Илья Роготнев, лицеист г. Пермь Петербург Евгения Замятина

анная статья посвящена творчеству известного русского писателя Евгения Ивановича Замятина, автора всемирно известного романа-антиутопии "Мы". Российскому читателю писатель известен именно этим произведением, но ведь, кроме этого, Замятин еще и автор множества рассказов и повестей, которым в критике и литературоведении не уделено достаточного внимания. Основательные литературоведческие работы посвящены антиутопии, остальные произведения автора рассматриваются достаточно обзорно.
          Мы хотим исследовать рассказы Замятина о Петербурге "Дракон", "Мамай", "Пещера". Они написаны примерно в одно время (первый - в 1918 году, последние два - в 1920-м) и объединены содержащейся в них резкой критикой революции. Сосредоточившись именно на образе Петербурга, попробуем определить своеобразие замятинского Петербурга и выявить все смыслы и мотивы, связанные с этим городом. Для этого необходимо будет определить степень историчности представленного образа, уяснив природу фантастического в процессе его создания, выявить "нравственный облик" (или философию) Петербурга, особенности передачи времени и пространства и попытаться хотя бы условно отнести Замятина к какому-либо из литературных течений.
          Во времена Замятина Петербург был центром общественно-политической и культурной жизни России. Город занимал особое место в судьбе писателя. С 1902 года Е.И. Замятин учился на кораблестроительном факультете Петербургского политехнического института и участвовал в революционной деятельности, являясь членом РСДРП. В 1906 году его высылают в Лебедянь (на родину) под особый надзор полиции. "Лебедянскую тишину, колокола, палисадники - выдержал недолго…" - пишет он в своей "Автобиографии". Несмотря на полицейский запрет, Замятин возвращается в Петербург. Затем его командируют в Англию, но в 1917 году он снова возвращается; затем, сохранив советское гражданство, Замятин снова уезжает за границу. Таким образом, с Петербургом писателя многое связывало, и это не могло не отразиться в его творчестве. Причем следует учитывать, что Замятин видел революционный Петербург, в отличие от, скажем, Пушкина, Достоевского, и это определило специфику изображения города в замятинских произведениях.
          Петербург Замятина многолик и многокрасочен. Каждое произведение - это новый мир. Чтобы увидеть это, достаточно сравнить провинциальный мир повести "Уездное", мир будущего в антиутопии "Мы", мир глазами гусеницы в рассказе "О самом главном" и мир старинных типов в рассказе "Русь". Но по какому принципу объединяем мы рассказы о Петербурге, если каждый представляет собой неповторимую картину?
          Исторически перед нами один и тот же город - революционный. Он сохраняет свои типические черты. Совмещая в облике одного города несколько образов, Замятин сохраняет конкретику. Как сатирик он изображает типическое. Многое указывает на то, что в рассказах перед нами типический Петербург. В рассказе "Дракон" появляются красные колонны, образ дракона напоминает красноармейца (картуз, шинель), изображается типичное для того времени убийство интеллигента. В рассказе "Мамай" люди ожидают обысков, выходят на ночное дежурство, а в рассказе "Пещера" изображен холодный и голодный Петербург.
          Отметив типичность как реалистическую черту у Замятина, нельзя забывать о фантастичности его произведений. Типическое изображается им при помощи совсем не реалистического метода. Писатель ищет фантастическое в действительности, прибегая к сравнениям и ассоциациям. Отказываясь от реального, фактического значения предмета, Замятин полностью заменяет его своей ассоциацией, иногда трудноотличимой от действительных явлений. В создании образа используются фантастические средства, за которыми стоят меткие сравнения. Петербург Замятина - это не объективно воспроизведенная реальность, а субъективное ее восприятие. В каждом рассказе появляются новые ассоциации и сравнения. Поэтому Петербург Замятина так многолик. Рассмотрим эти лики города.
