Всеволод Боянович, профессор кафедры истории журналистики Ростовского госуниверситета

Журналист Сергей Костриков во владикавказской газете "Терек" (1909-1917) и цензура печати

Сергей Миронович Костриков (псевдоним - Киров) принадлежал к числу тех журналистов, которые в своей деятельности проявляли твердость духа, целеустремленность, высокую политическую активность. Свои первые шаги на ниве журналистики он сделал в Сибири накануне и в годы первой русской революции. Вынужденный скрываться от полиции, которая напала на след участников подпольной томской типографии, Сергей Костриков весной 1909 года приехал из Иркутска во Владикавказ. Здесь в полную силу развернулась его журналистская деятельность. Киров становится штатным сотрудником газеты "Терек", на страницах которой в течение многих лет публикует многочисленные передовицы, фельетоны, памфлеты, корреспонденции, экономические обзоры, театральные рецензии, литературно-критические статьи.
          Предлагаемая статья посвящена работе С.М. Кирова в газете "Терек", которую он сумел использовать как трибуну для выступлений против "свинцовых мерзостей" российской действительности. С первых дней работы в провинциальной газете Киров понял, что ему предстоит испытать все превратности судьбы журналиста, не идущего на сделку с совестью. Он не мог и не хотел говорить "рабьим" языком. Его статьи отличались смелостью, прямотой, стремлением обличать, выносить приговор всему косному, подлому и беспринципному. Не удивительно поэтому, что многие статьи Сергея Мироновича подвергались цензурным преследованиям. Особенно громкое дело связано со статьей "Простота нравов" (1912). То было время, когда наблюдался рост революционных настроений в массах. Статья "Простота нравов" вызвала у местных властей бурю негодования, попытку "разделаться" не только с сотрудником, но и с редактором газеты.
          На четвертый день после опубликования статьи младший помощник начальника Терской области, наказной атаман Терского казачьего войска доносил прокурору Владикавказского окружного суда: "Препровождая при сем № 4455 газеты "Терек" от 3-го сего ноября, прошу о привлечении редактора названной газеты Сергея Казарова и сотрудника С. Кирова к уголовной ответственности… за напечатание в названной газете статьи "Простота нравов", заключающей в себе заведомо ложные сведения о деятельности 4-й Государственной Думы, возбуждающей в населении враждебное отношение к названному высшему народному представительному учреждению Империи" [1]. Донесения следовали одно за другим. В одном из них тот же атаман отмечал: "…содержание помещенной статьи не оставляет сомнений в направлении дела. Вся статья составлена крайне тенденциозно и направлена явно к возбуждению умов населения в ущерб государственной безопасности. Посему преследование виновных в выпуске статьи в порядке уголовном совершенно правильно" [2].
          Весь тираж номера был конфискован, вызовы к следователю приняли угрожающий характер. Не сдобровать бы Кирову, если бы не амнистия по случаю 300-летия дома Романовых, она и спасла автора статьи от тюрьмы. С неменьшей смелостью и остротой писал Киров и в самом начале своей деятельности в "Тереке". В воспоминаниях М.Ф. Свиридова о Кирове [3] приводится следующий факт: осенью 1909 года, то есть в первые же месяцы сотрудничества С.М. Кирова в "Тереке", была напечатана статья "Черные вороны", в которой он со всей правдивостью и резкостью критиковал произвол царского правительства в годы реакции после первой русской революции. Статья вызвала бурный отклик. По приказу Флейшера, генерал-губернатора Терской области, газета "Терек" была оштрафована на 500 рублей.
          В годы революционного подъема сила публицистических ударов Кирова возросла. За такие статьи, как "Ликвидация стачек", "Начало конца", "Тревога в Китае", "14 часов труда", "В военном мире", "Еще Панама" и др., газета подвергалась денежным штрафам, конфискации; ей угрожали закрытием. Ревностные царские чиновники из цензурного ведомства терроризировали работников "Терека", выискивали малейшие погрешности в их статьях; держали редактора-издателя С.И. Казарова в вечном страхе за судьбу издания.
