наю, что по-научному это называется "ассимиляция", но интересно поиграть словом: как бы представить, что сначала было сотворение, а растворение будто бы антоним... сотворение - растворение... очарование - разочарование...
          Итак, сначала жили мы в Тбилиси (в то время столица ГССР). "Мы" в смысле русские. Как уживались? Вовсе и не уживались - просто жили. Большинство из нас - местных во втором, в третьем поколении - в той или иной степени владели грузинским. В принципе, две-три фразы уже шли в зачет, располагая к вам грузин.
          С языком входила и культура, от бытовавших привычек, манеры говорить, кулинарных пристрастий до предметов негабаритных: всего, что улеглось уже бесконтрольно, прямо в подкорку - того, к чему можно клеить умные бирки типа "менталитет", "архетипы"... А вообще-то, в большое слово "культура" можно запихать столько смысла, что потеряется всякий смысл - так что опустим подпункты. Итак, с языком входила и культура - входила, располагалась, обживала извилины.
          Что? Вы собираетесь грустно улыбнуться? Считаете - там мы ассимилировали, утратили нечто исконное? О нет! Русское хранилось надежно. Более того, расцветало иногда так пышно, как не везде, я уверен, на Советской Руси.
          Еще вопрос - кто кого и насколько ассимилировал. Деревенские грузины, помнится, подтрунивали над тбилисскими, мешавшими в свою речь огромные порции русских слов или забывшими, как по-грузински называется вилка.
          Ассимиляция со всеми ее тяготами - то ли предродовыми схватками, то ли предсмертными судорогами - ожидала нас здесь, в России. Маленький нюансик: ведь за невозможностью непосредственно наблюдать и осязать Родину мы сами лепили ее портрет как мозаику: параграфы из учебников по истории... романы Толстого... "ой, мороз, мороз"... Портрет получался и вправду прекрасный. За спиной стояла светлая и сильная... многострадальная, но непобедимая Родина-мать. Разочарование сокрушило при первом же свидании: мать оказалась грязной, сильно пьющей и злой.
          (Долго изживал привычку краснеть при матерящейся девушке... Но ладно, ладно, это мелочи. А вот: я, например, до самого Переезда был уверен - пусть, мол, всё сказки от КПСС, пусть, но в России, конечно, как нигде, жива память, гордая память о Войне... У меня и дед и бабушка воевали... Приехал - а тут свастики на стенах, у районных недорослей татуировки на плечах "Got mit uns"...)
          Ах, как больно бомбили наши головы обломки гибнущих иллюзий! А там, за спиной, по ту сторону рубиконов? Там тоже не родина, уже чужбина. Там мы уже "русо туристо" и почему-то оккупанты... Здесь остановимся, вздохнем... Нет, злости нет. Обида? Да, пожалуй. Нечто схожее с обидой на любимую когда-то, но предавшую женщину... нормальные люди, окружавшие нас там, так и остались нормальными. Все дело в том лишь, что нормальные люди - порода нежная, пугливая. И в сумерках истории приходит время других - сумеречных людей.
          Не всё, всё... Очереди сначала в грузинских, потом в российских инстанциях, проданные за бесценок квартиры, изматывающий стук колес…. Всё, приехали.
          В подобном тексте, видимо, уместна фраза, начинающаяся как-нибудь "история знает немало примеров" - и дальше со словами "этнос", "поглощение", "завоеватели" и "завоеванные"... хуннов с китайцами припомнить, что ли... Н-да, скифы мы, азиаты мы, конечно, но речь немного о другом. А именно о том, как из мозгов, наполненных причудливым сплавом двух культур, выплавляются оба компонента. Сотворенные некогда по прихоти Созданного Волей Народов - растворяемся бесследно. Судите сами.
          Грузинское как-то отторгается, просто забывается... (То и дело порхнет над семейным застольем печальное: "ну что, опять без тоста... за будем здоровы...") Да и какой резон нам держаться за это? Все в прошлом, в прошлом. В прошлой жизни.
          А русское наше - тоже не то, не совсем. Уж сколько лет прошло, а отечество по-прежнему цепко заглядывает в лицо, чутко уловив нездешнее:
          - А что у тебя за акцент? - ностальгические верлибры обрывает коротким "Ну и сидели бы там!", возмущенно удивляется нежеланию проклинать их, "черножопых". Так что, наше русское тоже подлежит подправке, переделке... хм... зачистке. О`кей, мать ё так - растворяемся, но в чем? что - вместо?.. Лимоновщина-макашовщина на каждом шагу. Водка по любому поводу. "Зёма, ну ты, блин, даешь..." "Особенности национальной охоты" как новая "энциклопедия русской жизни". Зоологическая ксенофобия (отсылаю к Набокову с его зоорландией - не оттуда ли ты родом, зёма?) В общем, вживание в русское почему-то напоминает деградацию... извините...