          В рассказе "Дракон" Петербург населен не людьми, а "драконо-людьми". Человек еще не совсем превратился в чудовище, и мир от этого разделен на две части: мир туманный, драконий и мир человеческий. Слова, произнесенные в туманном мире, видятся лишь "круглыми дымками". Мир человеческий представляется как истинный, как мир, в котором находится автор. В рассказе ощущается присутствие автора, чувствуется авторская точка зрения. В чем же отличие этих миров? В тексте есть переходы из одной действительности в другую. Когда дракон с винтовкой рассказывает об убийстве интеллигента, он находится в мире бредовом, туманном, а когда он жалеет замерзшего воробья, то говорит слова, которых в бредовом мире не слышно. Затем, когда "картузом захлопнулись щелочки в человеческий мир", он снова становится драконом. "Драконо-люди" - это негативная характеристика петербуржцев. Разделение мира на две части - это оценка сложившейся исторической ситуации.
          В рассказе "Мамай" петербургские дома превращаются в корабли. Уполномоченный дома № 40 становится капитаном корабля, жильцы -пассажирами, вечером их прибивает к кораблю волнами. Петербург превращается в океан. Но такие чудеса происходят только по вечерам и ночам, утром корабль возвращается к пристани, и весь день люди живут своей жизнью. Для чего Замятин использует это странное сравнение? Дело в том, что для жильцов дома ночь становится самым страшным временем суток, они постоянно пребывают в волнении, в ожидании обысков. Эти переживания и дают повод использовать образ ночного путешествия. Замятин изображает неспокойную жизнь Петербурга, возможно, истинную жизнь, поскольку о дне в рассказе почти не говорится.
          В рассказе "Пещера" появляются ледники, мамонты, скалы, пещерные люди, завернутые в шкуры. Здесь, говорит автор, века назад был Петербург. Люди поклоняются пещерному богу, чугунной печке. Вряд ли это пророческий взгляд писателя на будущее, скорее - изображение современной ему действительности. Дома в те годы не отапливались, а дров хватало не всем. Это и вызвало в сознании писателя образ ледников. Мамонт - это рев вьюги. Пещеры - квартиры. Обитатели этого мира, пещерные люди, становятся близки к животным, к первобытным существам, поэтому и появляется какой-то языческий идол - печь.
          Как же создается эффект фантастического? Мы уже говорили о том, что в основе образов лежат сравнения. Эти сравнения становятся главной характеристикой предмета, вытесняя его реальное значение. Замятин не объясняет нам, что "драконо-люди" - это петербуржцы, а превращение домов в корабли - это фантазия. Обычно он предлагает свое восприятие как данное изначально, именно оно составляет художественный мир писателя. А если Замятин и объясняет смысл сравнения, то затем он уже не возвращается к первичному значению предмета. Например, в рассказе "Мамай" сказано, что супруга Петра Петровича кормила его супом "буддоподобно", а затем она совсем превращается в Будду: "Ложка супу - жертвоприношение Будде…", "Мгновение - вместо молниеносного Будды - многогрудая. Сердобольная мать…" и т.д.
          Фантастический эффект создается в рассказах и с помощью приема преувеличения. Преувеличено преклонение людей перед печью, преувеличена злоба людей (превращающихся в драконов). Но обычно такая гипербола, достигая нереальных размеров, становится гротеском. Говоря о психологии города, нужно отметить его основное состояние. Сам писатель определяет его как бред. Рассказ "Дракон" начинается со слов: "Люто замороженный, Петербург горел и бредил". Состояние бреда отражается и в других рассказах. На бред похожа сцена, описанная в рассказе "Пещера": "Пол в кабинете - льдина; льдина чуть слышно треснула, оторвалась от берега - и понесла, понесла, закружила Мартина Мартиныча…" Герой уходит от действительности в свои раздумья. Уносится далеко от окружающего мира. Между тем, мы понимаем, что Мартин Мартиныч остался на том же месте, но сознание героя уже далеко. Бессвязный бред представляет собой уже сама композиция: действие постоянно куда-то переносится, его временные рамки ничем не ограничены. Например, в рассказе "Мамай" герой, только что стоявший на дежурстве, вдруг оказывается в собственной спальне. То же наблюдаем и на синтаксическом уровне: предложения построены почти бессвязно. Ярким примером этому может послужить финал рассказа "Мамай": "Арбуз: в одну секунду туго - корка, потом легко - мякоть, и стоп: квадратик паркета, конец…" Бред Петербурга связан с ситуацией переворота (революции), переоценки ценностей и неоформленности. Дальнейшая жизнь, как и жизнь сегодняшняя, представляется неясно. Стоит обратить внимание на характер бреда. Вот как описывает Замятин бред Лондона в рассказе "Ловец человеков": "В утреннем, смутном, как влюбленность, тумане - Лондон бредил". Это описание резко контрастирует с описанием Петербурга из рассказа "Дракон", где город "люто замороженный", суровый. Петербург отличается жестокостью:
" - ... Веду его: морда интеллигентная, смотреть противно. И еще разговаривает стервь, а?