          Казалось бы, хозяину газеты проще простого освободиться от опасных работников, но он этого не сделал. Как всякий предприниматель, он искал выгоду. А такие журналисты, как С.М. Киров, А.Т. Солодов привлекали читателей. Тираж газеты возрастал. И редактор-издатель смиренно переносил все невзгоды. Ему выгоднее было платить штрафы, чем издавать убыточную газету, которой бы она стала, лишившись прогрессивных журналистов.
          С другой стороны, не следует думать, что придирки к кировским статьям не вызывали у Казарова, как издателя газеты, чувства самосохранения. Он, как мог, проявлял бдительность, ограждал газету от статей, неугодных цензуре. Да и сам Киров, естественно, предпринимал все меры к тому, чтобы не попасть в лапы цензоров. Ему приходилось во многих случаях подчиняться всевозможным циркулярам, распоряжениям, действовать в обход цензуры, писать "эзоповым" языком. Это была упорная, систематическая борьба за право обладать настоящей свободой слова.
          Не все выдерживали этот бой. Трагически сложилась судьба Александра Солодова, с которым Киров был в дружеских отношениях. Преследуемый за статью "Смех и слезы", он покончил жизнь самоубийством. Некролог, написанный Кировым, - ("Вместо венка", "Терек", 30 апреля 1914 г.), - свидетельство глубокого уважения к покойному, как к талантливому и честному журналисту, не выдержавшему травли и гонений.
          Значительное место в публицистической практике С.М. Кирова занимала тема печати, разработка которой давала обильный материал для разоблачения идеологических диверсантов из желтой прессы.
          Можно насчитать десятки статей, непосредственно посвященных печати ("К "свободе" печати", "Националисты и печать", "Рассыпанный проект", "Улита едет", "Красный жест", "После мрака"). Во многих других статьях эта тема, не являясь главной, ведущей, получает, однако, довольно предметное освещение. Иногда эти "дополнительные картинки" являются весьма выразительной иллюстрацией продажности реакционных официозов, реакционных деятелей, реакционных партий. Показательна в этом отношении статья "Подарок Маркову в 12.000 рублей" [4], направленная против особенно откровенных действий правых, использующих печать в своих партийных целях. "Как бы ни относиться к нашим отечественным поборникам реакции, но в настойчивости и беззастенчивости им никто не может отказать", - так начинает свою статью Киров. И этими недвусмысленными словами первой же фразы автор заявляет о своем резко отрицательном отношении к поборникам реакции, ставит водораздел между собой и "ними".
          А далее излагается суть дела. В чем она состоит? Киров, используя хронику столичных газет, пересказывает сообщение о том, как Марков (второй) добивался от губернского земского собрания субсидии на издание газеты "Курская быль". Призывы Маркова поддерживать этот орган звучали требовательно. Он сказал, обращаясь к гласным: "Революция близка. Не пройдет и двух лет, как повторится 1905 год. И в такое время вы хотите отказать в помощи врагам революции?!". Не без злой иронии Киров замечает, что возражать против такой аргументации никто из гласных не решился: "Подавляющее большинство наспех поверило, что революция действительно близка и чтобы предотвратить ее, нужно подарить Маркову 12 тысяч рублей…
          На этом, собственно, пересказ заканчивается. Отталкиваясь от сообщенных фактов, автор приступает к собственным рассуждениям. Они-то и представляют квинтэссенцию статьи. Прежде всего Киров утверждает, что 12 тысяч рублей нужны Маркову для того, чтобы "он мог продолжить издание узко-партийной газеты, извращающей факты и неправильно освещающей местную жизнь". Это - первый удар. Удар по Маркову и его дезориентирующей общественное мнение газете. Второй удар Киров наносит по земству, которое за 8 лет отпустило на нужды лживой губернской газеты 96 тысяч рублей народных денег…
          Зло высмеивает и столичную газету "Россия" - орган Министерства внутренних дел. Полицейско-черносотенный характер ее глубоко возмущал демократического читателя. В статье "Второе раскрепощение" ("Терек" от 1 августа 1912 г., № 4380) Киров разоблачал официальную "Россию", не перестающую петь дифирамбы тем благодеяниям, которые якобы воспоследовали в результате закона 14-го июля. Киров отмечает отличительную особенность официальной и полуофициальной мысли, заключающейся в "преждевременном увенчивании себя лаврами". И снова колкая фраза в адрес реакционных борзописцев: "На то и созданы казенные и полуказенные перья, чтобы авансом, по интуиции, уметь предвосхитить благой результат всякого, хотя бы и проблематического мероприятия".