          Лично для меня, кстати, все начиналось с моих долгих требований не употреблять в обращении ко мне этой присказки "многоточие твою мать". Знаете, что отвечали? "Это у вас там в чучмекии из-за этого морды бьют. А у нас так принято".
          (Понимаю, понимаю: она многослойна, эта сегодняшняя русская культура. И помимо диалогов малолеток у зассанного подъезда где-то должны быть слои другие, пахнущие иначе, звучащие иначе. Где-то - да. Надо тебе - ищи. Но суть останется проста: тебе все равно придется ходить этим подъездом мимо этих самых малолеток. Суть в среднем уровне, в количестве воспитанности на единицу площади).
          И вот я начинаю ностальгировать. Найдя свободные уши, рассказываю, рассказываю... порою наводя такую розовую ретушь, что начинает расплываться взгляд... "А че тогда приехал?" Я привык. На это я уже не отвечаю. Видимо, надо было ехать в Кот-Дивуар - там бы не спрашивали.
          Но потом еду в Тбилиси, хожу, ошарашенный, вдоль нищеты, меня арестовывают какие-то инкогнито в штатском - но это другая, другая история - я возвращаюсь, напуганный... И больше нет - хрустальной сказки... милого мира, окончательно скорчившего гримасу чужбины... У настоящего всегда найдется деготь для меда минувшего.
          И оттуда я привез их, исполненных серых тонов безнадеги.
          ...Гнутая старушка, карикатурно коверкая грузинские слова, пытается спросить у продавщицы, что такое вот эти большие печенья, указывая на шакар-лукум, который та мне взвешивает... (В той самой, в той самой кондитерской, в которой мне покупали пирожные бабушка и мама...) Я заговариваю со старушкой по-русски - она пугается... пугается...
          ...Нищие перед православной церквушкой, переругивающиеся из-за того, чья очередь забирать одежду, буде ее кто-нибудь подаст.
          - Да мне досталось-то дерьмо!
          - Плевать. Взяла - теперь моя очередь.
          При виде меня замолкают, смешно делая скорбные лица...
          ...Еще та женщина на рынке, у которой купил кофейные чашки. Она назвала мне цену с таким отчетливым русским акцентом - я переспросил на родном языке... она ответила тихо, зябко косясь на соседей по прилавку...
          Мне так хочется укутать их всех во что-нибудь теплое... какое-нибудь, хотя бы коротенькое, теплое слово. Но... нет таких слов. Разве согреешься на этом перепутье, на этих сквозняках. Мы выбрали уехать, вы - остаться. Что ж, поскорее вытравляйте свой русский акцент, меняйте фамилии. Растворяйтесь.
          ...Мои неисправимы. Сопротивляются, до сих пор говорят "у нас в Тбилиси"; возвращаясь из дальних автобусных вылазок, до сих пор ужасаются: "боже, везде мат! везде мат!" Дядька, ругаясь с тетушкой, пеняет ей: "А ты вообще стала чисто русской!" Та обижается (отец из семьи раскулаченных казаков, мать из Старой Руссы)...
          Эпилог. Для него я позволю памяти провести со мной один из самых жестоких сеансов.
          Грязный трясучий "Икарус" где-то на выезде из азербайджанского городка Шеки. Я служу в рядах СА. Мы вывозим армян, спасенных от погромов, в Армению. Женщина рыдает. Из непонятных причитаний то и дело выпадает по-русски:
          - Аллах их накажет! Аллах их накажет!
          Удивляюсь: почему "аллах", если они армяне?
          - Тыщ лейтенант, а почему - "аллах"?
          - Да у них армянского - одни фамилии, они здесь в третьем-четвертом поколении живут. Даже языка своего не знают.
          Снаружи долетает: "Пусть армяне живут с армянами!" - и рыдания вскипают с новой силой. Дочка пытается успокоить мать, ловит ее руки...
          А на подъездах к армянской границе путь "Икарусу" преграждают вооруженные люди. Грозят, кричат: "Разворачивайтесь! Пусть мусульмане живут с мусульманами!"
          Мы разворачиваемся.
          На обратном пути женщина уже не плачет. Я вспоминаю, как выглядел ее дом, когда мы прошлой ночью тайком забирали их от соседей: головешки... Она молчит, не мигая глядит в прыгающее автобусное окно. Дочка, еще более перепуганная, пытается заглянуть ей в лицо. Не получается... Оно растворилось где-то там, в желто-серых склонах, в ярком небе, под которым им больше нет почему-то места...