последний, хотя и состоит в числе привлеченных в качестве обвиняемого за политические преступления, но находясь на свободе, продолжает свою службу в "Донской речи" и в "Донском комитете Российской социал-демократической рабочей партии" в качестве одного их выдающихся и конспиративнейших членов последнего.
Итак, указанные фамилии служат достаточным подтверждением того, что редакция "Донской речи" была именно гнездом революционной среды, очагом Донского революционного комитета и остается таковою в настоящее время, дух и направление этой газеты вряд ли требуют подтверждений. Стоит вспомнить перепечатки из бакинских газет о смерти Ивана Козина (донесение от 27 октября 1903г. за №803), этого героя-революционера, игравшего такую видную роль в беспорядках рабочих главных мастерских Владикавказской железной дороги в 1894 г. Перепечатки эти были приурочены к выпуску революционных воззваний местного комитета о том же Козине. Не служит ли это лучшим доказательством единства действий "Донской речи" с Донским революционным комитетом?…Я не могу не пожалеть, что момент ликвидации редакции "Донской речи" выпал в мое отсутствие, а у заступивших на мое место ротмистра Карпова и коллежского регистратора Воеводина не достало энергии одновременно включить в ликвидацию весь состав "Донской речи" с его сношениями, отмеченным наблюдением. Быть может, результат был бы еще сильнее…
Ротмистр Заварзин".
"Донская речь" еще целый год вела борьбу с цензурой, полицией и охранкой, активно освещая рабочие волнения, митинги, стачки. В деле имеются материалы о фактическом отказе газеты от цензуры. Ростовский градоначальник граф Пилар телеграфировал министру внутренних дел 22 октября 1905г.:
"22 октября, без представления цензору вышел номер "Донской речи" статьями бывших беспорядков, обливающими грязью казаков, полицию, администрацию. Повторение подобных статей вызовет страшные осложнения, которые предотвратить, при оскорбленном чувстве военных, не смогу".
Министр внутренних дел телеграфировал:
"В настоящее время возможно только судебное преследование через прокурора в порядке частного обвинения"
Наконец, по распоряжению местного временного генерал-губернатора полковника Макеева на основании объявленного в Ростове-на-Дону военного положения издание газеты "Донская речь" 16 декабря 1905г. было "приостановлено". Против газеты было возбуждено уголовное дело, которое слушалось в Новочеркасской судебной палате.