          Широко известна оценка, которую дал суворинской газете "Новое время" В.И. Ленин. Он назвал ее "продажной", а Суворина - "самодовольным и бесстыдным хвалителем буржуазии". И еще: "Новое время" Суворина - образец бойкой торговли "на вынос и распивочно". Здесь торгуют всем, начиная от политических убеждений и кончая порнографическими объявлениями". В статье-рецензии "Капитализм и печать", опубликованной В.И. Лениным в марте 1914 г., "Новое время" и подобные ей газеты получают очередной удар: "Воры, публичные мужчины, продажные писатели, продажные газеты. Это - наша "большая пресса". Бесстыдная наглость крепостников, обнимающаяся впотьмах с бесстыдной продажностью буржуазии..."[5].
          С.М. Киров не остался в стороне от политически важного дела "нововременства". 8 мая 1914 г. в "Тереке" появляется его статья "Легковерие" "Нового времени", в которой он высмеивает эту газету за лживость, сенсационность: "Да и зачем в конце концов преследовать нововременцам истину, когда гораздо более хлебной является клевета и ложь. И лгут в "Новом времени" действительно добросовестно". Слово "Легковерие" в заголовке статьи взято в кавычки. Это сделано неспроста. Кавычки подчеркивают авторскую мысль о том, что никакое это не легковерие, а глубоко продуманная тактическая и стратегическая линия продажной газеты.
          Беспощадно высмеивает Киров славословие, заискивание, пресмыкательство, лживость - глубоко отвратительные черты журналистов, отдавших свое перо на услужение капиталу. В фельетоне "Плевелы" он изобличает редактора "Нового времени" Суворина и его сотрудников Снесарева и Табурно. В острых сатирических тонах даны характеристики черносотенных журналистов из газеты "Россия" в другом фельетоне "Блюстители порядка".
          Многочисленные факты, которые Киров использует в своих статьях и фельетонах, нужны ему для того, чтобы высказать свое мнение и подвести читателя к правильной оценке общественно-политических явлений русской действительности. В большой статье "Около одного места", подводящей итоги истекшего 1913 года, Киров несколько раз подчеркивает, что люди разных положений и знаний, самых разнообразных профессий и политических взглядов повторяют одно - "историческую дату 17 октября", то есть тот день, когда царь, напуганный ростом революции, издал манифест, провозглашающий свободу слова, собраний, организации обществ и союзов, неприкосновенность личности. А исторический день 17 октября "уходит все дальше и дальше, скрываясь за мутными облаками современности…", - пишет Киров. Он делает вывод: "Восемь лет мы бьемся около одного места, возле нашей конституции, и ничего у нас из этого не выходит". Не ясно ли, что хотел сказать автор: манифест царя - обман народа.
          В этой же статье Киров приводит весьма симптоматический факт: за 9 месяцев 1913 года, по сведениям "Русского слова", на периодические издания было наложено 275 штрафов на общую сумму 107125 рублей. Среди ряда столичных газет Петербурга и Москвы упоминается и большевистская "Правда", десять раз подвергавшаяся штрафам.