- Ну, и что же - довел?
- Довел: без пересадки - в Царствие Небесное. Штыком".
А вот разговор из рассказа "Мамай":
" - А как же вы, Осип, на войне японской: убивали?
- Ну, на войне! На войне - известно.
- Ну, а как же, штыком-то?
- Да как-как… Оно вроде как в арбуз: сперва туго идет - корка, а потом - ничего, очень свободно.
          Так человек сравнивается с арбузом. В том же рассказе появляется тень жестокого Мамая 1300 какого-то. Или же в спальне героя картина: "… перед глазами у рыцаря совершалось человеческое жертвоприношение". В замятинском Петербурге жестокость и хладнокровие - необходимость. В этом же рассказе Мамай 1917 года, который не мог обидеть и мухи, убивает мышь с жестокостью Мамая 1300 какого-то.
          Другой важной характеристикой Петербурга является страх. Люди постоянно пребывают в страхе за свое имущество. В рассказе "Мамай" бывший швейцар Осип Малафеев встречает уполномоченного дома Елисея Елисеича с опасениями: "В шубе-то вы не боитесь - снимут?" Но Елисей Елисеич обеспокоен предстоящим обыском; он задыхается, его речь синтаксически несвязна: "По всем квартирам… Скорее… На собрание… В клуб…" Когда он сообщает о предстоящем обыске, начинается страшный переполох. И герой рассказа Петр Петрович Мамай страшится за свои деньги. В рассказе "Пещера" герой Мартин Мартиныч боится расплаты за преступление, мысли его сосредоточены только на этом. Герой Замятина всегда боится и стоит перед выбором: необходимая жестокость или человечность. И в этом противоречии выражена трагедия мира и человека в замятинском Петербурге. Так, например, в герое "Пещеры" Мартине Мартиныче боролись два существа: "Схватились насмерть два Мартина Мартиныча; тот, давний, со Скрябиным, какой знал: нельзя, - и новый пещерный, какой знал: нужно". В квартире Мартина Мартиныча есть давние вещи и пещерные. Среди давних: книги, письменный стол; среди пещерных: топор, дрова. Пещерный Мартин Мартинович пошел на преступление, а давний не выдержал и достал яд. Но и смертью, оставшимся выходом, он жертвует, отдает яд любимой женщине. И в этом противоречие: пещерный герой идет на преступление ради любви, оставшейся с давних времен.
          Герой рассказа "Мамай" Петр Петрович совершает преступление ради книг, странных прошлых ценностей. Главные герои замятинских произведений обычно оторваны от реальности. Петр Петрович живет в книгах, даже за обедом он читает. Примером оторванности Мартина Мартиныча может служить уже приводимая сцена с льдиной, уносящей его в раздумья. И он, и Маша (его жена) уносятся в свои воспоминания, отыскивают в памяти детали из прошлого, и это делает их счастливыми. Главным героям у Замятина противопоставлены герои второстепенные, люди эпохи. В рассказе "Пещера" человек приближается к животному. Сосед Мартина Мартиныча, Обертышев, был небритый, "лицо - заросший каким-то рыжим, насквозь пропыленным бурьяном пустырь". Жена Обертышева названа "самкой", а дети - "обертышами". Сам Обертышев бесчувствен, равнодушен к чужому горю. Он противопоставлен Мартину Мартинычу, в котором, как в глине, от всего остаются вмятины. Особое место занимает герой рассказа "Дракон". Он - красноармеец, человек этой эпохи, он убивает людей, но в нем просыпаются нежные чувства, когда он видит замерзшего воробья. То есть, при всей гиперболичности созданных образов, в героях Замятина все же можно узнать человеческое.