          Автор вынужден прийти к огорчительному заключению: "общественное мнение сдавлено в своем проявлении", печать при сложившихся обстоятельствах - "не совсем надежный помощник". Законопроект о печати - одно из порождений 17 октября 1905 года. О всех перипетиях обсуждения реформы, о всех поправках, выносимых в первоначальный проект, Киров исправно сообщал читателям "Терека". Он давал понять, что обещанные свободы - фикция, блеф, что нужно продолжать борьбу за подлинную "возможность проявления общественной мысли". Вот, что писал Киров в мае 1912 г. в статье "Рассыпанный проект": "Время от времени проект бывал уже на пороге в Государственную Думу, но, благодаря превратности судеб, вновь скрывался в тайниках канцелярии для новых поправок и видоизменений. Министр внутренних дел Макаров, как сообщают газеты, признал реформу закона о печати несвоевременной, и набор проекта пришлось рассыпать…"
          Через два года в статье "К "свободе" печати" (слово "свобода" Киров берет в кавычки) та же мысль о волоките и бесперспективности заседаний думской комиссии. Правые депутаты Думы, именовавшие себя националистами, ополчились на печать за критику их депутатской деятельности. Наглость националистов, требовавших от газет не предавать гласности их ошибки в думской работе, заслужила резкого осуждения, и Киров живо отреагировал на вылазки врагов истинной демократии. Он писал в статье "Националисты и печать": "В самом деле, если депутаты боятся гласности, то куда же идти дальше в смысле нашей гражданственности? Как можно при таком составе парламента поднимать вопрос о положении русской прессы, как можно при таких условиях заикаться о безответственности депутатов за речи, произносимые ими по долгу и совести, если поведение отдельных думских групп не может быть освещено в печати? Идейная примитивность обидевшихся националистов обнаружилась в данном случае до последней крайности…"
           С приближением первой мировой войны цензурные гонения на прогрессивную печать усилились. Рабочая печать была разгромлена накануне войны. В день опубликования манифеста о войне (20 июля 1914 года) правительство ввело для всей прессы военную цензуру, строго следившую за тем, чтобы в печать не проникали какие-либо сведения о рабочих и крестьянских волнениях, о пораженческих настроениях на фронте. Писать в газету стало сложно. Работник печати, если он не был заражен шовинистическим угаром, испытывал невероятные трудности в своей журналистской практике. Мы располагаем интересным литературным документом. Принадлежит он перу А.С. Серафимовича: "Представитель печати для власти всегда был бельмом в глазу. Представитель же печати в теперешнюю войну - это пария, существо, которое надо искоренять всеми мерами, всеми средствами. И искореняли… Железная рука цензуры легла на всю печать, придавив и обезличив, в лучшем случае заставив молчать, в худшем - печать просто стала лгать, убаюкивая и усыпляя. За гомерическими криками "ура" ничего не было слышно и видно из того, что творилось в действительности…"[6]. Приведенный фрагмент, написанный Серафимовичем не для печати, а для себя, в свою записную книжку, отражает сокровенные мысли писателя. Так думали очень многие. Так думал и С.М. Киров. Выше мы писали об отношении его к буржуазной печати в предвоенные годы. Оно было остро критическим.
          Писать об отечественных газетах, журналах и журналистах вообще не было никакого смысла. Эта тема не подлежала обсуждению, она была, по сути, запретной. Правда, в конце 1915 г. в печати появляются сообщения из "авторитетных источников" о том, что в отношении повременной печати проектируется восстановить предварительную цензуру.
          "Авторитетным источником" является "Новое время", над которым Киров открыто смеется: "Всем известно, что "Новое время" обладает особенно тонкой способностью слышать то, что для обыкновенных смертных совершенно недоступно. "Новое время" всегда первое узнает о всяком шорохе в сферах, особенно, если этот шорох знаменует собою говор, - выражаясь военным языком, - направо кругом, то есть поворот назад".
          Отношение С.М. Кирова ко всем этим слухам явно пренебрежительное. Один заголовок его статьи чего стоит: "Кому-то скучно"! Он без обиняков подчеркивает несерьезность предпринимаемого дела, развлекательный характер затеи. Примечательной является статья "Мифология", опубликованная в феврале 1916 г. В ней подвергается осуждению американский капитал, разжиревший на ужасном европейском пожаре: "Тучные американские капиталы с большим вожделением ожидают окончания войны. Напитавшись вдосталь за время мировых потрясений, они не замедлят оставить свой материк, как только прекратится мировой пожар". И американцы внимательно идут и исследуют пути грядущего движения своих долларов: не забывают они и Россию. Присылают своих ученых для изучения экономического положения России, ее природных богатств, "которые могут быть использованы в интересах этого самого доллара". А что предпринимают американские газеты, американские журналисты? Они старательно занимаются "мифологией". Они "рекламируют" Россию. Киров от души смеется над одним из таких журналистов по фамилии Блайт, который был в России восемь первых месяцев войны… и, ни слова не зная по-русски, писал весьма смело и уверенно о русской жизни, как и "подобает истинному американцу". Дезинформация американского журналиста не содержит, пожалуй, особенной политической окраски; факты, извращенные Блайтом, социально малозначащи. И все-таки Киров возмущен недобросовестностью корреспондента, занимающегося "мифологией", фальсификацией жизни, нравов, быта в России. Он называет все это "лучшей иллюстрацией клеветы в печати".
          Можно заметить у Кирова использование материалов из зарубежной печати и в положительном плане. Ссылаясь на немецкие газеты, на социалистическую прессу, Киров в статьях "Социалисты и война", "В германии" и других дает очень важную в политическом отношении информацию о германских социалистах, которые "покорно встали в ряды армий, забыв все свои прежние демократические стремления", о международной социалистической конференции в Циммервальде, о выступлении Либкнехта в рейхстаге, о депутации немецких женщин, требующих прекращения войны.
          Большой интерес представляет статья "После мрака", написанная 9 марта 1917 г. Ее тема - "свобода" слова и печати. В течение многих лет работы в "Тереке" Киров не обращался к вопросу, волновавшему общественность. В статьях, посвященных состоянию печати в России ("К "свободе" печати", "Национализм и печать", "Рассыпанный проект" и другие), были и смелые мысли, и суровые выражения, но все это писалось в конечном счете в пределах дозволенного цензурой. Иногда, правда, удавалось обойти расставленные рогатки, и резкая, разоблачающая статья появлялась в печати. Работники цензурного ведомства спохватывались и обрушивали репрессии на "провинившихся". Киров был в числе тех, кто испытал все строгости цензурного гнета. Был он и под судебным следствием, подвергался денежным штрафам, испытал тюремную "отсидку".
          Не удивительно поэтому, что сразу же после февральской революции Киров вернулся к теме, которую теперь мог раскрыть значительно полнее и свободнее. Вот, например, как характеризует Киров условия, в которых приходилось работать прогрессивным журналистам: "Писать в газетах в наших старых условиях - значило не только уметь ходить между Сциллой и Харибдой, но и быть тренированным в искусстве предвидеть всяческие рифы и прочие неожиданности, происхождение которых было совершенно метафизического характера…"
          В качестве сдерживающего начала, указывается далее в статье, журналистам преподносились всевозможные обязательные постановления, усмотрения, уложения и тому подобное. Ограничения, запретные темы - явление обыденное. Киров приводит любопытные факты: в последнее время за одно слово "Распутин" можно было поплатиться всем изданием. Газетный разговор об устройстве армии стоил на худой конец три тысячи рублей, а сделать замечание министру - значило быть готовым отправиться в Нарым… Статья "После мрака" дает почувствовать современному читателю, какую тяжесть испытала на себе повременная русская печать, какими обременительными путами были скованы те, кто хотел говорить правду просыпавшемуся народу. "Прошлое кажется такой мглой, сквозь которую ничего не видно", - эта заключительная фраза статьи, как и все ее содержание, объясняет со всей точностью и полнотой отношение Кирова к самодержавию, к тому омерзительному порядку, который господствовал в царской цензуре.

1.	Республиканский Северо-Осетинский музей С.М. Кирова и Г.К. Орджоникидзе. Ф.1, оп.3, д.1
2.	Цитирую по статье Е. Кричиной "Киров - журналист", "Социалистическая Осетия", 22 марта 1962 г.
3.	Северо-Осетинский музей С.М. Кирова и Г.К. Орджоникидзе, ф.1, оп.1, д.18; машинописный текст, л. 1-11.
4.	"Терек" №4790 от 25.12.1912 г.
5.	В.И. Ленин, изд. 4-е, т.20, стр. 143-146
6.	ЦГАЛИ, фонд 457, сд.хр. 54, оп.1, лист 21.