           Своеобразная структура образов замятинских текстов соответствует специфике их пространственно-временной организации. Временные рамки рассказов ничем не ограничены, время часто смещается. В рассказе "Пещера" есть четкое разграничение дней и чисел, но в рамках одного дня логическая последовательность нарушается. Например, только что Мартин Мартиныч разговаривал с Обертышевым - а в следующем абзаце неожиданно начинается описание другого дня. Но это лишь пропуск ненужных подробностей. Игра Замятина со временем может заходить и намного дальше - до смешения эпох. В рассказе "Пещера" автор переносит нас в будущее, но оно условно, автор изображает Петербург послевоенных лет. Будущее - это очередная фантазия автора. К тому же, будущее сильно напоминает далекое прошлое: мамонты, ледники, пещерные люди. И с этим соседствуют странные останки культуры: пианино, стол, бумаги, еще не сожженные вещи. Замятину видится будущее как возвращение к первобытному, как уничтожение культуры. Настоящее столкновение двух эпох происходит в рассказе "Мамай", где раскрывается природа основных противоречий. Писатель противопоставляет Петербург и Петроград. Петербург превращается в прошлое, отошедшее, "откуда отплыли уже почти год и куда вряд ли когда-нибудь вернутся". Под отплытием подразумевается, конечно, революция 1917 года. Петроград представляется странным и незнакомым: "Так чем-то похоже - и так не похоже на Петербург". Но когда появляются "выжженные на снегу капли крови", автор уверенно заявляет: "Нет, не Петербург!" Такое смешение времен в рассказах вызвано переломным характером эпохи. В рассказе появляется книга "Описательное изображение прекрасностей Санкт- Петербурха", и это название - снова возврат к прошлому, так непохожему на настоящее.
          Пространство Петербурга наполнено движением. Вот как описано в рассказе "Мамай" перемещение: "Одиноким шестиэтажным миром несется корабль по каменным волнам среди других шестиэтажных миров…" Но намного загадочнее образ несущегося в неизвестность трамвая из рассказа "Дракон". Действие происходит в движущемся пространстве, меняющем свое местоположение. Трамвай несется "вон из земного мира". В трамвае находится дракон, называемый автором "проводником в Царствие Небесное". Образ трамвая символичен, он символизирует Россию. В пространстве судьбы он несется в неизвестное, "вон из человеческого мира". Трамвай переходит в мир драконий. Все эти движущиеся предметы в рассказах Замятина еще раз подчеркивают нестабильность, переломность времени. Петербург Замятина неустойчив, и в этой неустойчивости проявляются колебания между старым и новым. Новое преобладает над старым, побеждает его. Главные характеристики нового - дикое, разрушительное, бесчеловечное. У Замятина все отрицательное выходит на улицы, разрушительное становится нормой. В образе Петербурга выражается неприятие автором современной России.
          Итак, тексты Замятина отличает повышенная эмоциональность в сочетании с социальным критицизмом. Это, на наш взгляд, позволяет отнести их к экспрессионизму. Хаос и сумятица, свойственные экспрессионистским произведениям, характеризуют художественный мир рассказов. Однако, при кажущейся хаотичности, имеет место и какой-то рационализм: каждая деталь рождается не стихийно, а обдуманно, связанно со всем художественным целым.
          Экспрессионизм называют "искусством крика", а в основе образа, созданного Замятиным, лежит протест против происходящего. Эмоциональность этого протеста и определяет гиперболизацию как основной художественный прием у Замятина.